– Чего изволите, чародей?

– Где наша гостья? – Свет заметил, что Вера задержалась на лестничной площадке второго этажа, глянула через перила на них с Забавой.

– Наверное, спит, – сказала Забава. – Она меня еще не вызывала.

Глаза Забавы были пусты и холодны. Хотя бледность и покинула ее личико, ничего похожего на ту Забаву, которую он знал, в этой девице и в помине не имелось. Просто красивая кукла. Почти манекен. Можно, к примеру, поставить на витрину, демонстрировать с ее помощью женскую одежду. Или драгоценности…

Красивая кукла скрылась в трапезной.

Свет снова посмотрел на площадку второго этажа. Веры там уже не было.

Что ж, самое время исполнить задуманное.

Он поднялся наверх, подошел к гостевой. Охранное заклятье было на месте, и не имелось никаких следов, указывающих на то, что его снимали.

В гостевую он вошел без стука.

Вера уже успела натянуть на себя домашнее платье, возмущенно посмотрела в лицо вошедшему:

– Вы вновь в своем репертуаре, чародей! Входя к богине-то, могли бы и постучать.

Свет включил Зрение: у нее была аура обычной женщины.

– Я не верю, что вы богиня, Вера… Где вы были?

– Вы не верите, что я – богиня? – Голос ее по-прежнему переполнялся возмущением. – Я предлагала вам вчера в качестве доказательства смерть… Проверьте и убедитесь!

Света вдруг осенило:

– Неужели вы убили Бондаря? Зачем?

Возмущение стерлось с ее лица, на смену явилась печаль. На взгляд Света, впрочем, ни возмущение, ни печаль ее и гроша ломаного не стоили.

– Я не убивала Бондаря. Он отравился. Я лишь помогла ему сделать необходимый выбор. – Печаль сменилась хитрой улыбкой. – Тем не менее убийство состоялось.

– Кого же вы, в таком случае, убили?

– Никого. – Она вновь хитро улыбнулась. – Бондарь убил кандидатку в новые матери ясны. Некую потерявшую память паломницу по имени Вера.

Свет замотал головой:

– Я уже совсем запутался в вашей лжи, Вера! Что такое вы еще придумали? Только не говорите мне снова, что вы – Додола!

Она подошла к нему совсем близко – едва не касаясь персями его груди, – перестала улыбаться:

– Вы правы, я – не Додола. Но и не Вера. Меня зовут Криста, и мы очень хорошо с вами знакомы.

Свет фыркнул:

– Единственная Криста, с которой, если так можно выразиться, я знаком, это героиня моего романа. Но вы совершенно непохожи на нее. Разве что цветом глаз да волос… – Свет вдруг запнулся.

– Да-да, – сказала она. – Мир без волшебников. Единая христианская Русь. Явление нового Мессии в женском обличье… А то, что я не похожа на ваше представление о Кристе, объясняется лишь уровнем вашего литературного таланта. К сожалению, он гораздо слабее, чем Талант, данный вам Семарглом.

– Подождите, – пробормотал Свет. – Где вы могли прочесть о новом приишествии? Ведь я еще и половины не написал…

– Нигде я ничего не читала. Я все это пережила. – Она качнула головой. – Вы забыли, что волшебник должен быть очень осторожен не только в своих делах, но и в мыслях. И, сами того не желая, стали созидателем целого мира, мира без волшебников, мира без равноправия, мира в котором Зло гораздо чаще оказывается победителем Добра, а не наоборот.

