высочайшей точки и осталась там столь долго, что весь город, его здания, его водные пути, его жители рискованно приблизились к кипению, — тогда господин Билли Баттута и его компаньон Мими Мамульян, недавно вернувшиеся в столицу после периода пребывания в гостях у уголовных властей Нью-Йорка, объявили вечеринку в честь своего «великого освобождения». Связи Билли в деловом центре города обеспечили ему доброжелательность судей во время слушания; его личное обаяние убедило каждую из свидетельствовавших по делу богатых дамочек — с которых (включая мадам Струвелпетер) он взыскал столь щедрые суммы ради выкупа своей души из лап Дьявола — подписать прошение о помиловании, в котором матроны заявили о своей уверенности в том, что господин Баттута честно раскаялся в своих ошибках, и попросили за него — в свете его клятвы сосредоточиться впредь на своей удивительной, блестящей предпринимательской карьере (общественная полезность которой в плане созидания достатка и обеспечения занятости для множества людей, напомнили они, тоже должна рассматриваться судом в качестве смягчающего обстоятельства), — а также последующего обещания подвергнуться полному курсу психиатрического лечения, способствующего преодолению его слабости к преступным стремлениям; после чего достопочтенный судья решил ограничиться более мягким наказанием, нежели тюремный срок: «средство достижения цели, лежащей в основе такого лишения свободы, лучше обеспечивается в данном случае, — как полагали леди, — решением, наиболее христианскими по своей сути». Мими (согласно судебному заключению — не более чем обманутая любовью сподручная Билли), получила свой приговор условно; для Баттуты дело закончилось высылкой и жестоким штрафом, но даже это решение было смягчено согласием судьи исполнить просьбу поверенного Билли, что его клиенту будет позволено покинуть страну добровольно, без впечатанного в паспорт клейма принудительной депортации, которое могло бы нанести серьёзный ущерб его многочисленным деловым интересам. Через двадцать четыре часа после суда Билли и Мими вернулись в Лондон, крича об этом на весь Крокфорд [1169] и рассылая причудливые пригласительные билеты, где обещали провести лучшую вечеринку этого странно знойного сезона. Один из этих пригласительных, стараниями господина С. С. Сисодии, нашёл свой путь к резиденции Аллилуйи Конус и Джабраила Фаришты; другой, с некоторым опозданием, прибыл в логово Саладина Чамчи, просунутый под дверь заботливым Нервином. (Мими пригласила Памелу по телефону, добавив со своей обычной прямотой: «Не могу понять, как Ваш муж докатился до такого?» — На что Памела ответила с истинно английской неловкостью: да эээ но… Мими вытянула из неё всю историю меньше, чем за полчаса, что было не так уж плохо, и победоносно заключила: «Похоже, твоя жизнь налаживается, Пэм. Тащи обоих; тащи любого из них. Вот будет цирк!»)

Место, выбранное для вечеринки, оказалось очередным необъяснимым триумфом Сисодии: циклопическая концертная площадка на шеппертонских [1170] киностудиях была приобретена, по всей видимости, забесплатно, и, следовательно, у гостей будет великолепная возможность насладиться огромной реконструкцией диккенсовского [1171] Лондона, расположенной в окрестностях сцены. Музыкальная адаптация того — последнего законченного — романа великого писателя, что назывался «Друг!»[1172] (вместе с книгой и стихами знаменитого гения эстрады, господина Джереми Бентама [1173]), доказала свою мамонтическую хитовость в Вест-Энде и на Бродвее [1174], несмотря на жуткий характер некоторых её сцен; ныне, соответственно, «Старина»[1175], как он стал известен в деловых кругах, получил почести крупнобюджетного кинопроизводства.

— Пипи… пиарщики полагают, — объяснил Джабраилу по телефону Сисодия, — что эта бля… эта бля… эта блестящая идея, пригласить эста… эста… э-столько эста… эста… эстрадных звёзд, прекрасно попоспособствуют построению их какампании.

Назначенная ночь настала: ночь ужасающей жары.

