Но вскоре он прекратил свои бессмысленные прыжки и кривлянья, широко расставил ноги, вскинул к плечу винчестер и закричал:

— Слезай с дерева и тащи свою черномазую! Живо, черт тебя побери! Слезай, говорят! Будешь долго раздумывать — пристрелю!

Я уже говорил, что при первом взгляде на этого человека я оставил всякую мысль о сопротивлении и намеревался сразу же сдаться, но его наглое требование и оскорбительный тон задели меня за живое, и я решил защищаться.

Злоба придала мне новые душевные и телесные силы, мой дух и моя рука обрели утраченную было твердость. Этот негодяй травит меня, как дикого зверя, но я ему не поддамся!

К тому же, против ожидания, Рафьен явился сюда один. Он шел за своими собаками пешком, тогда как другие ехали верхами и, должно быть, задержались у протоки или болота. Если бы преследователи подошли все вместе, я волей-неволей вынужден был бы покориться. Но охотник за людьми, каким бы опасным противником он ни был, явился сюда в единственном числе, а безропотно сдаваться одному человеку не позволяли мне понятия чести, унаследованные от моих воинственных предков. Как-никак, в моих жилах текла кровь вольных горцев, и я решил сразиться, а там будь что будет!

Крепко сжав в руке пистолет, я прямо посмотрел в налитые кровью глаза наглеца и крикнул:

— Стреляйте! Но смотрите не промахнитесь, потому что я-то уж не промахнусь!

Направленное на него дуло пистолета поколебало решимость Рафьена, и будь у него малейшая возможность, я не сомневаюсь, что он уклонился бы от поединка. Он не ждал такой встречи.

Но он зашел уже слишком далеко, и отступать было поздно. Винтовка была вскинута к плечу, и в ту же секунду я увидел вспышку и услышал выстрел. Услышал я и щелчок пули, ударившейся в ветку, на которую я опирался. Хоть Рафьен по праву слыл метким стрелком, вид моего пистолета помешал ему хладнокровно прицелиться, и он промахнулся.

Зато я не промахнулся: Рафьен упал с диким воплем, и когда дым от выстрела рассеялся, он уже барахтался в черной тине.

Я хотел было послать вдогонку вторую пулю, чтобы прикончить негодяя, — такая меня душила злоба, но в эту минуту услышал позади себя плеск весла и мужской голос. Обернувшись, я увидел негра.

Габриэль пригнал пирогу почти к тому самому месту, где мы стояли среди ветвей, и теперь жестами и словами торопил нас садиться в нее:

— Скорее, масса! Скорее, Рора! Прыгайте! Прыгайте скорей! Верьте старому Габу — он умрет, а будет биться до последнего вместе с молодым массой.

Машинально, не отдавая себе отчета в том, что делаю, я послушался беглеца, хотя почти не верил в успех нашего предприятия, и, усадив Аврору в челн, спрыгнул сам и сел с ней рядом. Несколько сильных взмахов весла — и берег остался далеко позади, а через пять минут мы уже подплывали к огромному кипарису, возвышавшемуся на середине озера.

Лодка скользнула в тень дерева, и мы подплыли под свисающие с него гирлянды испанского мха. Еще мгновение — и нос пироги уткнулся в ствол. Все так же машинально я вскарабкался на широкий комель и помог взобраться Авроре.

И вот мы в дупле, потаенном убежище беглеца, и на время вне опасности. Но мы не радовались. Мы понимали, что это всего лишь краткая передышка и нам не укрыться здесь от погони.

Встреча с Рафьеном погубила все. Умер ли охотник или остался жив, он приведет сюда остальных. Догадаться, куда мы бежали, не так уж трудно, и наше убежище очень скоро обнаружат.

