– Да взлелеем в сердце своем Семаргла! – повторяет хор мужских и юношеских голосов.

И Свет, подобно эху, откликается:

– Да убьем в себе Додолу!

Додола была младшей и самой любимой дочерью Сварога. Так утверждали старословенские былины.

Зачем Сварогу потребовалась такая дочь, былины не объясняли, но ведь пути божьи неисповедимы…

Во всяком случае, Додола с самого своего рождения стремилась к тому, к чему стремятся все женщины мира во время трех месяцев зеленца. Кроме тех, кто решил посвятить себя колдовству…

Для начала она попыталась соблазнить своего отца. Однако ничего из ее начинания не получилось – поскольку богу-породителю для осуществления своих планов не требовалась женщина, то и соответствующего инструмента у него не оказалось. Была ли наказана Додола за свои матримониальные поползновения, неизвестно: былины ничего на этот счет не говорили. Но вряд ли – ведь именно Сварог создал дочь бесперечь озабоченной своей женской природой. Стало быть, этим он преследовал какие-то собственные, далеко идущие цели.

Однако, даже если наказание и состоялось, оно в намерениях Додолы ничего не изменило. И когда у нее ничего не получилось с отцом, она обратила свой божественный взор на собственных братьев. Былины рассказывали, как для начала она сунулась к Дажьбогу. Но тем уже завладела Мокошь, и богине судьбы совсем не улыбалось обзавестись соперницей – пусть и в лице своей юной сестренки. И хотя в первую ночь, воспользовавшись ротозейством старшей сестры, Додоле удалось-таки совратить Дажьбога, развиться их отношениям Мокошь не позволила. Однако Дажьбог не подвел Додолу, и плодом той распрекрасной ночи стало рождение Словена, от коего, как известно, и пошли дажьбожьи внуки – словене.

Додола же после рождения первенца обратила внимание на одного из двоих своих еще не связанных узами брака братьев – Семаргла. И не просто обратила внимание… Она влюбилась в Семаргла напрочь, потеряв голову, как могла влюбляться только одна Додола. Остальным-то богиням было не до любви, они занимались массой других дел – следили, чтобы вовремя явилась в Словению весна, чтобы все живое в свой срок ушло к Велесу, в загробный мир. Да и мужей надо было держать в ежовых рукавицах – чтобы те, лежебоки, не забывали выполнять обязанностей, возложенных на них Сварогом. Хотя вполне возможно, что и остальные богини спали со своими мужьями каждую ночь. Просто отец создал их обычными, с нормальным сексуальным циклом, и плоды этих ночей не могли быть неожиданными. Додола же пребывала в зеленце все время… Впрочем, судя по всему, бог-породитель для того ее и создал. Ведь должен же кто-то из богов думать о любви и деторождении…

А вот Семаргл о любви не думал. И жениться не собирался. Задетая его невниманием Додола тут же возненавидела своего равнодушного братца – ведь от любви до ненависти всего один шаг. Возможно, эта пылкая ненависть и привлекла к ней внимание самого старшего сына Сварога – Перуна, который до сей поры думал лишь о войне да охоте и плевал на женские прелести. На прелести Додолы он плюнуть не смог. Или не захотел. Во всяком случае, они сошлись, любвеобильная красавица Додола и мужичина до мозга костей, злобный и агрессивный Перун. И родили первого Рюрика. А потом начали рожать воинов. Ведь должен же кто-то радовать Перуна кровавыми схватками, а кому его радовать как не собственным детям. Но, видно, и в превратившейся со временем в благообразную матрону Додоле по-прежнему жило юношеское увлечение. А может, даже Перун оказался неспособным заполнить ненасытный Додолин кладезь. Во всяком случае, из года в год, из года в год, едва Перун уносился на очередную войну, Додола тут же пыталась совратить Семаргла. И, по-видимому, от ее поползновений круговая оборона этого женоненавистника начала давать трещины – во всяком случае, однова Сварог, убоявшийся, что ревнивый Перун, прознав о художествах своей женушки, убьет брата, пообещал Семарглу лишить его божественной силы, если он не выдержит искушения. А когда Семаргл пожаловался отцу на свою сексуальную озабоченность, тот пообещал ему родить еще одну сестру. Но как видно забыл свое обещание. Или решил испытать стойкость сына. Как бы то ни было, Семаргл и до сей поры остается неженатым, зато научился обращать свое либидо в колдовскую энергию. И когда родится будущая жена небесного покровителя чародеев, земные чародеи умрут, превратившись в обычных смертных. И тогда же рухнет цивилизация Земли.

