Томас захлопнул дверь, и Эммелина обернулась к нему. Ее шляпа и накидка лежали на столе, вуаль была поднята и ниспадала на спину. Почему он никогда не замечал, какое холодное у нее лицо, как это бледное лицо и глаза придают ей такой вид, будто она высечена изо льда? И при этом она была такой красивой, что у него дух захватило и в груди защемило от желания.

— Я не думал найти вас здесь, — сказал он, стягивая перчатки, снимая шляпу и пальто и бросая их на консольный столик у двери.

— Трудно представить, что вы могли так подумать, — откликнулась она. — Я раньше не позволяла себе совершить такую глупость — искать вас вместо того, чтобы дождаться, когда вы найдете меня.

Томас кивнул, соглашаясь с этим фактом. Да, она очень редко поступала глупо. Его можно винить в этом, но никак не ее. Ему хотелось схватить ее, встряхнуть ее, побить ее, целовать и ласкать. Но из всего этого он не сделал ничего. Он повернулся к зеркалу и поправил воротник и тонкую черную ленту галстука.

— Я кое-что узнала, — сказала она. Она говорила нерешительно — подобная нерешительность была ей несвойственна, — и Томас испугался, что смятение, охватившее его, отразилось на его лице. Он взял себя в руки, старательно придав своему лицу ничего не говорящую скованность, а потом снова повернулся к ней.

— Да? — спросил он.

Она явно перевела дух и повторила:

— Я кое-что узнала. О том, кто убил Гарри.

— И кто бы это мог быть? — Проклятие, голос у него звучал враждебно. Он выдает себя. Теперь вид у нее был нерешительный. Она встала, разгладила свое дымчато-синее платье с нарочитостью, которая появлялась у нее, когда она хотела скрыть волнение.

— Прошу прощения, Эммелина, — сказал он через силу. — У меня был очень утомительный день. — «Да, — мысленно добавил он. — Я узнал всю глубину вашего предательства. — Но нет, это несправедливо, потому что это он принудил ее заключить договор под страхом лишения свободы… Круг снова совершил мучительный поворот и снова замкнулся. — Ах, Эммелина, что мы сделали друг с другом?»

— Понятно, — сказала она, слегка покачнувшись. Теперь ее неуверенность казалась просто осязаемой. — Я знаю… то есть я думаю, что могу знать, кто это был… кто это сделал.

Эти последние слова постепенно замерли, и Томас изменил свое первоначальное определение ее неуверенности. Быть может, она достигла той точки, когда даже ее совесть встала на дыбы.

«Хорошо, — подумал он. Отчаяние его превратилось в злость. — Пусть помучится». Он задавил свой гнев.

— Кто это? — Голос его звучал спокойно, даже холодно. И он проговорил с внезапным горьким прозрением: — Нет, дайте мне высказать свои предположения. Это был Эдгар Уайт, новый лорд Олтуэйт, не так ли?

— Как вы могли… откуда вы узнали? — Ее голос дрожал. — Я только что поняла это. Никто больше не знает об этом, даже ваш отец…

— Какое отношение имеет ко всему этому мой отец? — спросил он, утрачивая ненадежный контроль над собой и ненавидя себя за свою слабость. — Проклятие! Да и моя мать — какое она имеет ко всему этому отношение?

Она вздрогнула, глаза ее широко раскрылись.

— Я не понимаю, Варкур. Что вы говорите?

— Моя мать не видела, как убивают моего брата, — проскрежетал он, надвигаясь на нее. — И она не говорила вам, что видела. Вы это выдумали, чтобы заставить меня молчать, чтобы занять меня.

— Нет, — прошептала она, хотя он и не понял, к чему относится это «нет». Ее отрицание только еще сильнее подстегнуло его.

— Она не видела, кто убил моего брата, Эммелина, — повторил он. — Тем более вашего слишком удобного врага. Она, быть может, видела что-то, что-то безвредное, чему она в своем горе придала большое значение. Она полубезумна, Эммелина. Ее толкованиям, ее предположениям и подозрениям и необоснованным представлениям нельзя доверять. Вам следовало бы это знать. Вы должны это знать, поскольку вы провели много времени в ее обществе. Вы обещали мне что-то реальное. Если она видела, как какой-то человек убивает моего брата, в это можно было бы поверить. Но фигура, уезжающая на лошади? В тот день половина из нас была вне дома. Люди были везде, Эммелина. Это ничего не значит.

— Она не безумна, — возразила Эммелина немного увереннее.

Томас понимал, что улыбается весьма странной улыбкой, но ему было все равно.

— Она верит, что вы можете входить в контакт с духами мертвых. Разве это не доказывает ее сумасшествия? Она рассказала вам какую-то наполовину выдуманную историю, и когда вы поняли, что это все, что она может вам предложить, вы зафиксировали это. Даже лучше, вы превратили это в ложь, а потом выдали мне.

— Я пыталась поберечь ее! — воскликнула Эм.

— Замечательно, — сказал он, смерив ее взглядом. — Сомневаюсь, что вы когда-нибудь думали о ком-то другом.

Она отшатнулась.

— Это неправда. Это несправедливо. — Теперь вид у нее был растерянный, как у ребенка, но Томас оттолкнул от себя всякую жалость.

— Жизнь вообще несправедлива, Эммелина. Этот урок мы оба выучили уже давно. Как могу я винить вас в том, что вы заботитесь о себе? Никто больше о вас никогда не заботился. Вы родились незаконным ребенком, а в этом мире нет места для незаконнорожденных.

— Я не незаконнорожденная! — Как только она выкрикнула эти слова, ее глаза широко раскрылись, и она с такой силой закусила губу, что Томас испугался, как бы она не прокусила ее до крови.

Он хрипло рассмеялся, хотя внутри у него все сжалось при виде ее мучений. Но были ли они настоящими, эти мучения? Или и они всего лишь часть ее спектакля? Его закрутило в водовороте сомнений и чувства вины…

— Я не знаю, ложь это или вы лгали мне раньше. Господи, Эммелина, я не знаю, что вы расскажете мне теперь? Были ли вы дочерью соседа? Нет, даже лучше — вы чистокровная дочь барона, которую отвергли — из-за чего? Скажите мне, Эммелина, если это имя вообще ваше.

— Это мое имя, — сказала она, овладев собой.

— Вы мне лжете, и я поймал вас, и у вас еще хватает духа говорить мне немыслимые вещи и думать, что я вам поверю? Вы лгали о моем брате, чтобы заставить меня перестать давить на вас. Возлагая вину за убийство на Олтуэйта, вы убиваете одним выстрелом двух зайцев — натравливаете двух ваших врагов друг на друга — к взаимному уничтожению, если вам повезет. Если же нет, тогда по меньшей мере один из нас двоих будет удален. Теперь она стояла, застыв, как королева, идущая на казнь.

— Я не лгу. Я даже не уверена, права ли я. Если бы вы хотя бы выслушали меня! Ваш отец сказал, что он видел Эдгара Уайта…

Томас опять взорвался:

— С какой это стати вы говорили с моим отцом?

— Я не говорила, — слишком быстро ответила она. — Точнее, это он заговорил со мной, искал меня, а не наоборот. Он хотел, чтобы я сказала вам…

Он провел рукой по волосам.

— Вы не нужны ему, чтобы выступать посланцем. Если бы он хотел, чтобы я узнал что-то, он сказал бы мне, а не послал бы какую-то спиритку с рассказом, который она может повернуть как ей захочется. Как вы думаете, что вы получите, дискредитируя Олтуэйта? Или вы просто стремитесь отомстить ему?