чувство голода. Я разыскал Михаила и всучил ему еду:

— На, тебе нужнее.

Игру чувств, отразившихся на его лице, я вряд ли опишу! Однако, к чести танкиста, он не набросился на овощ, а аккуратно разделил его ложкой пополам и отдал одну половину сидевшему рядом с ним сухощавому мужчине лет сорока.

— На, доктор, подкрепись. Можно сказать, премия от благодарного пациента.

Мужчина взял еду и, посмотрев на меня, протянул руку:

— Семен. Приходько. Военврач второго ранга.

— Очень приятно! — и я крепко пожал протянутую руку. Ладонь у врача была самая что ни на есть врачебная. С коротко подстриженными ногтями, сухой шелушащейся кожей, но сильная. — Это вы меня выхаживали вчера ночью?

— Да, — просто ответил Приходько, тщательно вытирая брюкву о подол гимнастерки. — А слух, я гляжу, к вам вернулся. Как, голова не болит?

— Вроде нет… Хотя, я сегодня не напрягался, так что внутричерепное давление в норме было.

Военврач, как раз откусивший кусок, чуть не подавился:

— Кхм… Что вы сказали?

— Я, говорю — внутричерепное давление в норме весь день было. Так что голове вроде болеть не с чего. Только если ушиб мозга, да и то — слабый.

— Вы врач?!

— Нет, что вы! Просто книжки умные читал, вот и нахватался.

— Непохоже что-то… Вы так уверенно сказали. Я хотел попросить вас помочь мне, а то я с одной рукой не очень справляюсь.

— А что со второй?

— Сам не пойму. Слабость какая-то. Правая нормально, а левую выше пояса поднять не могу боль адская.

— Повернитесь ко мне спиной — я посмотрю.

Приходько без какого-либо жеманства выполнил мою просьбу.

— Так, здесь болит? А здесь? — Я осторожно ощупывал его плечо и спину. — Теперь попробуйте поднять руку.

Военврач заскрежетал зубами.

— Ага. Ничего особо страшного — сустав выбит и несколько мышц потянуто, — вынес я свой вердикт. Много лет занимаясь не самыми безопасными видами физкультуры, в травмах я понимал неплохо. — Пару секунд потерпеть сможете? Тогда приступим…

Примерившись, я встряхнул руку военврача и, потянув, поставил сустав на место. Семен глухо застонал, но крик все-таки сдержал. Потом я занялся плечом и лопаткой.

— Ну вот и все! К утру рукой сможете двигать относительно свободно, но рекомендую ее пару дней поберечь… — сказал я десять минут спустя.

Приходько поднял руку к голове, опустил, повращал плечом…

— Да вы кудесник… Коллега…

— Ну, уж и кудесник… — усмехнулся я в ответ. — А вы кто по специализации будете… коллега?

— Невролог я. Из ВВС. Врач-истребитель, так сказать.

«Надо же, с каких времен шутка идет!» — подумал я, вспомнив своего питерского друга, врача из ВВС, называвшего себя именно таким образом.

Пока Люк носился по лесам за добычей, командир приказал всем отдыхать. А это значит, что ночью мы пойдем на дело!

Вытащил из рюкзака свои «зачетные», «коммандосовские» штаны. Ни у кого из ребят таких нет! Как сформулировал в свое время Фермер: «Двести евро за портки? Да чтоб я сдох!»

Перед тем как отправиться на боковую, решил привести в порядок снарягу, а то в последнюю неделю я — все больше на сидячей работе. «Штанцы» эти я не надевал, считай, со времен боев у Заславля, решив не трепать эксклюзив просто так.

«Упс! А штанишки-то велики стали! Сантиметров пять в поясе я потерял! Это сколько же кило? По самым скромным подсчетам, десять „жирограммов“ как с куста — впору значок цеплять: „Хочешь похудеть — езжай на войну!“ Маринке бы я такой понравился…» — ни с того ни с сего я вспомнил жену. И, как всегда, воспоминания о доме, о семье цепанули душу так, что хоть плачь. Пришлось скомандовать самому себе: «Отставить нюни, товарищ сержант госбезопасности!» — и мысленно надавать пощечин. Так, слегка разнюнившись, и лег спать.

