– Да ты – гнусный тип!

– Но это то, что сказал Арчи! – защищался Уильям.

– Да, он мог бы такое выдать. Очень на него похоже, – кивнула она и взглянула на фотографию, стоявшую на каминной полке.

Они замолчали. Уильям положил руку под воротник.

– Но ты – сумасшедший, что пришел, – сказала она.

– Видимо, да. Совсем крыша съехала.

«Да отведи же от меня глаза», – думал он.

– Ты женат?

– Да. Трое детей.

Рита взяла пачку сигарет и легким движением открыла ее. Изящно извлекла еще одну сигарету, сунула в губы, прикурила, затянулась и выдохнула тонкую струйку дыма такого же цвета, как ее глаза, ни разу не отведя от него взгляда. Покачала головой едва-едва, как будто изумляясь чему-то про себя, и снова ей на глаз упал непокорный локон. Она опять водворила его на место мизинцем.

– Только один раз, – сказала она. – И все. Тебе нужно о семье думать. Больше тебе приходить нельзя.

Уильям открыл рот, но так и не смог ничего сказать.

– Безумие, – сказала она. – Полное безумие. Она встала и открыла дверь в углу комнаты.

Уильям увидел, как она пошла по лестнице наверх. Он остался сидеть, снова сунул руку под воротник. Опять закурил. Рита не появлялась. Он взглянул на фотографию ухмыляющегося Арчи. Потом потушил сигарету и пошел за ней.

Рита, голая, лежала под простыней.

– Ты, видимо, никогда не торопишься? – усмехнулась она.

– Куда спешить? – деланно уверенным голосом ответил он.

Быстро раздевшись, он скользнул под простыню к Рите. Ее кожа на ощупь была как восточный шелк.

– А ты стеснительный, – сказала Рита.

– Да, всегда стеснялся. Не привык я к такому. Рита рассмеялась.

– Да уж! Можно подумать, я привыкла. Я тебе правду сказала. В последний раз я спала с Арчи. Он был у меня первым и последним. Я не меньше тебя стесняюсь, только вида не показываю. Но я тебя не боюсь. Сначала испугалась, когда ты к двери подошел. Вид у тебя был свирепый. Потом-то ты немного расслабился.

– Почему ты согласилась?

– Замолчи. Поцелуй меня.

Уильям повиновался. Кроме легкого вкуса табака он почувствовал на ее мягком языке приятный соленый привкус, отчего ему захотелось поцеловать ее снова. Когда он от нее оторвался, она сжала губы, как бы смакуя вкус нежности. Рита, казалось, полностью живет в каждое мгновение. Она отдалась поцелую. Она смотрела ему в глаза. Она была погружена в каждый миг жизни, в то время как он жил прошлым и на задворках его сознания кружились мысли об Олив и Арчи, о том, что он бросил торговлю и его овощная лавка осталась закрытой, о том, как они когда-то сваливали трупы в открытую могилу в Бельзене. Он чувствовал, что эта женщина способна ему помочь. Рита могла вернуть его в настоящее.

Он сдернул с нее простыню и посмотрел на ее груди. Они были большие и мягкие, вокруг сосков лежали необычно крупные кружки, окаймленные бугорками крохотных железок. Уильям наклонился над ней и лизнул сосок. Она тяжело задышала и откликнулась, сомкнув длинные пальцы вокруг его члена. Он снова лизнул ей сосок, подвинулся ртом к основанию ее груди и, покрывая ее мелкими и частыми поцелуями, опустился к животу.

Уильяму хотелось экзотики. А все Арчи виноват. Это тогда, в Фалезе, как-то поздно вечером, накачавшись вином, Арчи спросил Уильяма, какой у него самый-самый любимый запах. Уильям сказал, что это запах грейпфрута. Арчи его высмеял и поведал ему, что нет ничего лучше запаха женщины и ничто не сравнится с простым ароматом муфточки, когда играешь на розовом казу [19] . Уильям не мог взять в толк, о чем это он. Не знал он и что такое клитор. О том, что в сексе можно действовать языком и губами, он слышал, но ни с Олив, ни с какой другой женщиной этого не проделывал. Арчи сказал, что, когда лижешь клитор, бабу можно до безумия довести. Арчи готов был за это поручиться. Когда Уильям высказал предположение, что Арчи просто дурачит его, тот его просветил.

Уильям не мог представить себе, что кому-то взбредет в голову лезть языком бабе между ног, – у него при одной мысли об этом плечи начинали трястись от смеха. Арчи тоже смеялся. А потом сказал:

– Ты тоже можешь поиграть на казу.

В результате урока музыки, преподанного Арчи, и обещания, которое Уильям дал ему в тот день в Фалезе, Уильям пять лет боролся с мыслями о муфточке, о запахе женщины, о клиторе и игре на розовом казу. Не раз он уже собирался попробовать это с Олив, но никак не мог решиться. Уж больно нелепым это ему казалось. Он был уверен, что жену стошнит. Если он попытается, их брак тут же развалится, в этом у него не было сомнений.

– Это от колебательных движений, понял, – выдохнул Арчи между раскатами хохота, одной рукой держась за живот, а в другой зажав бутылку вина. – От движений, блин, колебательных бабы торчат.

Целых пять лет Уильям время от времени вспоминал о Ритиной муфточке. Эти мысли могли прийти ему в голову, когда он взвешивал пастернак или фасовал грейпфруты или когда читал о том, чем кончился футбольный матч, или ночью перед самым сном. И каждый раз ему сразу хотелось отмахнуться от этих извращенных, как он считал, мыслей. Пять лет.