— Ну, говори, как попал сюда? — спросил Мельников. — А что с твоим знаменитым тактическим треугольником «Москва — Ленинград — Киев»?.. Отступил, что ли?

— Не спрашивай, — резко махнул рукой Соболь. — Ты понимаешь, сперва все шло нормально, послали в Киев. А через два года часть расформировали. И вот сюда угодил. Не знаю, за какие грехи сижу в этом захолустье.

— Ничего, это полезно. Чем командуешь?

Соболь, приложив руку к головному убору, сказал с усмешкой:

— Директор третьего мотострелкового.

— Помню, помню твои оригинальности: «Директор», «Председатель», «Управляющий». Ты даже на экзаменах по тактике ввернул какое-то из этих словечек. Мы тогда чуть животы не надорвали со смеху. А ты как обо мне-то узнал?

Соболь загадочно прищурился:

— Да я уже неделю назад о тебе полную информацию имел. А тут захожу в штаб, дежурный говорит: «Прибыл комбат первого». Спрашиваю, какой на вид? — «Смуглолицый, лобастый такой, похож на цыгана». Все, думаю, он, дьявол полосатый... Так и есть, не ошибся... Ну, что же будем делать? Обмыть надо встречу. Только насчет спиртного у нас туговато. Капли в городке на найдешь. Раньше в столовой у официанток можно было тихонько стопку выпить. А теперь Жогин и официанток зажал в кулак. Взгляда его боятся... — Подумав, Соболь громко потер ладонь о ладонь и вдруг сказал: — Эх, ладно, привезу из собственного энзе. Для такого случая не жаль. Ты, Сергей, шофера своего отправляй отдыхать, а сам располагайся и жди. Через пятнадцать минут приеду. Закуски прихвачу.

Соболь и Джабаев вышли. Оставшись один, Мельников подумал: «Недаром говорят, что гора с горой не сходятся, а человек... Не верится даже, какой случай. Сам Соболь в Приуральской степи! А как он кричал когда-то: «Чтобы я согласился служить в захолустье? Никогда. Костьми лягу, из армии уйду, а из треугольника ни шагу». И вдруг здесь...»

Освоившись немного в своей новой квартире, Мельников открыл чемодан, вытащил купленные в вагоне-ресторане яблоки, голландский сыр и пакетик любимых Наташиных конфет «Ласточка». Все положил на стол и снова склонился над чемоданом. Достал тщательно завернутые в плотную серую бумагу зеленые тетради, развернул, полистал их, положил на подоконник. Сюда же пристроил привезенную с собой шахматную доску. Аккуратно расставил на ней фигуры. С минуту постоял, подумал, будто перед серьезным ходом, и снова склонился над чемоданом. Затем решил: «Хорошо бы умыться», — и стал отыскивать полотенце, мыло.

Водопровода в доме не было. Но подполковник обнаружил на кухне прикрепленный к стене новенький жестяной рукомойник, до краев наполненный свежей водой, подумал: «Тоже заботы Джабаева».

Через полчаса друзья сидели за столом и весело разговаривали. Соболь брал узкую бутылку с прозрачным ереванским коньяком, наклонял ее сперва над бокалом собеседника, потом над своим пластмассовым стаканчиком и торжественно произносил:

— За твое путешествие, Сергей, по тайге! Ну и за прибытие... О нет, прости. За прибытие не хочу. Желать другу причалить к такому берегу — по меньшей мере свинство.

— Почему свинство? Хороший тост, офицерский традиционный.

— Ах, ты доволен! Тогда возражать не буду. За службу так за службу. Мне все равно, — согласился Соболь. — Только я все-таки намерен адресок сменить. Серьезно.

— А это, как говорят, будем посмотреть, — мягко улыбнулся Мельников. — Ты знаешь, обещала синица море поджечь...

— Ну, синица и Соболь имеют маленькое различие. Не так ли?

— Как тебе сказать...

— Ладно, отставить синицу.

