— Еще один, пожалуйста!

— Вам понравилось?

— Чрезвычайно!

— Я же вам говорил. Смею вас уверить, сударь, что на нашей посудине вам смешают мятный джулеп не хуже, если не лучше того, что подают в Сент-Чарльзе или на Веранде.

— Великолепная штука!

— Могу вам предложить кобблер с хересом — тоже язык проглотите.

— Не сомневаюсь, но я не люблю хереса, предпочитаю вот это.

— Вы правы. Я лично — тоже. А ананас — это новинка, и я нахожу — новинка удачная.

— И я нахожу.

— Возьмите другую соломинку.

— Спасибо.

Бармен был на редкость любезен. Я полагал, что любезность эта вызвана моими похвалами его джулепу. Но, как я установил потом, дело было не в этом. В Луизиане люди не так-то податливы на дешевую лесть. Я был обязан его хорошему мнению о моей особе совершенно иной причине — тому, что я так ловко осадил назойливого пассажира! Возможно также, что ему стало известно, как я проучил подлеца Ларкина. Весть о подобного рода «подвигах» очень быстро распространяется на Миссисипи, где такие качества, как сила и мужество, ценятся превыше всего. Посему в глазах бармена я был лицом, которое можно удостоить внимания, и за дружеской беседой с ним я проглотил второй джулеп, а затем попросил и третий.

Аврора была на время забыта, а если образ ее вдруг всплывал в моем воображении, то не вызывал уже прежней горечи. Иногда я снова видел сцену прощания, но поднимавшаяся в душе боль постепенно притуплялась, была не так невыносима, как прежде.

Посередине курительного зала стоял стол, за которым сидели человек пять-шесть. Примерно столько же стояло позади, заглядывая им через плечо.

Жесты и сосредоточенные лица этих людей, а также характерное хлопанье по столу, звон долларов и частые возгласы: «туз», «валет», «козырь» — свидетельствовали о том, что здесь идет карточная игра. То был юкр.

Мне давно хотелось узнать эту весьма распространенную в Америке игру, поэтому я подошел поближе и стал наблюдать за игроками. Один из них был мой давешний приятель, поднявший ложную тревогу. Он сидел ко мне спиной и не сразу меня заметил.

Двое или трое игроков были превосходно одеты. На них были сюртуки из тончайшего сукна, жабо из самого дорогого батиста, в манишках сверкали драгоценные запонки, на руках — драгоценные перстни. Но руки выдавали их. Они яснее всяких слов говорили, что эти господа не всегда носили столь изящные безделушки. Никакое туалетное мыло не могло ни смягчить грубую, шершавую кожу, ни уничтожить мозолей — следов тяжелого труда.

Что из того! Мозоли на руках не мешают быть джентльменом. На далеком Западе происхождение не играет большой роли, и простой деревенский парень может здесь стать президентом.

Но что-то во внешности этих джентльменов, чего я не могу даже определить словами, заставляло усомниться в том, что они джентльмены. А между тем в их манерах не чувствовалось ни высокомерия, ни глупого чванства. Напротив, из всех сидящих за столом они казались наиболее благовоспитанными. Играли они необычайно сдержанно и спокойно. И, возможно, именно эта чрезмерная сдержанность, невозмутимость и внушили мне какие-то неясные подозрения. Настоящие джентльмены из Теннесси или Кентукки, а также молодые плантаторы из долины Миссисипи и французские креолы из Нового Орлеана вели бы себя иначе. Хладнокровие и выдержка, полное спокойствие при объявлении козыря, ни тени досады при проигрыше доказывали, во-первых, что это люди бывалые, а во-вторых, что юкр для них не новинка. Вот и все, что мне удалось заключить по их внешнему виду. Это могли быть врачи, адвокаты или просто праздные люди — категория, нередко встречающаяся в Америке.

В то время я еще слишком плохо знал далекий Запад, чтобы отнести их к определенной общественной группе. Кроме того, в Соединенных Штатах и, в частности, на Западе нет того различия в одежде и внешности, которая в Старом Свете выдает принадлежность к той или иной профессии. Вы встретите священника в синем фраке с блестящими пуговицами: судью в таком же фраке, но зеленом; врача в белом полотняном пиджаке, а булочника — одетым с ног до головы в тонкое черное сукно. Там, где каждый человек притязает на звание джентльмена, он старается не подчеркивать свою профессию ни одеждой, ни чем-либо еще. Даже портной никак не выделяется в толпе своих сограждан-клиентов. Страна характерной одежды лежит дальше на юго-запад — я имею в виду Мексику.

Некоторое время я стоял и присматривался к игрокам и игре. Если бы я не был знаком с особенностями денежного обращения на Западе, я бы предположил, что игра идет на огромные суммы. По правую руку каждого игрока рядом с небольшими столбиками серебра достоинством в один, половину и четверть доллара лежала груда банковских билетов. Так как мой глаз привык к купюрам в пять фунтов стерлингов, то куши могли показаться мне огромными, но я уже знал, что эти внушительных размеров банкноты с эффектной гравировкой и водяными знаками — всего-навсего обесцененные ассигнации стоимостью от одного доллара до шести с четвертью центов. Тем не менее ставки были далеко не маленькие, и часто за одну партию из рук в руки переходили суммы в двадцать, пятьдесят и даже сто долларов.

Я заметил, что виновник ложной тревоги тоже участвовал в игре. Он сидел ко мне спиной и, казалось, был так поглощен юкром, что даже не оборачивался. Как одеждой, так и всем своим видом он сильно отличался от остальных. На нем была белая касторовая шляпа с широкими полями и просторная, со свободными рукавами куртка. Он походил не то на зажиточного фермера из Индианы, не то на торговца свининой из Цинциннати. Чувствовалось, однако, что ему не впервые совершать путешествия по реке и он уже не раз бывал на Юге. Вероятно, мое второе предположение было правильно — он и впрямь был торговцем свининой.

Одни из описанных мною элегантных джентльменов сидел против меня. Он все время проигрывал крупные суммы, которые переходили в карман моему торговцу свининой или фермеру. Отсюда следовало, что в картах везет не тому, кто лучше одет, и это внушало простым людям желание, в свою очередь, попытать счастья.

Я даже невольно проникся сочувствием к элегантному джентльмену — уж очень ему не везло. Да и трудно было не восхищаться самообладанием, с каким он принимал очередной проигрыш.

Но вот он поднял глаза и испытующе посмотрел на стоящих вокруг. Он, видимо, решил выйти из игры. Его взгляд встретился с моим:

— Не желаете ли, молодой человек, сыграть? Если угодно, можете занять мое место. Мне сегодня не везет, и я уж ни за что не отыграюсь. Придется бросить.

При этих словах его партнеры, в том числе и торговец свининой, оглянулись в мою сторону. Я ждал, что он сейчас же накинется на меня, но ошибся. К моему удивлению, торговец свининой дружески меня окликнул.

— Хэлло, мистер! — закричал он. — Надеюсь, вы на меня не сердитесь?

— Нисколько! — ответил я.

— И хорошо делаете. Я ведь не хотел вас обидеть. Думал, кто-то за борт свалился. Будь я проклят, если вру!

— Я и не обиделся, — подтвердил я, — и в доказательство прошу вас выпить со мной.

Несколько бокалов джулепа и желание забыться настроили меня на общительный лад; к тому же этот искренний тон подкупил меня, и я простил торговцу свининой его невольную вину.

— Идет! — согласился обладатель белой шляпы. — К вашим услугам, незнакомец! Но только разрешите мне угостить вас. Видите ли, я тут малость выиграл, так это уж мое дело — вспрыснуть