Она до сих пор воевала с допущенной в молодые годы ошибкой. Без конца оправдывалась и тут же корила себя. Годы девичества она бы ни за что не променяла. Но там и началось ее одиночество. Она и сейчас не чувствовала себя старше, а душой вообще стала отзывчивей. История с племянницей — тому пример.

Но кое-что в мире переменилось. Высоконькие и стройненькие юноши, которыми она увлекалась в девичестве, оказались пустышками, отошли куда-то в прошлое. А возобладал коренастенький, глазастенький крепышок, с головой, круглой, как бильярдный шар. Она его отвергла. Влюбилась в Пашу Выходцева. Кто теперь помнит Пашу? Кроме нее. Да и то к памяти всегда примешивается горечь. А разве у Паши было такое сияние? Такая власть? Наверное, по одному Митиному слову приходят в движение тысячные толпы народа, солдат, самолетов, танков. Наверное, такая власть и есть счастье? Иначе бы не продирались к ней все от мала до велика, кому судьба дала шанс. У Паши Выходцева такого шанса не было. И жив ли он? А этот крепыш вдруг объявился. И она обомлела, увидев на нем генеральскую форму. Митя!

Он, конечно, не услыхал ее легкий вскрик. Когда кавалькада машин умчалась вслед за Митей, она осознала себя стоящей посреди улицы напротив здания штаба Западного особого округа. Мелькнувшая затея отыскать своего прежнего обожателя показалась ей безнадежной. Но упрямство родилось раньше нее. Людмила понимала, что у Мити наверняка семья и будущность ее, свободной женщины, не может прочно увязываться с ним. Но не могла себя переломить.

Несколько раз она приходила к месту нечаянной встречи, которую от растерянности не смогла продлить. Однако Митя не появлялся. Чтобы не примелькаться и не выглядеть назойливой, Людмила Павловна стала брать с собой Надежду. Обе женщины, одна в неведении, другая с тайной страстью, принялись обсуждать фасоны летних платьев недалеко от главного входа в окружной штаб, который охранялся часовым.

На этот раз после долгих мытарств терпение Людмилы было вознаграждено. Некоторое время женщины наблюдали, как машины приезжали и уезжали. Вид у тетки и племянницы был такой, будто вся эта канитель с гудящими автомобилями затеяна исключительно ради них. Для этой же цели военные в больших и малых чинах сновали в разные стороны. Командиры перемещались стремительно, щелкая каблуками и поминутно отдавая честь. Зато попадавшиеся солдаты двигались спокойно, с ленцой, точно знали наперед, что никакого выигрыша им не достанется. Для Нади, выросшей в военных поселениях, эта картина была знакомой и мучительной, потому что напоминала об отце и об ушедшей жизни.

Людмила Павловна смотрела скептически. Вдруг ее взгляд сделался острым, лицо зарделось, помолодело.

— Митя! — крикнула она изо всех сил.

Один молоденький солдат оглянулся. А потом вышедший из штаба генерал сощурил глаза и, захлопнув открытую адъютантом дверцу автомобиля, шагнул навстречу Людмиле.

Звезды в петлицах тотчас сказали Наденьке, что перед ними генерал армии. Скорее всего, командующий округом.

— Этого не может быть, потому что не может быть никогда, — шутливо заключил генерал, оглядывая Людмилу. — Я узнал бы тебя через тысячу лет. Ты нисколько не изменилась.

— Я бы не хотела разлуки на тысячу лет, — отшутилась Людмила, и Наденька поразилась открывшейся в ней молодости и красоте. Сияющий взгляд, выражавший одновременно радость и робкое согласие, мог околдовать любого мужика.

Людмила, вероятно, чувствовала это еще сильнее. Оно и видно было по генералу, который торопливо задавал вопросы, а не молчал, как положено было по чину:

— Как ты? Где ты? С тобой, я вижу, дочь?

Он обернулся к Надежде. Коренастый, бритоголовый генерал оказался одного роста с нею и чуть ниже Людмилы. Впрочем, та была на каблуках.

— Племянница! — не замедлила с ответом Людмила.

Надя стояла потупившись. Неясно, чего больше заключалось в теткином ответе — облегчения или досады? Ей хотелось уйти, исчезнуть. Она повела глазами по сторонам, надеясь придумать повод. Но Людмила опередила ее, представила генерала:

— Дмитрий Григорьевич Павлов, — будто бы имя это часто упоминалось дома и было любимо.

