Пророка, им требуется муж лучшего сорта, чем какой-то там каменный родник, который, в конце концов, почти ввергал их в идолопоклонство; и объявить, что все они решили стать невестами этого недотёпы, Ваала. Сперва Мадам попыталась отговорить их от этого, но когда поняла, что девочки предлагают дело, уступила и велела привести к ней писателя. Звонко смеясь и толкаясь локтями, двенадцать куртизанок проводили ковыляющего поэта в тронный зал. Когда Ваал услышал их план, его сердце забилось столь неровно, что он потерял равновесие и упал, и «Айша» вскричала в испуге:

— О боже, так мы станем его вдовами прежде, чем успеем побывать жёнами!

Но он оправился: к его сердцу вернулось спокойствие. И, не имея иного выбора, он согласился на предложение двенадцати. Тогда Мадам выдала их всех за него замуж, и в этом логове вырождения, в этой антимечети, в этом лабиринте профанации Ваал стал мужем жён бывшего бизнесмена, Махунда.

Затем жёны объяснили ему, что ждут от него бережного исполнения своих обязанностей с ними со всеми, и разработали график дежурств, согласно которому он мог проводить день с каждой из девочек в свой черёд (в Занавесе день и ночь были инвертированы, ночь была для работы, а день — для отдыха). Прежде, чем он взялся осуществлять эту тяжёлую программу, они созвали совещание, на котором сообщили, что ему следует начать вести себя хоть немного похоже на «настоящего» мужа, то есть — Махунда.

— Почему бы тебе не поменять своё имя, как остальные из нас? — зло потребовала «Хафза», но Ваал гнул свою линию.

— Может быть, тут нечем гордиться, — настаивал он, — но это — моё имя. И что важнее, я не работаю здесь с клиентами. Нет никакой деловой причины для такого изменения.

— Ладно, во всяком случае, — чувственно передёрнула плечиками «Мария Коптская», — с именем или без имени, мы хотим, чтобы ты начал действовать как он.

— Я не так много знаю о нём, — попытался возразить Ваал, но «Айша», которая действительно была самой привлекательной из всех, или, во всяком случае, так стал он чувствовать в последнее время, обворожительно улыбнулась.

— Право, муж мой, — ластилась она к нему. — Это не так уж и трудно. Мы просто хотим, чтобы ты, ты знаешь. Был боссом.

Как оказалось, шлюхи Занавеса были самыми старомодными и заурядными женщинами Джахильи. Их работа, которая могла так легко сделать их циничными и разочаровавшимися (и они были, конечно, способны удовлетворить свирепые интересы своих посетителей), вместо этого превратила их в мечтательниц. Изолированные от внешнего мира, они задумали фантазию «обычная жизнь», в которой не хотели ничего большего, чем быть послушными, и — да — покорными помощницами мужчины, который был бы мудрым, любящим и сильным. Иначе говоря: годы потакания мужским фантазиям в конечном счёте исказили их мечты настолько, что даже в глубине души они желали превратить себя в самую старую из всех мужских фантазий. Дополнительная перчинка разыгрывания домашней жизни Пророка привела их всех в состояние глубокого возбуждения, и смущённый Ваал понял, что значит иметь двенадцать женщин, соперничающих за его покровительство, за радость увидеть его улыбку, когда они мыли ему ноги и вытирали их своими волосами, когда они умасливали его тело и танцевали перед ним, и тысяча других способов, предписанных браком их мечты, которого они никогда не думали обрести на самом деле.

Это было непреодолимо. Он стал находить удовольствие в том, чтобы повелевать ими, чтобы выносить решение в спорах между ними, чтобы наказывать их, когда был сердит. Однажды, когда их ссоры чересчур надоели ему, он зарёкся от них всех на целый месяц. Когда же он отправился навестить «Айшу» спустя двадцать девять ночей, она так раззадорила его, что он был не в силах устоять.

— Этот месяц длился только двадцать девять дней, — нашёлся он [1076].