Люк вернулся около шести вечера, да не один, а с добычей. Решив не мудрствовать лукаво, наш десантник направился к ближайшему крупному селу, где и умыкнул полицейского фельдфебеля. Звание, на самом деле, у него было куда как заковыристое — криминальассистентенанвэртер, но мы его называли фельдфебелем. После непродолжительного применения «методов, не совместимых с соцзаконностью», как пошутил Бродяга, немец «поплыл», и я только успевал переводить. Кроме необходимых нам сведений о немецких лагерях пленный рассказал еще много интересных вещей. Так, к примеру, наши игры с зондеркомандой не прошли незамеченными, и теперь перевозбудившиеся немцы в спешном порядке формируют группы для зачистки Налибокской пущи. Причем задействованы как все виды полиции, так и армейцы. По словам «фельдфебеля», целых три пехотных полка в экстренном порядке переквалифицировали в охранные и спешно натаскивают «на зачистку». Один полк стоит в Барановичах, при штабе группы армий, второй — перебросили в Новогрудок, а третий, по готовности, отправится в Дзержинск. А поскольку народу у них и так не хватает, то охрану крупных населенных пунктов возложили на проходящие части — где взвод «отщипнут», а где — и роту. Так что у нас были все резоны гордиться собой. Из документов, с которыми возился, я знал, что битва под Смоленском уже пошла не так, как в нашей истории, — немцы явно потеряли темп, да и потери у них повыше, а тут еще долгожданные подкрепления прибывают «потрепанными».

К лагерю подошли, когда уже стемнело — мои «суперчасы» показывали семь минут двенадцатого. Выбрали направление отхода, договорились о чрезвычайной точке встречи, примерно в пятистах метрах в глубь леса возле большого пня. После чего я был оставлен с пулеметом в наблюдении, а мужики ушли на разведку «стариновской» тройкой: Фермер, Бродяга и Люк. Шуры номер два и три долго уговаривали командира остаться, но тот был непреклонен: пойду, мол, и все. Перед выходом Бродяга оставил мне свой матерый ПНВ и нормальный полевой бинокль.

Редкие облака практически не скрывали полной луны, что меня, с одной стороны, обрадовало — и без прибора ночного видения все было видно достаточно неплохо. С другой стороны, это же обстоятельство огорчало — мужиков немцам тоже будет видно хорошо. Впрочем, они — профессионалы с огромным стажем и почти звериным чутьем, выработанным за годы службы. За них я был спокоен. Практически все мысли мои сейчас занимал Антон.

«Как он? Где? Тот ли это „фильтр“? Не ошибся ли „язык“, указавший нам на этот лагерь?» — чехарда мыслей, однако, не отвлекала от наблюдения.

С моей позиции, расположенной метрах в ста от лагеря, было прекрасно видно проволочный забор лагеря и небольшую низину за ним. Из-за хорошей подсветки я даже различал движения часовых на вышках, а вот пленные, спящие вповалку под длинным навесом да и просто под открытым небом, видны были плохо. Пожалуй, разглядеть среди них нашего друга не смог и фэнтезийный эльф. Час или около того вокруг все было тихо. Вдруг послышались громкие голоса, смех, а затем несколько грубых окриков по- немецки. Прильнув к окулярам, я увидел картину, показавшуюся поначалу странной. Пятеро солдат под предводительством унтер-офицера (галун на погонах ярко блестел в лунном свете) вывели из лагеря в низину троих пленных и, дав им лопаты, заставили копать. Приглядевшись, я убедился, что Арта среди них нет. Казалось, это должно было меня успокоить, но развернувшаяся передо мной сценка настолько была похожа на виденные в детстве фильмы «про войну и злых фашистов», что заставила меня стиснуть зубы.