Шеппертон! — Памела и Нервин уже здесь, перенесённые на крыльях Памелиного «Эм-Джи», когда Чамча, презревший их компанию, добрался сюда на одном из торопливых автобусов, пущенных хозяевами вечера для тех гостей, что по какой-либо причине пожелали сидеть в салоне, а не за рулём. — И кое-кто ещё — тот, с кем наш Саладин низвергся на землю, — тоже явился; и блуждает в окрестностях. — Чамча выходит на арену; и он поражён. — Лондон здесь преображён — нет, уплотнён, — согласно императивам фильма. — Вот — Фальшония [1176] Венирингов, этих новомодных, разодетых с иголочки новых людей [1177], лежащая в отвратительной близости с Портмен- сквером [1178], и тёмным углом Подснепов [1179]. — И хуже того: посмотри на эти мусорные курганы Приюта Боффина [1180] почти рядом с Холлоуэем [1181], красующимся в этой сжатой столице над комнатами Очаровательного Фледжби [1182] в Олбени [1183], самом сердце Вест-Энда! — Но гости не расположены ворчать; возрождённый город — даже перестроенный — по-прежнему захватывает дух; особенно в той части этой огромной студии, по которой извивается река: река с её туманами и лодкой Старика Хэксема [1184], отступившая Темза, текущая под двумя мостами, один из чугуна, один из камня [1185]. — На её булыжные набережные весело падают шаги гостей; и чудятся зловещие нотки жалобной, туманной поступи. Густой, как гороховое пюре, туман сухого льда [1186] окутывает окрестности.

Общество грандов, моделей, кинозвёзд, важных шишек бизнеса, свиты младших царственных персон, политических деятелей и тому подобного сброда потеет и смешивается на этих фальшивых улочках с некоторым количеством мужчин и женщин, столь же лоснящихся от пота, как «настоящие» гости, и столь же фальшивых, как весь этот город: взятыми напрокат манекенами в костюмах этого периода вместе с отобранными для фильма ведущими киноактёрами. Чамча, прекрасно сознающий в момент встречи, что это столкновение и есть настоящая цель его поездки (факт, от которого он умудрялся хранить себя до сего мига), заметил Джабраила в этой неистовствующей толпе.

Да: там, на Лондонском Мосту, Построенном Из Камня, вне всякого сомнения, Джабраил! — А это, должно быть, его Аллилуйя, его Мороженая Королева Конус [1187]! — С какой отстранённой экспрессией стремится он, как будто, вперёд, отклоняясь на несколько градусов влево; и как она словно бы несёт его на руках — как все вокруг обожают его: ибо он — среди величайших на этой вечеринке, Баттута по левую руку от него, Сисодия — по правую от Алли, и все пред ликом хозяина, узнаваемого от Перу [1188] до Тимбукту [1189]! — Чамча продирается сквозь толпу, становящуюся всё плотнее по мере его приближения к мосту; — но он решительно движется вперёд — Джабраил, он доберётся до Джабраила! — пока со звоном кимвалов [1190] не начинается громкая музыка, что-то из бессмертного господина Бентама, мелодии шоу-паузы, и толпа не расступается подобно Красному морю пред сынами Израиля. — Чамча, потеряв равновесие, отшатывается, отброшенный разделившейся толпой на фальшивое половинчатое здание — чего же ещё? — Лавки Древностей [1191]; и, дабы спастись, отступает в сторону, пока огромная толпа поющих грудастых дамочек в одинаковых кепках и вычурных блузках, сопровождаемая более чем достаточным количеством джентльменов в цилиндрах, проходит, веселясь, по набережной, с песнями, вполне их достойными.

Кто парень этот, кто Наш Общий Друг?

О ком ты, сердца стук?

О том ли, кто пленит нас, не выпустит из рук?

И т. д., и т. д., и т. п.

— Забавно, — вещает женский голос за его спиной, — но когда мы проводили шоу в С-Театре [1192], среди участников случилась настоящая вспышка страсти; совершенно беспрецедентная на моей памяти. Люди стали пропускать свои реплики, несомые крылышками своих чудачеств.