Надя, однако, насторожилась. 'Лишь бы не вспомнила отца', — мысленно обратилась она к тетке. В этом заключалась опасность. Дмитрий Григорьевич вполне мог знать про комбрига Васильева и его судьбу.

Поглощенные друг другом, тетка и генерал не заметили, как у стоявшей между ними девчонки побелело лицо, глаза сделались огромными.

— Таким прекрасным дамам нельзя без цветов, — громко сказал Дмитрий Григорьевич. — Вон там, через улицу. Пойдемте?

Старомодное слово 'дамы' показалось Наде вполне хорошим и таинственным. Людмила, как молоденькая, схватила широкую ладонь генерала своими тонкими пальцами.

— Бежим! — озорно крикнула она.

Ей хотелось, чтобы давний кавалер почувствовал, как она молода, как много в ней нерастраченных сил. По крайней мере, Надя так это и поняла.

Но Дмитрий Григорьевич мягко высвободил руку:

— Бегущий генерал — это паника.

Усмешка едва тронула его губы. А Людмила расхохоталась.

Получив букет, Надя с легкостью поблагодарила и, заинтересовавшись кофточками, которые рядком продавали с рук, дала возможность Людмиле с Дмитрием Григорьевичем погулять вдвоем. Она хотела совсем исчезнуть, но не успела. Ее окликнули. Голос у Дмитрия Григорьевича был хриплый, солдатский, крепкий. Не подчиниться было нельзя. Изобразив довольную, ни в чем не смыслящую простушку, Надя присоединилась к приветливой парочке.

Подошла машина. Поехали.

Через некоторое время Надя сообразила, что компания направляется к ней. Шофера можно было не считать. Посмотрев на тетку, она как бы спросила взглядом, не стыдно ли показывать гостю убогую обстановку домика. Но взгляд Людмилы опять ей ничего не сказал.

— Посмотрите! Вон, по-моему, аист на крыше! — сказала Людмила. — Это к счастью.

Спутники ее завертели головами и закивали, как бы соглашаясь и улыбаясь бестолково и успокоенно. А это и требовалось, чтобы разрядить обстановку, избавиться от тягостного ожидания. На самом деле Людмила знала, что аиста не было. Но его следовало выдумать. Митя немного расслабился. Ей по-прежнему неловко было даже в мыслях называть его по имени-отчеству, хотя она отдавала себе отчет в том, что это уже не прежний влюбленный юнец. Сегодня он, видимо, и так сделал больше, чем мог. И теперь мучается сомнениями. Людмиле ничего не стоило избавиться от племянницы. Но она женским чутьем своим понимала, что это усугубит обстановку, усилит неуверенность первой встречи. А мужчине надо дать передышку, чтобы привыкнуть к новой роли. Много таких, к сожалению. Но если честно, они оба не готовы были остаться вдвоем. То есть ей нечего было готовиться. Но она угадывала, что для Мити, пусть он над всеми генерал, встреча с женщиной по-прежнему остается событием.

Он был, как она успела выяснить, давно женат. Но это, по всей видимости, не прибавило ему опыта. Скорее даже наоборот. Семейная жизнь и партийная дисциплина — вот что портит мужиков. Любовь на стороне для него не счастье, не подарок судьбы, а новое испытание, моральный урон, ответственность перед партией. Откуда возьмутся в таком разе интерес, уверенность, энергия чувств? Его надо завоевывать долго, терпеливо неважно, какой ценой. Нерешительность мужскую можно победить двумя средствами: терпением и привычкой.

Выбрав для себя манеру поведения, Людмила повеселела и даже отодвинулась от Дмитрия Григорьевича. Он успокоился и стал следить за дорогой, точно хотел запомнить путь. Надежда, по- видимому, не произвела на него впечатления. И это тоже было ей на руку. Людмила мгновенно рассчитала, что Митя не из тех, кто предпочитает сверстницам зеленую молодежь. Да и на него эта самая молодежь не будет заглядываться. Людмила еще раз оценивающе посмотрела на Митю. Первое впечатление — крепости — усилилось. От невысокой фигуры, широких, чуть сутуловатых плеч веяло уверенностью. Да ведь пора уже, не юноша. Лицо грубое. Длинноватый нос положил предел тому, что когда-нибудь эта физиономия