навалилось равнодушие. Ее не трогали ни ехидные взгляды Ольги, ни вздохи тети Стаси, ни грозно сдвинутые брови дяди Берендея. Но самым главным было то, что сегодня ее не трогало и присутствие рядом чародея. Этот-то факт и заставил ее наконец поверить, что она сумеет-таки забыть этого несчастного, своего хозяина.
Паломная седмица сама собой давала Свету мощное прикрытие при прощупывании опекуна министерства безопасности Буни Лаптя. Нет ничего проще, чем организовать подобное прощупывание во время устраиваемого в каждую Паломную седмицу грандиозного служения Семарглу. Это вам не ежеседмичный ритуал в храме покровителя колдунов, это гигантское по количеству присутствующих действо в основном капище Перыни – Святилище. И в этот день в служении обязательно участвуют все волшебники столицы – от Кудесника до самого распоследнего отрока.
По традиции действо проводится во вторницу Паломной седмицы, что лишний раз подчеркивает особое положение Семаргла в Пантеоне – ведь в первый день воздают хвалу Дажьбогу и Мокоши, Перуну же и Додоле – только во середу, после Семаргла. Впрочем, это скорее подчеркивает социальное положение волшебников в словенском обществе. А Перун, хоть он и зачал Додоле Рюрика, покровителем Рюриковичей не считается – княжеский род находится под началом Дажьбога и Мокоши. Теологи объясняют это несоответствие религиозной реформой Ярослава Мудрого. Ведь до реформы верховным богом новогородских словен считался именно Перун – не зря же и Перынь тогда называлась (да и посейчас называется) Перынью. Но Ярослав в интересах государства его верховенство отменил. А история лишь подтвердила его мудрость. Воинство играет очень большую роль в жизни любого государства – это общеизвестно. Но не менее известно и другое – любому государству, в котором воинство начинает играть основную и главную роль, жизнь исторически уготована очень короткая. Тому примером хотя бы монгольская орда во времена ее жутких завоевательных походов: захватчики разбили почти все азиатские и восточноевропейские народы, но закрепиться сумели лишь там, где смогли наладить нормальную жизнь, – в Хорезмии.
Так что место Перуна в седмице – третье. Впрочем, ему-то грех обижаться. В арьергарде тоже немало богов. В четверницу – бог солнца Хорс и супруга его, богиня тепла Купала. В пятницу – бог весеннего плодородия Ярило и жена его, богиня живой природы Кострома. В шестерницу – владыка подземного царства Велес и половина его, богиня смерти Марена. А уж созидателю всего мира Сварогу и вовсе стоило бы с зависти удавиться – его славят аж в седмицу, самым последним по счету. Если бы Сварога интересовала эта очередность, он бы давно уже ввергнул мир в первоначальное состояние. Но Сварог – не Перун!..
Однако Семарглова вторая очередь была для Света несомненной удачей. Еще лучше было бы пощупать Буню Лаптя в первицу, но в этот день волшебники в служении не участвовали. С другой стороны, если бы Семарглу воздавали хвалу в последнюю очередь, Свет мог бы измаяться в нетерпении. Хотя Вера с Забавой вряд ли дали бы ему умереть со скуки!..
Все богослужения Паломной седмицы начинались ровно в полдень. Однако, чтобы вовремя добраться к Перыни, надо было выезжать в десять.
Завтрак проходил не как обычно. Света осенило возбуждение, и он в полную силу молол языком. Даже полусонная Забава удивилась. Впрочем, Свет уже через пять минут не помнил, о чем только что рассказывал: мысли его были в Перыни. Вера, наоборот, молчала, хотя ей, наверное, тоже хотелось поговорить. Во всяком случае, так казалось Свету. Причина ее молчания выяснилась в конце трапезы: Вера попросила, чтобы чародей взял ее с собой в Перынь.
– Так вот почему вы отмалчивались весь завтрак! – воскликнул Свет.
– Да, – сказала Вера. – Мне не хотелось, чтобы у вас испортилось от моей болтовни настроение.
Свет посмотрел на Забаву – тут наверняка не обошлось без ее участия. Во всяком случае, Свет бы не удивился, выяснись, что именно Забава рассказала гостье о сегодняшних планах хозяина – она, как и все домашние, прекрасно знала, чему вынужден посвящать чародей каждую вторницу Паломной седмицы, – и что именно Забава посоветовала гостье помолчать за сегодняшним завтраком. Но выяснять Свет ничего не стал. Он лишь сказал себе, что служанка неплохо изучила повадки хозяина – не хуже, чем Станислава привычки своего Берендея, – и согласился удовлетворить просьбу гостьи.