То, что произошло, лишь усилит ярость наших врагов, и они еще настойчивее будут продолжать поиски. До появления Рафьена могла быть еще какая-то надежда ускользнуть. Большинство наших преследователей вышли в погоню за нами, как на обычную охоту за беглым негром, и, коль скоро наш след будет затерян, утратят свой боевой пыл. Да и Гайар не пользовался такой популярностью, чтобы ради него особенно старались; кровно заинтересован в успехе был лишь он сам да его подручные. Если бы около поваленного дерева не осталось следов нашего пребывания, мрачный лабиринт затопленного леса, возможно, отпугнул бы наших преследователей, большинство махнули бы рукой на безнадежную затею и разошлись по домам. Тогда, отсидевшись до вечера в нашем дупле, мы с наступлением темноты вновь переплыли бы озеро, высадились в другом месте, и негр вывел бы нас к береговой дороге, где нас должен был ждать д'Отвиль с лошадьми. А оттуда мы, как и предполагали раньше, двинулись бы в город.

Таков был придуманный мною наспех план действий, и до появления Рафьена, возможно, его удалось бы осуществить.

Даже после того, как я пристрелил собак, мы не отчаивались: кое-какие шансы на успех все же оставались. Задержавшись у протоки и потеряв из виду собак, наши преследователи могли сбиться со следа или, во всяком случае, продвигались бы много медленнее. Если даже они догадаются об участи, постигшей собак, то ни пешему, ни конному все равно не добраться до нашего убежища. Им потребуются лодки или пироги. Доставить сюда лодки с реки не так-то просто, а там наступит ночь. Единственной моей надеждой были ночная мгла и д'Отвиль.

Но перестрелка с Рафьеном спутала все карты.

После нашего поединка положение изменилось. Живой или мертвый, Рафьен приведет погоню к нашему убежищу. Если он жив, — теперь, когда гнев мой улегся, я дорого бы дал, чтобы он остался жив, — охотник сразу направит погоню за нами.

Мне казалось, что он жив, что я только ранил его. Смертельно раненный человек не мог бы так барахтаться. Я думал и надеялся, что он жив, но не потому, что испытывал угрызения совести, а лишь из чувства самосохранения. Если Рафьен мертв, тело его не замедлят найти у поваленного дерева, и оно будет свидетельствовать против меня. Поймать нас все равно поймают, но только последствия будут самые трагические.

Словом, встреча с этим негодяем оказалась для нас роковой. Она коренным образом изменила все. В защиту беглой невольницы была пролита кровь белого! Весть эта быстро дойдет до поселка, облетит все плантации. Вся округа поднимется на ноги, и число преследователей утроится. За мной станут охотиться как за человеком, совершившим двойное преступление, и рвение моих врагов будет подогреваться яростью и жаждой мести. Все это я знал и уже не рассчитывал на спасение. У нас не оставалось теперь и тени надежды.

Я привлек к себе свою нареченную, обнял ее и прижал к своей груди. Нас разлучит только смерть! В этот грозный и мрачный час она дала мне клятву. Только смерть разлучит нас!

Любовь Авроры вдохнула в меня мужество, и я бесстрашно ждал того, чего не в силах был предотвратить.

Прошел еще час.

Несмотря на грозившую нам опасность, мы не заметили, как пролетело время. Вы, вероятно, удивитесь, если я скажу, что это был один из счастливейших часов в моей жизни. Впервые после дня помолвки с Авророй я беседовал с ней без свидетелей. Мы остались наедине — преданный негр стоял на страже возле пироги.

Недавние ревнивые подозрения еще сильнее разожгли мои чувства, ибо таков закон природы, и, воспламененный любовью, я почти забыл о нашем отчаянном положении.

Снова и снова давали мы друг другу обеты верности, снова и снова повторяли клятвы любви с горячностью и красноречием, подсказанными истинной страстью. О, то были счастливые минуты!

Увы, нашему счастью, скоро пришел конец! Конец горестный, но не неожиданный. Когда в лесу затрубил рог, когда там стали громко перекликаться десятки людей, я ничуть не удивился. Не удивился я и