Мельников пожал плечами. А Соболь снова налил коньяку и предложил тост за дерзновенные мечты.

— Только каждый за свои, — поправил Сергей и, выпив, стал закусывать тоненькими ломтиками сочного антоновского яблока. Помолчав, спросил: — Как живешь, Михаил? Женился?

— Нет. Холостяк. Одному легче бродить по грешной земле. А что за счастье у тебя: семья в Москве, сам здесь? Роман в письмах... Не очень, по-моему, интересно. Странно, как только жена смирилась? Она ведь с характером. Я ее немножко знаю.

— Помню, помню, — сказал Мельников, многозначительно прищурившись. Ему не хотелось ворошить в памяти прошлое, но оно всплыло само по себе. Когда-то в Большом театре, еще до женитьбы, Сергей познакомил Соболя с Наташей. А через три дня девушка, еле удерживаясь от смеха, рассказала Сергею о том, как его друг бегал встречать ее к самому институту и оттуда провожал до дома, уверяя, что он готов идти за ней хоть на край света.

Мельников посмотрел в глаза Соболю и подумал: «Наверно, считает, что я об этом не знаю. А может, забыл. Ну и пусть, напоминать не буду». Он съел еще ломтик яблока, откинулся на спинку стула, сказал серьезно:

— А все же я твоей холостяцкой жизни не завидую, Михаил. Скучно, серо, холодно...

— Зато вольно, — отозвался тот. — За руку никто не держит. Но я мог бы давно жениться, — вдруг признался Соболь. — Была девушка хорошая. Адъюнктура помешала. Два года готовился, из-за стола не вылезал. Думал: поступлю, уцеплюсь за Москву, а тогда о женитьбе помышлять буду.

— Ну и что с адъюнктурой?

— Не вышло. Поехал сдавать экзамен, а мне вопросы: «К какой научной работе имеете тягу? Чем занимаетесь в этой области?» А я за всю жизнь даже статьи в газету не написал. Пришлось играть отбой. Девушка тем временем замуж вышла. Но я не жалею. Невест немало на земле русской. Сейчас у меня одна надежда на перевод. Уеду в большой город, а там...

Он сидел такой же, как прежде, высокий, костистый, с длинным красным лицом. Если бы посмотрел на него незнакомый человек, подумал: «Бежал, наверно, или только что поднимал очень тяжелое». А Мельникову казалось другое: будто охватило однажды пламя горячими языками лицо Соболя да так навсегда и оставило на нем свои следы.

Мельников был немного ниже ростом, но гораздо плотнее и шире своего собеседника. Вот он расстегнул ворот рубахи, чтобы посвободнее вздохнуть. Грудь коричневая. Плечи развернуты. На руках тугие бугры мускулов.

Соболь не без зависти любовался другом. А когда поднялись из-за стола, похлопал его по плечу, сказал откровенно:

— И никак ты не стареешь, Сергей. На других Дальний Восток следы оставляет, а тебя хоть снова жени.

— А зачем стареть, какой интерес?

— Погоди, погоди, — остановил его Соболь. — С нашим управляющим поработаешь, вспомнишь маму.

— Что, суровый?

— Дышать не дает. Но зато порядочек держит отменный. Начальство довольно. Словом, поживешь — увидишь. А сейчас... — Соболь взглянул на часы, — как раз время сыграть в бильярд. Пойдем. Клуб наш посмотришь. С библиотекаршей познакомлю. Славная такая — Олечка. Похожа на пушкинскую.

Мельников рассмеялся:

— Значит, по Ольгам ударяешь. Ну-ну, холостяку можно. А мне — вроде не с руки. Вот насчет бильярда не против. Только знаешь... Как-то сразу с корабля на бал...

— А что? Спать ляжешь?

— Спать не хочу. В дороге надоело. Может, посидим еще, в шахматы сыграем?

— О нет, — махнул рукой Соболь, — не силен. И, признаться откровенно, не люблю. Шары гонять —