безо всяких прикрас: «Послушай, мне сказали, что твоя мать — злобная антисемитка, которая жаждет окрестить нашего ребенка. Это правда или нет? Если это правда, почему ты притворяешься, будто ничего об этом не знаешь? Вот что волнует меня больше всего». Вместо этого, будто я не чувствовал никакой срочности в решении проблемы, о которой она давно знала, но притворялась, что пребывает в полном неведении, будто я вообще не испытывал волнений ни по какому поводу и не ожидал никакого подвоха, способного привести мою душу в смятение, я сказал, обращаясь к Марии тихим ласковым голосом, таким же нежным, как у нее:
— Боюсь, мне никогда не удастся преодолеть сопротивление твоей матери. Когда она, улыбаясь, перегруппировывает свои силы, я теряюсь в догадках относительно ее мыслей. Сегодня вечером она была холодно-корректна со мной, но что именно она думает о нас? Ты можешь предположить, каково ее мнение?
— Она думает о нас более или менее то же, что и все остальные. То, что нам пришлось преодолеть много трудностей, потому что мы очень отличаемся друг от друга.
— Преодолеть много трудностей? Она так и сказала?
— Именно так.
— А что ты ей ответила на это?
— Я сказала: «Какие такие трудности? Что это нас так сильно отличает друг от друга? Конечно, я понимаю, что в каком-то смысле мы с ним различны. Но ты только подумай о том, что нас объединяет: мы любим одни и те же вещи, мы говорим на одном языке, и я знаю о нем гораздо больше, чем ты думаешь». Я сказала ей, что прочитала целую кучу американской литературы и посмотрела кучу американских фильмов.
— Но она говорила не о моем американском обличье.
— Не только об этом. Это так. Она думала о нашей близости. Она говорила, что все наши встречи проходили украдкой — тайная любовная связь в Нью-Йорке. Мы никогда не встречались в кругу друзей, не ходили вместе в общественные места, никогда не работали вместе, так что у нас просто не было случая прийти в бешенство от явных проявлений наших различий. Ее главная мысль состояла в том, что мы вступили в брак, не дав друг другу времени проверить себя и свои чувства. Она очень обеспокоена тем, как мы будем жить в Англии. Частью всех этих проблем, сказала она, будет то, как люди будут к тебе относиться.
— Ну и как они относятся к нам?
— Не могу сказать, что люди сильно интересуются нами, честное слово. Впрочем, я думаю так: если люди слышат о подобной ситуации, первое, что приходит им в голову, это то, что ты взял в жены молодую женщину, чтобы перезарядить свои батарейки; может быть, они считают, что ты интересуешься английской культурой, и конечно же, они будут обсуждать «синдром шиксы», этот факт будет очевиден для них. Они будут чесать языками, непременно говоря: «Что ж, он намного старше ее, и он — еврей, но, клянусь господом, он — величина в литературе, и у него денег куры не клюют». Все они считают, что я гонялась за тобой исключительно ради твоего положения и денег.
— Даже несмотря на то, что я еврей?
— Я думаю, большинству людей на это наплевать. Речь, конечно, идет не о тех, кто любит литературу. На улице, где живет моя мать, найдется парочка соседей, которые могут недовольно бормотать что-то себе под нос. Многие здесь довольно циничны, но и в Нью-Йорке подобное встречается нередко.
— А что думает про все это Джорджина?
— Джорджина очень традиционна в своих взглядах. Вероятно, Джорджина считает, что я махнула на все рукой, отказавшись от того, чего хотела достичь в жизни. Она думает, что это неплохой вариант за неимением лучшего, и всячески рекомендует мне остановиться на нем.
— А на что именно ты махнула рукой?
— На очевидные вещи. Более конкретно, на вещи такого рода, к которым стремятся девушки вроде меня.
— А если подробнее?
— Ну, я думаю, это… Ах, впрочем, я и сама не знаю…
— Думаю, тебя тревожит мой возраст.
— Да. Я думала, что рядом со мной будет человек примерно моих лет. Обычно людей очень глубоко задевают различия в возрасте. Послушай, тебе нравится то, что мы с тобой обсуждаем? Или этот разговор ни к чему?
— Конечно нравится. Это дает мне возможность поставить ногу на вражескую территорию.
— А зачем тебе это нужно? Разве что-то случилось?
— Расскажи мне о Саре. Что она про все это думает?
— А что у вас там произошло?
— Ничего. Что между нами могло произойти?
— Бывает, что Сара ведет себя как скверная девчонка. Иногда она начинает говорить быстро-быстро, будто льдинки разбиваются о землю. Трещит как сорока. Тыр-тыр-тыр-тыр. Знаешь, как она высказалась вчера про нитку бус, которую я надела на шею? «Жемчуга — это яркий признак традиционно воспитанной, привилегированной, необразованной, глупой, самодовольной женщины из среднего класса, не знающей, что такое эстетика и мода. Жемчуг — это квинтэссенция смерти. Единственный способ носить жемчуга — это увешаться огромными жемчужинами с головы до пят или придумать какой-нибудь другой вариант, отличающийся от обычного». Она фыркнула: «Как ты можешь носить жемчуг?»
— А что ты ей ответила?
— Сказала, что ношу жемчуг потому, что он мне нравится. Вот так мы общаемся с Сарой. С ней не нужно встревать в долгие споры, в конце концов она замолкает и уходит восвояси. Она знакома с массой эксцентричных личностей и порой сама ведет себя очень странно. И еще она всегда была задвинута на сексе.
— Значит, мы попали в очень хорошую компанию, не правда ли?
— Что она сказала тебе, Натан?
— А что она
— Вы наверняка говорили с ней о сексе. Мол, она видит тебя насквозь. Она думает, что твоя профессия — сексуальное бродяжничество.
— «Сложил я палатку и дальше пошел…»
— Идея именно в этом… Она думает, что ни один мужчина не стоит ни гроша, но самые худшие из них — это любовники в качестве мужей.
— Неужели Сара делает подобные обобщения на основании своего богатого опыта?
— Я бы так не сказала. Мне кажется, что ни один мужчина, если он в здравом уме и трезвой памяти, не будет вступать с ней в сексуальную связь. Иногда у нее бывают затяжные приступы ненависти, когда она в принципе на дух не переносит мужчин. Ее антагонизм не похож на обличительный пафос феминисток — здесь дело в ее отношении к противоположному полу; она продолжает вести с ним какую-то свою, внутреннюю борьбу. Говоря о ее личном опыте, на основании которого она делает обобщения, можно сказать, что он жалок и печален. Так же как и мой до недавнего времени. Ты знаешь, я стала очень злой после того, как муж не разговаривал со мной в течение года. А когда я заговаривала с ним, он пытался тут же меня заткнуть, он лупил меня всякий раз, как только я открывала рот. Так было всегда, постоянно. Я думала об этом, когда тебя не было рядом со мной.
— А мне очень нравится, как ты говоришь.
— Правда?
— Я же слушаю тебя сейчас.
— Но почему ты это делаешь? Никому не понятно. Девушки, воспитанные так, как я, обычно не выходят замуж за мужчин, интересующихся литературой. Я постоянно слышу: «Неужели вы ведете интеллектуальные беседы? В это невозможно поверить».
— Они достаточно интеллектуальны для меня.
— Ты считаешь меня интеллектуалкой? Не может быть! Значит, я что-то вроде Кьеркегора?[130]
— Намного лучше.