И тут выяснилось, что ехать гостье не в чем. Волшебники обязаны были приезжать на служение в официальных одеяниях – голубых балахонах с белым воротничком. Гости могли быть одеты во что угодно, но одетые во что угодно не допускались туда, куда допускались волшебники. А потому Вере пришлось бы наблюдать за службой отдельно от Света, и ей потребовалось бы давать сопровождающего. Само по себе это для чародея проблемой не было, но Свету вдруг захотелось, чтобы Вера находилась во время служения с ним рядом: все-таки за нею нужен глаз да глаз. И потому он сказал:
– Я думаю одеяние волшебника хорошо тем, что в принципе может подойти к любой фигуре.
Вера распахнула удивленные глаза:
– Вы предлагаете мне свою одежду?
– Да, – сказал Свет. – И только при этом условии могу взять вас с собой.
Он видел, что у Веры наготове язвительная реплика, но знал, что его ушам услышать этой реплики не придется. Так оно и получилось: гостье слишком хотелось попасть в Перынь, чтобы она стала давать волю языку.
Оставалась, правда, еще Забава – уж она-то должна была протестовать против подобного развития событий. Хотя бы по привычке… Но Забава молчала. Без лишних слов пошла с хозяином в гардеробную, без лишних слов взяла у него голубой балахон, без лишних слов понесла одеяние в гостевую. А Свет подумал о том, что Вера, кажись, права: отношение к нему Забавы явно изменилось. Было, правда, и другое объяснение – все перемены в Забаве связаны с тем влиянием, которое на нее имеет гостья. Тут ему пришла еще одна мысль – о том, что гостья имеет какое-то влияние не только на служанку, но и на хозяина… Впрочем, эта мысль показалась ему настолько нелепой, что он тут же отбросил ее. Не могло подобное быть правдой, ни в каком случае. Разве что Вера была богиней…
В балахоне Вера и в самом деле выглядела богиней – эта крамольная мысль явилась в голову чародею, едва он увидел затянутую в голубое тоненькую фигурку, – но он в оной мысли крамолы не ощутил. А вот то, что Забава перепоясала балахон на Вериной талии взятым неведомо откуда таким же голубым пояском, было настоящим безобразием, и не заметить этого чародей не мог.
– Мы идем на богослужение, – сказал он, – а не на выставку модной одежды.
Он увидел, как вспыхнули карие глаза Веры, и удовлетворенно скривился, когда она тем не менее промолчала. И нескольких дней не прошло, как он обрел над ней хоть какую-то власть!.. Синие глаза Забавы тоже вспыхнули, но над ней-то власть у него была уже давно. Во всяком случае, ему так казалось.
– О Додола-заступница! – воскликнула Забава. – Если бы мне сказали, что вы брат с сестрой, я бы совсем не удивилась.
Свет посмотрел в висящее на стене трапезной большое зеркало. Двое в голубом и в самом деле представляли собой любопытную пару: если и не брат с сестрой, то муж с женой – точно. После этого вывода самым логичным поступком было бы предложить гостье опереться на его десницу, а поелику Свет никогда отсутствием логики не страдал, то именно этот поступок и совершил.
Проснулся Репня, как ни странно, в приличном расположении духа, и опосля вчерашнего это было диво-дивное.
Похмелья-то не было, но сие как раз удивляло менее всего – ничего дешевого они с Вадимом вечор не пили. А вот ежели принять во внимание встречу на Торговой набережной…
Нет, не должно у него быть сейчас такое настроение, никак не должно. Тут до него дошло, что не надо на работу, а вспомнив – почему, он тут же дошел и до причины сегодняшнего настроения.
Ведь сегодня же второй день Паломной седмицы. Время воздавать хвалу Семарглу. Впрочем, на это Репня был настроен менее всего. Уж лучше петь славу Велесу с Мареной!..
Нет, главное было не в том, чтобы воздать хвалу одинокому богу-женоненавистнику, главное было в том, что единственный раз в году Репня мог законным порядком при этом действе поприсутствовать. Неподалеку от самого Кудесника, почти рядом с состоявшимися волшебниками в голубых одеяниях. И пусть потом его снова будет мучить обида на судьбу, плевать! Главное, он почувствует себя сопричастным к великому Братству, и эта сопричастность не будет сопровождаться завистью – слишком привычным
