– Никто не позаботится о вашей безопасности, кроме вас самих. Очень уж мы легкая добыча. Прежде всего следует опасаться, что по вашему следу идет банда. Здесь так говорят: если тебя не ограбят в деревне, если торговцы опиумом убедятся, что ты не подослан полицией, а партизаны удостоверятся, что ты не китаец, тогда у тебя должна болеть голова только о том, как бы не нарваться на бандитов. Она мило рассмеялась.

– А вы сами откуда? – спросил Фил.

– Из Белфаста. Сменяла шило на мыло.

Я спросил Мэри, не знает ли она что-нибудь о молоденькой англичанке, живущей в округе. Нет, она ничего не слышала об этом. Мэри заговорила со своим тайским проводником, но он промолчал и пошел перешептываться с Кокосом и Бханом, то и дело кивками указывая в мою сторону. Похоже, и он знал не больше Мэри. Бхан и Кокос внимательно слушали его объяснения, и мне очень не понравились взгляды, которыми они обменивались: эти взгляды вызвали у меня интуитивное чувство беды, хотя я и не мог понять ни слова из их разговора.

После завтрака Мэри, Мик, Фил и я отправились к реке, чтобы охладить натруженные ноги. От Мэри я узнал много подробностей об этих местах, особенно об урожаях мака. Из ее рассказов следовало, что у жителей гор опиум служил панацеей от всех болезней. Совершенно не считалось предосудительным принимать его как лекарство, и многие старики так до сих пор и поступают. Но деревенская молодежь, насмотревшись на западных туристов, куривших опиум для забавы, переняла у них эту привычку.

Постепенно развлечение превратилось в потребность. У нас молодежь всегда имела возможность вернуться к обычному образу жизни, спрятаться от зова мака. Местные же оставались наедине с соблазном долгие годы, и положение становилось тем более опасным, что соблазн был рядом, рос просто на задворках. Потребность в наркотике быстро переросла в зависимость.

Под давлением Запада правительство Таиланда начало уничтожать маковые плантации. Из-за этого любители опиума двинулись с гор в города, где в ходу был тот же опиум, но уже очищенный. А через общий героиновый шприц, как известно, с легкостью распространяются самые разные инфекции. Стоило сжечь маковое поле – и вот вам СПИД.

– Опять шило на мыло? – сказал Фил.

– Ну да, – согласилась Мэри. На пару минут мы замолчали.

Я поднялся и, оставив остальных за беседой, решил обойти деревню. У ее жителей не было ничего такого, что могло бы заставить приезжего провести здесь какое-то время, и я не мог представить, чтобы Чарли захотела остаться в таком месте. Несомненно, она могла задержаться, чтобы накуриться опиумом, но даже в этом случае я не верил, что она способна отказаться от нормальной жизни ради прозябания среди крестьян, которые едва сводят концы с концами и имеют самые примитивные нужды. Такое просто не укладывалось в голове. Может быть, они и веселятся здесь раз в месяц, когда закалывают свинью, но какую радость могла получить от подобного праздника городская девочка, выпускница Оксфорда?

Я попытался сфотографировать одну из хижин, но ее обитательница выскочила наружу и прогнала меня. Горцы терпеть не могут фотографироваться: направленный в их сторону объектив вызывает у них опасения, что чужак хочет похитить их душу. Впрочем, в поведении людей лай су трудно было приметить страх, что их души теснятся внутри моего «Олимпуса». Получив отпор, я вернулся к реке и сфотографировал Фила, бродившего по мелководью, а потом Мика и Мэри. Только я собрался присоединиться к их разговору, как появился погонщик со слонами.

Три огромных слона с шумом прошли по деревне и остановились недалеко от нас, отдуваясь, как локомотивы у железнодорожной платформы. Мы стали свидетелями довольно суматошной погрузки продовольствия. Для подъема на слоновьи спины использовалась высокая платформа с приставной лестницей. Наконец Мэри забралась по лестнице на голову слона и уже оттуда – на деревянное сиденье, не слишком надежно закрепленное на его спине. Мы радостно помахали руками на прощание, но никакого веселья на самом деле я не ощутил. Чем дальше мы углублялись в джунгли, чем больше знакомились с подробностями местной жизни, тем тяжелее становилось у меня на душе.

– Доколе свидимся, – произнес Мик после того, как мы проводили Мэри. По-моему, он был огорчен ее отъездом.

– Ваши амулеты ведут вас в разные стороны, – отозвался Фил.

Предполагалось, что это шутка. Я бросил камушек в реку. Булькнув, он пошел ко дну.

Вскоре после отбытия Мэри Кокос огорошил нас новостью, прозвучавшей как гром с ясного неба.

– Но ты нас не предупреждал! – взорвался я, забывая про тайские церемонии.

Он предложил нам спуститься по реке на бамбуковом плоту и пояснил, что еще около часа вода в реке будет оставаться на прежнем уровне. Доплыв до места, мы оставим плот и уйдем в джунгли, сэкономив, как он утверждал, половину дневного перехода. «Без проблем», – добавил он, после того как я нашел его план совершенно неприемлемым. Кокос сказал, что мы будем ночевать в другой деревне и что следующим утром он и Бхан повернут обратно, а нам придется вторую половину дневного пути проделать самим.

Я чувствовал, что перемена в их планах каким-то образом связана с новостями, услышанными от проводника Мэри, и не мог сдержать негодование:

– Самим? Ты рехнулся! Да разве мы сможем сами пройти по джунглям? Как ты себе это представляешь?

Я так орал на Кокоса, что Бхан взял меня за локоть.

– Твоя – отец, – проговорил он. – Моя – отец. Я понимай тебя. Ты – друг. Мы не ходить туда.

Вырвав свою руку, я повернулся к Кокосу:

– Что он говорит?

– Бхан жалеть. Я тоже жалеть. Но нам запрет идти туда. Слишком опасно для нас. Их парни думать, что мы от правительство Бангкок или солдаты. Для фа-ранг не так опасно. Дальше вместе нельзя.

– Почему вы не сказали об этом раньше?

– В деревня акха мы пытаться находить тебе проводник. Человек акха. Завтра он ведет вас, куда вы желать.