подхватил плащ прежде, чем тот упал на пол.

Она не протестовала.

— Вы же не можете держать меня здесь вечно.

— Но возможно, я смогу держать вас достаточно долго. — Он кивком указал на маленький круглый стол, за которым ел, когда бывал дома. — Сядьте, и я велю принести нам скромный обед. — Он помолчал. — Я не буду повторять свое предложение, а вам не понравятся последствия вашего неповиновения.

Она обратила на него свои светлые глаза, потом медленно подошла к столу и села.

— Вы только что отобедали, — сказала она голосом холодного наблюдателя.

— Я мало ем на званых вечерах. — Он потянул за шнур звонка, вызывая лакея с обедом.

— Тот, кто ест, тот не наблюдает, — сказала она. — Вы — наблюдатель. Я получила о вас много сведений.

— Получили? От духов? Простите, если я не поверю вам и скорее поверю, что вы наблюдали за мной все то время, пока я наблюдал за другими, — сказал он. — Вы тоже мало едите, а вам, должно быть, не часто удается поесть таких вещей при вашем образе жизни.

— Я редко испытываю чувство голода, — сказала она с крайней любезностью. — Я питаюсь светом и воздухом.

— Для такой диеты вы сделаны из довольно крепкого материала.

Она не возразила, а только заметила:

— Вы привыкли наблюдать. Вам не нравится, что существует еще один наблюдатель. — Хотя ее лицо ничего не выражало, он почувствовал ее интерес к разговору.

Томас старался скрыть свои мысли. Почему ему хотелось сказать ей, что она права? Должно быть, источник этого желания тот же, что бывает у человека, стоящего на краю пропасти и вознамерившегося спрыгнуть с края утеса. Он подошел к ее стулу. Ей пришлось вытянуть шею, чтобы видеть его.

— Мне не нравятся игры, — сказал он, наклоняясь к ней. — Я не люблю, когда кто-то ставит новую пешку на доску, особенно если я не вижу, какого она цвета.

Ее лицо приняло резкое выражение.

— Вы живете ради игр. Вы — мастер-игрок. Вы просто не любите тех игр, в которых не можете выиграть. — Она покачала головой, и ее мягкие волосы заблестели в газовом свете. — Не бойтесь, сэр. Игра, в которую играю я, не относится к тем, в которых вы можете проиграть.

Ему слишком сильно хотелось верить ей. Почему-то ему казалось, что она говорит правду, но он отогнан эти мысли.

— Мне нужны не только ваши слова. Мне нужны имена.

Она опустила ресницы.

— А их я не могу сообщить вам. Единственное имя, которое я могу вам назвать, — это мое собственное, и оно слишком ценно для меня, чтобы я могла открыть его так опрометчиво. — Прозвучало это с сожалением.

Послышался стук в дверь. Не сводя глаз с женщины, которая ответила на его взгляд иронической улыбкой, он открыл дверь и увидел за ней прислугу.

— Спасибо, Пег, — сказал он и взял поднос. Горничная смотрела через его плечо с удивлением и интересом.

— Не стоит благодарности, сэр, — сказала Пег и торопливо ушла, бросив напоследок еще один удивленный взгляд.

Томас закрыл и запер дверь. Когда он повернулся, то увидел, что женщина поднимает вуаль.

— Вы действительно не хотите, чтобы вас кто-либо видел?

— Так будет лучше. — Ее светлые глаза смотрели на него, не мигая. — Ваше настороженное отношение ко мне совершенно очаровательно, но у меня было достаточно времени, чтобы ударить вас по голове кочергой, пока вы разговаривали с горничной. Если бы я хотела это сделать.

— Она вскрикнула бы и предупредила меня.

Томас поставил поднос на стол и обошел вокруг Эсмеральды, чувствуя удовлетворение от мелкой дрожи, пробежавшей по ее телу. Если бы только он мог не обращать внимания на свою реакцию… Он уселся напротив нее.

