Ошеломленная, Зоя застыла. И мысли не было, что Джейк ее бросит. Она огляделась: слева бескрайний простор заснеженного горного склона, справа темные озерца сосен. Поселок, дотоле предлагавший какие-никакие удобства и ресурсы, исчез. Совсем одна. Беременная.

Мигавшие уголья костра лишь напомнили о холоде, пробиравшем до костей. Осталось всего с полдюжины поленьев. Чурбак, показавшийся невесомым, тотчас вспыхнул и немыслимо быстро сгорел. Закутавшись в одеяло, Зоя обессиленно сгорбилась над огнем, чувствуя боль в сердце, стиснутом цепкими стеклянными пальцами холода.

Она взглянула на звезды в зимнем небе. Неисчислимое множество, доселе невиданное. Звезды на нее не смотрели. Даже как будто отвернулись, жестокие и равнодушные.

Сгоревшее полено рассыпалось в прах. Зоя подбросила еще пару поленьев, которые мгновенно вспыхнули. Наверстывая отставание, время неслось как бешеное. Дрова горели точно бумажная кипа. Зоя положила в огонь последний чурбак, словно желая узнать, что произойдет в сем мимолетном бытии, когда все жизненные источники иссякнут. В такую стужу уцелеть невозможно. Глядя на огонь, она поглаживала живот.

Придет смерть, настоящая смерть — успение. Интересно, выдернет ли она жгучее жало предательства Джейка?

Сознание меркло, точно прогоревшие уголья. И тут они появились. Возникнув из снега, призрачные тени медленно приближались. Смутные силуэты на искрящемся звездным светом снегу. Кое-кто с трубами. Вот один поднес трубу к губам и басовито, протяжно протрубил. Другие дудели в серебряные свистульки. Грянули иные трубы. Тени приближались, окружая Зою.

Значит, вот как ее заберут. Наверное, это демоны, что пришли за ней. Вперемежку с трубными гласами и писком свистулек слышались крики, сливавшиеся в многоголосый хор. Тени замыкали круг.

Их возглавляли те, кто раньше выжидал перед отелем. Укутанные в шарфы, люди в черном. Курильщики. Они и сейчас курили. Казалось, темные фигуры ждут, чтоб угасли последние угольки последнего полена, и тогда, отщелкнув окурки, подойдут вплотную.

Не было сил сопротивляться цепким лапам, тянувшимся к ней. Сковало сном. Если ее потащат в ад, она сдается без борьбы. Лишь мелькнула мысль о Джейке и ребенке, зреющем в ней.

Долго лечу вниз. И вместе с тем парю в высоте. Порхают пушистые шестиконечные снежинки. Сцепляясь, образуют стену. Мне б только пробиться сквозь нее. Только б пробиться.

Но вот они распались и потекли, будто сложный код на сером компьютерном мониторе. Да нет же, это цепочка ДНК. Бежит, проплывает… Нет, это головоломная математическая формула, вон как кружатся малюсенькие числа… А теперь это ватные пушинки, планирующие в немыслимом рапиде… Крохотный поток, маленький водоворот во Времени… Глянь, вновь снежинки…

Просто снежинки.

Они забивают уши, рот, нос. Точно кокаин. Разок я пробовала. Прибереги для матушки… там влюбленность не достанет… кровь моя стынет, но поет о любви.

Слышу свист ангельского меча, рассекающего воздух. Вжик, вжик, вжик. Да ладно. Дрожит земля, вихрятся потоки, ледяной ужас клинка, остывающий жар крови.

Очень приятно. Пускай.

Падаю в толпу. Мягкий гул голосов и теплое дыхание нежно меня принимают. Люди туда-сюда снуют. Кое-кого узнаю. Вон две женщины возле конторки. Откуда-то я их знаю. Понимаю их язык. Ведаю, о чем они говорят. Мужчина мимоходом подмигнул. Заигрывает. Слышу запах его лосьона. За широкой стойкой хлопочут три администраторши. Одна молоденькая, волосы гладко зачесаны в симпатичный конский хвост. Плечом прижимает трубку к уху. Другая, что постарше, рыжая. Очки в черной оправе. Принимает кредитную карту. Третья прислушивается к словам человека в сером костюме, старающегося перекрыть многоголосицу холла. Очередь на ресепшн: одни приехали, другие отбывают.

Вон консьерж в красивой серо-малиновой ливрее. Заметив меня, вопросительно приподнимает бровь. Машет. Кажется, я его знаю. Вновь машет, манит к себе на другой конец многолюдного холла. Не могу шевельнуться. Он что-то шепчет постояльцу и с пюпитра светлого дерева берет конверт. «Мадам! — окликает меня консьерж, размахивая конвертом. — Мадам!»

Это не мне, хочу я сказать.

Я боюсь консьержа. Под лампами сверкает его лысина. Лоб в испарине. Он пробирается сквозь толпу, вновь окликая: «Мадам!»

Набравшись духу, четко говорю: «Это не мне».

«Но как же, мадам! — возражает консьерж и, улыбаясь, сует мне конверт. — Именно вам!» На губах его слащавая улыбка, он не уходит и будто ждет, чтоб я вскрыла конверт.

Мне страшно. Дрожащими пальцами распечатываю конверт. Он пуст. Вернее, почти пуст, ибо внутри лишь карта. Наподобие карты Таро, но прежде я такую не видела. Изображено дерево. Внизу надпись L’arbre de Vie. Понятно, «Древо Жизни». Однако этакие дерева жизни раньше не встречались. Смахивает на рождественскую елку, украшенную чудными предметами и невиданными плодами.

Хочу спросить консьержа, что это значит, но он исчез. Исчезли всё и вся.

Зоя открыла глаза: белая ширь. По жилам разливалось блаженное тепло. Пахло дезинфекцией. Яркий свет ламп. Белая ширь оказалась простынями и наволочкой.

Рядом стояла медсестра. Их взгляды встретились, обе сморгнули. Сестра поспешно вышла из комнаты, но тотчас вернулась с другой женщиной в белом врачебном халате.

Та пригнулась к кровати:

— Зоя?

— Да.

— Вы помните, что случилось? — Она говорила с сильным французским акцентом.

— Лавина.

— Верно.

— Что с моим мужем?

Присев на кровать, докторша взяла Зоину руку:

— Его пока не нашли. Едва успели вытащить вас. Весьма сожалею.

Распахнув рот в беззвучном вопле, Зоя запрокинула голову, горько-соленые слезы оросили ее лицо. Врач терпеливо ждала, когда стихнут сотрясавшие ее рыдания. Они не стихали. Врач что-то сказала по- французски, и сестра подала ей шприц.

— Нет, я не хочу опять заснуть, — всхлипнула Зоя. — Не надо.

Докторша кивнула, отложив шприц в лоток:

— Как угодно. Если надумаете, скажите.

Зоя огляделась. Врач и сестра молчали, словно ожидая от нее каких-нибудь слов.

— Наверное, вы не осознаете, но вам повезло, — сказала докторша. — Очень повезло. Вы были на волосок от смерти. Знаете, что вы беременны?

Зоя кивнула.

— Похоже, с ребенком все хорошо. Мы присмотрим.