от пота в неровном свете бумажных фонариков. Мужчинам подавали киф и пану африканцы с традиционными шарфами на головах. Посредине занятого компанией стола стояло добрых две дюжины пустых бутылок из-под теджии. Некоторое время Уилсон сидел и жалел себя, наблюдая, как соседи разговаривают, едят и смеются. Наконец к его столику подошел желтоглазый старик в гвинейской тенниске и траченных молью брюках.

— Желаете поесть? — спросил он, прикрыв глаза.

— Да, — ответил Уилсон. — Ваши блюда пахнут очень вкусно.

— Нет, нет, — возразил человек, — кухня закрыта. Сейчас мы подаем только теджию.

— Стакан теджии не помешает, но не могли бы вы принести еще что-нибудь, чтобы закусить?

— Невозможно, — ответил официант.

— Так уж и невозможно?

Официант махнул рукой в сторону бупандийцев, пожиравших горы пищи:

— Сегодня мы обслуживаем только их. Особый случай.

— Ну ладно, — сдался Уилсон.

Наверное, он выглядел очень разочарованным, потому что старик поднял руку.

— Подождите, хорошо? — Он подошел к компании. Прозвучало несколько слов на бупандийском языке, после чего старик вернулся. — Они говорят, что вы можете присоединиться к ним, если хотите. Но вам придется самому купить бутылку теджии.

— Спасибо, — сказал Уилсон, — но мне не хотелось бы навязывать свое общество.

Желтые глаза старика на миг ожили.

— Вы можете присоединиться к ним, — настойчиво повторил он. — Это бупандийское гостеприимство.

Выбора у Уилсона не осталось. За плотно окруженным столом ему освободили место. Оказывается, он угодил в разгар празднования дня рождения. Холеному юноше, который сидел справа от него, исполнился двадцать один год. На юноше были специальные одеяния, предназначенные для такого торжества: пурпурные шорты, черная шелковая рубашка, украшенная изображениями желтых футбольных мячей, и черно-золотые плетеные сандалии. Звали юношу, насколько понял Уилсон, Куджи Нфуми. Слева от Уилсона сидел Тулж Pay, брат именинника, десятью годами старше. Остальные двенадцать (или что-то около этого) молодых людей один задругам представились Уилсону, но тот не расслышал ничего, кроме множества слогов. Гости смеялись, шутили на бупандийском языке, изредка переходя на цветастый английский из уважения к Уилсону, синие бутылки теджии приносили и убирали, а киф сменяли на-киф и киф-ту — его варианты со свеклой и цыплятами соответственно. Только под занавес праздника Уилсон заметил шрамы.

Они были у каждого мужчины, зловеще розоватые, отчетливо проступающие на черной коже. Это были не отличительные признаки племени, а зажившие раны, словно кто-то в свое время нападал на этих людей с длинным ножом. У некоторых не хватало пальцев на руках. Так, у Тулж Pay на левой руке имелись только большой палец и мизинец, обрубок безымянного пальца украшало причудливое золотое кольцо.

— Нравится? — спросил Тулж, поймав взгляд Уилсона.

— Д-да, — произнес смущенный Уилсон.

Тулж снял кольцо и дал Уилсону. Тот поднес украшение к свету, вежливо кивнул и вернул владельцу:

— Это очень… искусная работа.

Тулж откинул голову и рассмеялся, показав белые зубы и золотые пломбы в них:

— Андуская поделка, вы просто вежливый человек. Анду — дикари, они как дети. Любят яркие безделушки вроде этого кольца. Я ношу его только потому, что оно напоминает мне об одном андуском борове. Я перерезал ему горло и забрал кольцо, а потом отрубил голову, вот так! — Тулж с внезапным озлоблением резко опустил обезображенную руку на стол, как бы нанеся удар карате.

Атмосфера вечеринки сразу стала иной. Тулж разразился тирадой на бупандийском языке, потрясая кольцом в сторону друзей. Одни юноши закрыли лица руками и принялись качаться вперед и назад, другие встали, прошли, спотыкаясь, полквартала и так же вернулись на террасу. Можно было подумать, что Тулж бросил отсеченную голову на середину стола. После нескольких минут дружного горевания Тулж что-то сказал, и сидящие успокоились, а стоящие опустились на свои места.