Она посмотрела на него, не двигаясь, ничего не говоря, и спустя мгновение он поднял крышку с подноса.

— Телячьи котлеты, палтус по-нормандски и сладкий крем. Превосходно, скажу я вам.

— У вас очень маленькая квартира, — сказала она, не обращая внимания на его слова.

— Я холостяк, — признался Томас.

— Большая часть джентльменов с такими требованиями снимали бы комнаты в клубе, — заметила она. — Еслиони предпочитают не жить со своей семьей.

— Вот как? — Он расставил тарелки и, поскольку она и виду не подала, что намерена играть роль хозяйки, начал угощать.

— Колин Редклифф, Гримсторп, лорд Гиффорд — все они стали снимать комнаты, едва только достигли совершеннолетия, — продолжала она. — А вы этого не сделали. Полагаю, вы чувствуете себя не так свободно с ваши ми приятелями, как они. Вы наблюдаете. Вы манипулируете. Вы знаете много, но друзей у вас нет.

— Полагаю, вы верите, что ваша острая проницательность удивит меня и заставит сообщить добровольно те сведения, которые дадут вам возможность оказывать на меня некоторое влияние, — грубо сказал Томас. — Пока что этого не получилось. Прошу вас, продолжайте констатировать очевидное, и, быть может, я передумаю.

Она и виду не подала, что слышит его.

— И с вашей семьей вы тоже не живете. Вам еще менее удобно с ними, чем с вашими приятелями.

— Почему вы стараетесь сопротивляться мне? — спросил он, толкая к ней тарелку с такой силой, что ей пришлось вытянуть руку, чтобы тарелка не соскользнула к ней на колени. — Я знаю, что вы меня боитесь. Я просто ощущаю ваш страх. Почему же вы при этом стараетесь разозлить меня?

— На вашей стороне сила и общество. А что есть у меня, кроме слов? — холодно ответила она. Она взяла в руку острый нож, лежащий в груде столового серебра. — И столовый нож. Полагаю, я могла бы попытаться прирезать вас этим ножом. — Она держала нож перед собой, глядя на его лезвие, и глаза у нее были немигающие, как у змеи. — Думаю, мне это понравилось бы. А вам могло бы понравиться, что я попытаюсь это сделать, потому что тогда вы могли бы ударить меня и заставить себя поверить, что вы делаете это по необходимости.

Томас мгновенно выбросил вперед руку, обхватил ее запястье прежде, чем она успела бы сделать что-то большее.

— Не вынуждайте меня заставлять вас пожалеть об этом.

— Я могла бы убить вас, — сказала она, и ее слова прозвучали почти что тоскливо. — Я не хочу сказать, что у меня есть на это силы, но желание у меня есть, а это гораздо важнее. Люди иногда сомневаются, могут ли они отнять жизнь у другого человека. Я знаю, что могу, я чуть было не отняла жизнь у самой себя. После этого жизнь кажется такой незначительной.

Томас видел, что за безжизненной ясностью ее взгляда скрывается боль. Женщина была далека, как звезда, но все же он знал: если через разделяющее их расстояние перекинуть мост, сам Томас покажется маленьким по сравнению с ней, а ее жар иссушит плоть его тела. Сейчас жар этот был обращен не на него, но внутрь, и он подумал: из чего она сделана, если может жить с этим? Потом она моргнула, и все исчезло. Но после этого у него остались холодок и ноющая боль, разбираться в причинах которой он не стал.

— Что с вами сделали? — спросил он, отпуская ее руку и отодвигаясь, словно мог этим уничтожить воспоминание о только что увиденном.

Она опустила глаза на нож и повернула его в руке, глядя, как газовый свет играет на стальном лезвии.

— Вам это безразлично, — сказала она. — С какой стати я буду открывать себя вам ради удовлетворения вашего праздного любопытства, когда у меня нет ни малейшего намерения отвечать на вопрос, который вас интересует гораздо больше?