Все это надо забыть. Грегори по-прежнему сидит на своем стуле. Выйдя из ванной без одежды, она пересекает квартиру, чтобы взглянуть на его тело. Мертвыми глазами он рассматривает ее наготу. Она испытывает необычное смущение, которого раньше, когда он был жив, никогда не ощущала. Если она закроет ему глаза, это ее выдаст, впрочем, и смысла в этом обряде она не видит. Пусть мертвые смотрят на мир. Многие верят, что души умерших отлетают с последним вздохом. А вдруг это ошибка? Что, если души выходят через глаза? Что, если закрытые глаза и монетки на веках стали капканами для миллионов душ, заточенных в разлагающихся трупах?

Она дотрагивается до щеки Грегори. Щека уже немного остыла. На голых руках и под подбородком из-за застоя крови кожа приобрела бледный синевато-красный оттенок. Если только дело не в дурманящем действии фиолетового свечения, которое все еще исходит от трупа, но тускнеет с каждой уходящей секундой.

Она возвращается в свою комнату, садится перед зеркалом и начинает накладывать грим. Белое лицо. Тонкие черные линии, проведенные карандашом для век. Соблазнительно пухлые губы. Пунцовая помада. Она подрумянивает ореолы вокруг сосков и надевает чулки с поясом. Атласные перчатки до локтя. Лакированные туфли на шпильках. Она готова.

Стоит рядом с ним, слегка расставив ноги.

– Одну на дорожку, – говорит она, зажигая легкую сигарету и вставляя ее в длинный изящный мундштук. Глубоко затягивается и пристально смотрит в мертвые глаза Грегори. Выдыхает дым прямо ему в лицо. – Ну как, помогло? – спрашивает она, докурив сигарету.

Она возвращается в свое общежитие, ложится на кровать и глядит в потолок, мысленно уносясь к золотому свету Дордони. Они постоянно играют в игры, со считалками и без считалок: «на крылечке две овечки», «в ямку бух», «кошки-мышки», «что хотите, то купите», прятки и пятнашки, «свинка на картинке», чехарда и жмурки, теннис и раскидайчик, придуманные и совсем бессмысленные; и акробатические сальто, и кувырки, и стойки; и Мелани всегда побеждает! Мелани всегда побеждает! Мелани, совершенная, как нитка бус, нарядная, как вымпел на шесте, яркая, как переливающийся всеми цветами радуги раскидайчик. Как бы она хотела быть рядом с Мелани, гулять с Мелани, жить вместе с нею. А еще ее отец, выдумщик такой, всегда готов предложить новую забаву, лишь бы позволила погода, – и каникулы тянутся вечно, словно убегающая вдаль извилистая дорога.

И вдруг, подобно хмурой, затягивающей горизонт грозовой туче, – легкое неодобрение матери. Но кто же его вызвал? Горечь, но отчего?

– Не будь таким грубым с девочками. Не играй так грубо.

– Мы просто развлекаемся, правда, девочки? Да?

Развлекаемся, да еще как. Только и всего.

– Прятки в кукурузе. Девочки, давайте играть в прятки!

– Не надо! – встревожилась мать. – Не заходите слишком далеко!

– Почему не надо?

– Потому что бывало уже так: некоторые девочки зашли в кукурузу, – подмигивает отец Мелани, да так и не вышли. Считаю до тридцати! Один, два, три…

И как это чудесно – убежать и спрятаться на иссушенной земле под кукурузой, сквозь золотисто-зеленые стебли которой проникают лучики света; спрятаться, а потом крикнуть и ждать. В библейском свете. Прятаться интересно, но еще лучше, когда папа найдет тебя, сгребет в охапку и визжащую, задыхающуюся, восхищенную поднимет чуть ли не выше кукурузы.

Мать, нахмурившись, стоит на краю поля:

– Они уже слишком взрослые для этих глупых игр.

А папа, печально и серьезно:

– Девочки, пусть мамин пример послужит вам серьезным уроком. Никогда не становитесь слишком взрослыми. Слишком взрослыми для того, чтобы потерять голову в кукурузе.

И после этого то, что у мамы с папой не так, делается еще хуже. Пала прекращает играть в игры. По ночам слышно, как они ссорятся у себя в комнате. Мелани лежит с открытыми глазами и слушает.

У них есть свои игры, у нее и Мелани, более смелые и рискованные, чем игры с папой.

– Поиграем в ангелов? – предлагает Мелани.

– Как?

Мелани уводит ее глубоко в кукурузу.

– Снимем с себя всю одежду, – говорит Мелани.

– Всю?

– Конечно! Чтобы играть в ангелов.

Когда они обе обнажены, Мелани раскидывает руки:

– Теперь мы расправим крылья, как у самолета. Каждый стебель кукурузы – это человеческая жизнь. Мы можем задевать одни стебли и топтать другие, как только захотим, смотри…

И, повторяя за Мелани, она пробирается сквозь кукурузу, обдирает стебли, кружится, ударяет этот, ломает тот, опять и опять, а сухие стебли шлепают по их голым нежным телам, пока обе не валятся в припадке смеха и истощения, и Мелани падает на кузину, обнимает ее и целует, и, лежа на растрескавшейся земле в золотисто-зеленом свете, они не могут отдышаться.

Когда она приходит наконец в себя, то спрашивает Мелани:

– Кто научил тебя играть в ангелов?

– Секрет.