— Пожалуйста, извините нас, бедных бупу, — обратился Тулж к Уилсону. — Мы все тут из деревни Лифдавы. Однажды в субботу в базарный день к нам нагрянули анду. Они тогда впервые спустились с гор. У них были ружья и мачете, и они начали убивать. Без разбору. Мужчин, женщин, детей. Они убивали с утра до вечера, пока земля не превратилась в грязь от крови бупу. Те, кто сейчас находится здесь, были тяжело ранены. Ночью, когда анду убрались в горы, мы сумели уползти в джунгли. Много месяцев спустя мы сели на корабли и приплыли в Америку. Ваша страна хорошо приняла нас. Но не слишком. В Бупанде я ходил в церковно-приходскую школу. Перед Днем Убийств я уже был студентом университета в Ригале. Готовился стать инженером. А теперь… — Он махнул изуродованной рукой. — Я вожу грузовик.

Уилсон сочувственно кивнул. Весь мир помнил о страшной резне, которой подверглись бупандийцы пять лет тому назад. Племена бупу и анду, вместе владевшие землей на западе Африки в течение тысячи лет, вдруг стали уничтожать друг друга с таким же неистовством, с каким порой происходят природные катаклизмы. Причины? А чем руководствуется приливная волна или извергающийся вулкан? Результат не замедлил сказаться. Миллион убитых с обеих сторон, беженцы…

С последними блюдами разделались после полуночи. Пришла женщина и убрала стол. Последняя теджия бьиш разлита по чашкам и выпита. Мощный напиток имел вкус керосина. Уилсон с трудом удерживал его во рту, но в конце концов проглотил под последний тост в честь Нфуми, виновника торжества. Над головой ярко горели звезды, по улицам двигались толпы людей, а на душе у Уилсона было тепло и приятно. Эти бупу — отличные парни. Он чувствовал, что находится среди друзей. Перенесенный кошмар не мешал им радоваться жизни. Пусть это будет уроком для Уилсона с его постоянным ожиданием чего-то ужасного! Со звезд он перевел взгляд на чашку и снова устремил взгляд вверх. За столом остались только он, Тулж и Нфуми.

— А куда делись остальные?

— Пошли танцевать в дискотеку Нкифа, — весело ответил Тулж. — Без нас. Мы танцевать не ходим.

— А куда же ходите вы?

— Мы ходим на бои. Сегодня очень серьезные бои.

— Шутите? — произнес Уилсон взволнованно. — Я должен был тоже идти сегодня на бои, но… — Он посмотрел на часы. — Не поздновато ли?

— О нет, они еще даже не начинались.

— Вы не будете возражать, если я пойду с вами?

Тулж с улыбкой наклонился к нему:

— Сколько у вас денег с собой?

Тулж вел старый малолитражный «фиат» с мотоциклетным двигателем, открытым кузовом в четыре с половиной квадратных фута и плохо закрепленной фарой. Братья сидели, тесно прижавшись друг к другу, в водительской кабине, Уилсон устроился в кузове и держался за борт что есть силы. Сквозь щели проржавевшего днища он видел, как асфальт убегает назад, когда машина тормозила, получал в нос порцию дурно пахнущих выхлопных газов. Впрочем, ночной воздух и звезды приносили облегчение. На мемориальном мосту Лейси, по дороге к границе штата, он, трезвея, сел и оперся спиной о кабину.

Сегодня обычное ожидание беды давало о себе знать пульсирующей болью в животе. Уилсон долго жил, подчиняясь заведенному порядку. Он садился в один и тот же автобус в один и тот же час, ехал в ту же самую контору и делал там в основном одно и то же. С помощью этой печальной, осторожной кабалистики он надеялся утихомирить предчувствие неизбежной трагедии. Однако с того момента, как он нашел карты Таро, порядок нарушился. Он уже не предполагал, а знал: приближается что-то ужасное, подергивание в животе подтверждало это. Даже самая безобидная пища (бутерброд с яйцом и салатом, который он съедал каждый день) вызывала изжогу. И Уилсон решил: именно сегодня ночью, с ее безумными звездами и пронзительным ветром, начнется совершенно иная жизнь.