В первый раз Свет столкнулся с происками Додолы еще будучи отроком. С тех пор прошло более двадцати лет, но он хорошо помнил, как все случилось.

Опосля испытания Додолой отроков стали выпускать за стены школы, а в третье лето отрочества кандидатам в мужи стали выдавать карманные деньги: Дружина полагала, что волшебник должен уметь считать гроши. Такое умение открывало отроку еще один столп, на котором держится мощь страны. И он начинал понимать, что жизнь основывается не только на силе волшебников, но и на знаниях и энергии купцов. А от купцов оставался всего один шаг до тех, кто производил богатства, коими торговали купцы.

Получив от дьяка-бухгалтера положенную сумму, Свет бросил монетки в выданный этим же дьяком кошелек и отправился в расположенную поблизости от школы лавку. В лавке этой он бывал уже не раз, глазел на выставленные на полках товары, пока купец, богатырского сложения мужичина с вострыми глазами и метлообразной пшеничной бородищей, не грозил ему пудовым кулаком:

– Неча, парнище, на товар пялиться, коли денег нет! Вот я вам по хребту-то!..

Много позже Свет стал понимать, что такая встреча оказывалась безденежным воспитанникам по просьбе школьных пестунов – очередное напоминание отрокам, чтобы берегли монету.

Но в этот день Свет зашел в знакомую лавку с чувством собственного достоинства, солидно и сдержанно, весьма удивленный той уверенностью, которую ему вдруг дал кошелек с десятком металлических кружочков. Он представлял себе, как степенно подойдет к прилавку, достанет из кармана деньги, и бородатый купчина тут же изменит к «парнищу» свое отношение.

Купчины за прилавком не оказалось. На Света взглянула светловолосая девица, такая же востроглазая и крупная, как и бородач. По-видимому, это была его дочь.

– Слушаю вас!

– Я… это… – Свет обежал взглядом полки и витрину, и тут глаза его наткнулись на горку леденцов. – Мне бы конфет. К чаю.

Востроглазая смотрела на него с любопытством, и любопытство это Свету не понравилось: ему показалось, что девица сомневается в его платежеспособности. Он с достоинством вытащил из кармана кошелек:

– Вот!

Девица улыбнулась странной улыбкой. Не обращая внимания на горку леденцов, вышла из-за прилавка и, открыв находившуюся в боковой стене дверь, поманила Света перстом:

– Проходите сюда.

Сама она осталась стоять на пороге, и Свет, проходя мимо, поневоле задел плечом содержимое ее объемистого лифа. Содержимое было одновременно и твердым, и упругим. Как резиновый мяч.

По-видимому, тут была кладовка. Во всяком случае, когда глаза Света привыкли к полумраку, который не могло рассеять подслеповатое окошко под потолком, забранное решеткой, вокруг обнаружились стеллажи, заставленные коробками, бочонками и мешочками разных размеров. Несколько мешков лежали прямо на полу. Конфеты в таких мешках храниться не могли.

Свет повернулся к девице, намереваясь задать удивленный вопрос, но слова застряли у него в горле. Девица смотрела на потенциального покупателя во все глаза. Потом она с шумом проглотила слюну, и до Света вдруг дошло, что он интересует купеческую дочь совсем не как потенциальный покупатель. Он произнес мысленное С-заклинание. Аура девицы проявилась, засияла во всю мощь розовым светом, светом, выражающим дух Додолы.

– Зачем вам конфеты, сладенький? – сказала девица тонким вибрирующим голосом и облизнула губы. Шагнула вперед и вдруг прижалась к Свету всем своим жарким телом. – Ну же, не стойте истуканом!

Свет отпрянул. Тогда девица плюхнулась на ближайший мешок и, все так же не сводя со Света широко