– Но подождите, – пробормотал Свет. – Я не…

– Нет, это вы подождите, – перебила она. – Вы так хотели узнать, кто я такая… Вот и слушайте. – Она пошатнулась, но не схватилась за него. Подошла к столу, села. – Я не просила вас делать меня героиней своего романа… Ой, что я говорю! В общем, я прошла через все, что вы для меня придумали. Я родилась неизвестно каким образом, потому что вы ничего не сумели придумать вместо непорочного зачатия и обошли эту проблему молчанием. Я приехала в Питер, одну из столиц той Руси, с желанием принести людям любовь, а они приняли меня за проститутку. Я прошла по вашей воле через все унижения, через зависть и подлость, но любви так и не нашла. Я взывала к вам словами из Евангелия, потому что вы решили воспользоваться трудом Матфея, лишь заменив Гефсиманию красивым названием «Таврический сад». – Она протянула в сторону Света руки и взмолилась: – Отче Мой! Если возможно, да минует Меня чаша сия… Но чаша меня не миновала, ибо так хотел Бог того мира, то есть вы. Вы захотели, и меня распяли. Но если Христа распяли на кресте, то меня в дорожной пыли. И если у Христа стигматы были расположены на руках и ногах, которые вполне могут быть орудиями убийства, то на моем теле мой Бог повелел нанести рану в таком месте, которое может быть лишь орудием любви и деторождения. Впрочем, как и положено, ты тут же воскресил меня и отправил на небеса. Чему ж, удивляться, что я оказалась здесь, в твоей жизни?

Пораженный Свет заметил, что в последней фразе она воспользовалась местоимениями, каких не было в словенском языке. Он и придумал-то эти местоимения лишь вчера вечером, по примеру некоторых западноевропейских языков – таких, как германский и франкский.

– Удивляться не приходится, – продолжала она. – Разве Бог, никогда не любивший, Бог, не познавший в своей жизни ни одной женщины, мог создать мир, в котором правит Добро?

И все-таки Свет ей не верил. Ведь никогда не было такого, чтобы волшебник хоть что-нибудь создавал! Кроме ментальных воздействий, называемых заклинаниями… Прямое созидание не входило в задачу волшебников. Помочь – да, но создавали-то другие.

– Вы не подумайте, что я жалуюсь, – продолжала Вера-Криста. – Я благодарна вам за то, что вы породили меня, за то, что для моей жизни вы отдали частичку себя. Ведь я – часть вашей души, не востребованная женщиной. Просто у других волшебников она погибает безвозвратно, а вы – пусть сами того не желая и стремясь лишь к спокойствию – сумели дать ей жизнь. Так что не удивляйтесь, что я знаю и умею все то, что знаете и умеете вы.

Свет помотал готовой:

– Вы красиво рассказываете, девица. Но я вам не верю. Ведь сцену группового изнасилования Кристы я даже еще до конца не написал. Этот сюжетный ход пока лишь в моих мыслях. И взят, кстати, из вашей памяти, когда я пытался излечить вас от амнезии.

Она посмотрела на него тем самым, поразившим его взглядом, пронизывающим и всепрощающим. Который он собирался подарить своей Кристе…

– Для вас это только сюжетный ход в романе, а для меня жизнь. И мне бы не хотелось, чтобы та Криста, которая появится на бумаге, пережила все то, что пережила я, Криста, рожденная вашими мыслями. К сожалению, для этого вас нужно убить, а это невозможно. По крайней мере, для меня невозможно. – Она грустно улыбнулась. – Для моей совести немало уже то, что из-за меня отравился ваш бывший друг.

– Ну уж о нем-то не беспокойтесь, – с сарказмом сказал Свет. – Я всегда знал, что он кончит каким- нибудь подобным образом. Слишком уж большое место в его жизни занимали женщины.

Она грустно улыбнулась:

– Удивляться нечему: ведь он тянул на себе тот груз, от которого судьба освободила Светозара Смороду.

– Если послушать вас, так получается, что я Бондарю еще и обязан. – Свет поморщился. – Нет уж, хватит с меня его зависти.

Она снова грустно улыбнулась:

– Все мы кому-то чем-то обязаны. Ведь если жизнь одному прибавляет, от другого она должна отнять. Так что не гордитесь своим Талантом – он достался вам лишь потому. что кого-то боги оставили бездарным. Но на его месте вполне могли оказаться и вы.

Свет недовольно крякнул, но был вынужден признаться себе, что во многом она права. Если не во всем… И решил закинуть пробный камень.

– А если предположить, что все рассказанное вами является правдой, то что, по-вашему, я должен