проема своей хижины стояла Набао. Медленным движением она погладила свой подбородок, повторила этот жест и только потом растворилась в темноте за дверью жилища.

Это был знак.

Когда я вернулся, около нашей хижины возился Кьем. При нем были три глиняных горшка, в каждом из которых курился какой-то вид тропических благовоний. Он захотел, чтобы Мик, Фил и я внесли эти горшки внутрь, и приказал нам поставить дымящиеся сосуды под теми местами, где мы обнаружили фотографии.

– Джек ничего не знает, – шепотом сообщил я Мику, когда мы втащили горшки в хижину. – А насчет этого бородача, так вот, имей в виду: поломки генератора – его рук дело.

– Откуда ты знаешь?

– Набао сказала.

– Надо выбираться отсюда, пока труп не откопали, – заключил Мик, одной рукой теребя шнурок от потерянного амулета, другой разгоняя дым благовоний.

– Мы попали в ад, – произнес Фил. – Вы заметили, какая красная здесь земля? Какая она красная! Из ада выбраться не просто. Совсем не просто. Хоть кто-нибудь из вас это понимает?

Лицо Джека сохраняло бесстрастность, но во взгляде таилась злоба. Мерзкие фотографии, как попало разбросанные по столу, лежали поверх карты района, которую он изучал как раз в тот момент, когда Кьем привел меня в его хижину.

После того как наш колдун закончил кадить благовониями и жечь свечи, он убедил меня посвятить

Джека в это неприятное дело. Старик завершил странный ритуал, обойдя хижину задом наперед и установив рядом с дверью «домик для духа», миниатюрную копию деревенской хижины, в которую поместил крошечные бамбуковые фигурки птиц, рыб и животных. Затем, желая внушить мне, что надо делать дальше, он применил нехитрый прием: осторожно брал мою руку и шептал имя Джека – снова и снова.

Вначале я противился – по очевидным причинам – и старался всячески уклониться от общения с Джеком. Но затем, подумав, решил иначе: если я выложу перед ним свои проблемы, то, может быть, ему покажется менее вероятным, что я причастен к исчезновению его племянника.

Судя по активности бравых парней из отряда Джека, можно было предположить, что эта банда занимается перегонкой опия-сырца в морфин и его транспортировкой по джунглям. Чарли рассказала мне, что процесс вторичной перегонки морфина в героин гораздо более сложен, требует серьезного оборудования и осуществляется в лабораториях,расположенных по ту сторону границы – в Мьянма или Лаосе. А может, и неподалеку от Чиангмая. У меня создалось впечатление, что Джек готовился к переброске крупной партии и я ему помешал, когда он был поглощен составлением маршрута.

Он сидел неподвижно, уткнувшись взглядом в фотографии с рисунками уродливых духов.

– Я хотел вам показать еще кое-что, – поторопился я нарушить затянувшееся молчание. Я положил перед ним отрезок электрического провода с ободранной изоляцией. – В механизме генератора нет неисправностей. Его умышленно портит один из ваших людей.

Джек отвернулся и вперил свирепый взгляд в бамбуковую стену. От этого молчания я чувствовал страх. Его худощавое тело сохраняло полную неподвижность. Мне померещился запах раскаленного железа.

– Я три раза налаживал этот двигатель, и каждый раз он ломался. Вначале я считал…

Он оборвал меня:

– Возвращайтесь к себе в хижину и оставайтесь там. Ступайте.

Я поступил так, как было велено. Кьем семенил за мной следом.

Мик сидел перед хижиной и играл с детьми. Амулет они так и не нашли и теперь играли с ним в камушки. На этот раз никакого золотого сияния от его шевелюры не исходило. На лбу у него виднелись морщины, и вид был тревожный. Я понимал, что он, должно быть, сейчас пытается прикинуть степень опасности, которая грозит лично ему, а может, думает про Фила. В конце концов, они никогда не питали особой любви друг к другу. Несомненно, в глазах Фила Мик совершил абсолютно непростительный грех. И перед Богом, и перед людьми. Если тело найдут, Фила могло осенить, что Мик должен понести наказание. Во искупление греха, так сказать, и Мик, конечно, не мог отмахнуться от таких мыслей.

Мерцающим светом горел на крыльце десяток свечей, из хижины плыл дымок от благовоний, и его пряный запах порождал ощущение, что воздух становится плотнее. Увидев меня, Мик поспешно вскочил, горя желанием узнать, что произошло. Я рассказал ему все, что стоило рассказывать, а затем прошел внутрь хижины, чтобы взглянуть на Чарли. Полумрак хижины разгоняла еще дюжина похожих на тусклые звезды свечей. Коротко всхрапнув, она продолжала спать. Присев у ее ног, Фил читал в этом скудном освещении свою карманную Библию. Я примостился рядом и вскоре неожиданно для себя обнаружил, что поглаживаю ноги Чарли, совсем как в годы ее детства. Я смотрел на нее и пытался уловить отблеск той ангельской красоты в ночном полете сквозь облака, сотканные из золота и бархатной тьмы. Хотя сейчас я и понятия не имел о том, с какими тягучими кошмарами она встречается в своем сне. Но все равно сидел рядом и смотрел на нее.

– Неужели я недостаточно любил вас, Фил? Тебя и Чарли? Почему все так вышло? Или я любил вас слишком сильно? Я ведь не врач, не психоаналитик. Я не понимаю.

Фил покачал головой:

– Ты помолишься со мной?

– Нет. Я уже говорил тебе: у Чарли своя травка, у тебя – своя.

– Тогда, – поинтересовался он, – может, ты помолишься за меня?

Я уставился на него.

– Помнишь жалобу Милосердия, папа, когда Паломник проходил мимо? Оно ему сказало: «Привиделось мне, что сижу я в пустыне и оплакиваю свое окаменевшее сердце». – С этими словами он встал и вышел из хижины.