В другой раз «Хафза» застала его с «Марией Коптской» на четверти «Хафзы» и в день «Айши». Он попросил «Хафзу» не сообщать «Айше», с кем он занимался любовью; но та всё равно сказала ей, и Ваалу пришлось держаться подальше от прекрасной кожи и вьющихся волос «Марии» ещё долгое время спустя. Иначе говоря, он пал жертвой соблазна быть тайным, светским зеркалом Махунда; и он снова начал писать.

Стихи, которые приходили к нему теперь, были самыми сладкими из тех, что он когда-либо написал. Иногда, будучи с Айшей, он чувствовал накатывающую на него медлительность, тяжесть, и ему приходилось лечь.

— Так странно, — делился он с нею. — Я как будто вижу себя рядом с самим собой. И я могу с ним, стоящим рядом, говорить; тогда я встаю и записываю его стихи.

Эта артистичная медлительность Ваала весьма восхищала его жён. Однажды, утомлённый, он вздремнул в кресле в палатах «Умм Саламы Махзумит». Когда он пробудился, несколько часов спустя, его тело болело, его шея и плечи затекли, и он принялся ругать Умм Саламу:

— Почему ты меня не разбудила?

Она ответила:

— Я боялась, вдруг тебя посетили стихи.

Он покачал головой.

— Не волнуйся об этом. Единственная женщина, в чьей компании приходят стихи — «Айша», не ты.

Спустя два года и день после того, как Ваал начал жить в Занавесе, один из клиентов Айши признал его, несмотря на окрашенную кожу, панталоны и занятия бодибилдингом. Ваал находился во внешней комнате Айши, когда появился клиент, указал прямо на него и вскричал:

— Так вот куда ты забрался!

Айша бросилась бежать; её глаза испуганно сверкали. Но Ваал успокоил её:

— Всё в порядке. Он не причинит никаких неприятностей.

Он пригласил Салмана Перса в свою четверть и откупорил бутылку сладкого вина из цельных виноградин [1077], которое начали делать джахильцы, когда выяснили, что это не возбраняется тем, что они стали пренебрежительно именовать Книгой Правил.

— Я пришёл, потому что, наконец, покидаю этот адский город, — признался Салман, — и я хотел один миг удовольствия после всех этих лет дерьма.

Когда Билал походатайствовал за него во имя своей старой дружбы, иммигрант стал работать сочинителем писем и универсальным писцом, сидя со скрещёнными ногами на обочине главной улицы финансового района. Его цинизм и отчаяние сверкали на солнце.

— Люди пишут, чтобы сообщать неправду, — сказал он, быстро напиваясь. — Поэтому профессиональный лжец превосходно добывает себе средства к существованию. Мои любовные письма и деловая корреспонденция прославились как лучшие в городе благодаря моему таланту к изобретению превосходной лжи, которая только самую малость отступает от фактов. В результате я сумел сэкономить достаточно для поездки домой всего за два года. Дом! Старая страна! Я отправляюсь завтра, и ни минутой позже.

Когда бутыль опустела, Салман, как и ожидал Ваал, принялся снова говорить об истоке всех своих бед, Посланнике и его послании. Он поведал Ваалу о ссоре между Махундом и Айшей, пересказывая слухи, словно неопровержимый факт.

— Эта девчонка не может переварить, зачем её мужу так много других женщин, — сказал он. — Он говорит о необходимости, политических союзах и тому подобном, но её не одурачишь. Разве можно её винить? В конце концов, он вошёл — а как же? — в один из своих трансов и вернулся с посланием от архангела. Джабраил зачитал стихи, дающие ему полную божественную поддержку. Личное разрешение от Бога трахать столько женщин, сколько ему нравится. Вот так-то: что бедная Айша могла сказать против стихов Бога? Ты знаешь, что она сказала? Вот что: «Твой Бог, конечно же, всегда готов прискакать к тебе, когда ты нуждаешься в нём, чтобы уладить свои дела». Класс! Будь это не Айша, кто знает, что он сделал бы, но никто другой не посмеет ему всыпать по первое число.

Ваал, не прерывая, позволил ему двигаться дальше. Перса весьма волновали сексуальные аспекты Покорности:

— Нездоровые, — высказался он. — Вся эта сегрегация. Ничего хорошего из этого не выйдет.