Мутная вода Мвтутси с легким шипением обтекала корпус корабля.

— От восьмидесяти до ста. — Шлюбер пожал плечами.

Уилсон стремительно подвинулся к немцу и процедил сквозь зубы:

— Вы, паршивые сукины дети!

Шлюбер сделал шаг назад и покачал головой:

— Я знаю, что вы думаете. Но вынужден вас огорчить. По сравнению с тем, что я уже видел, трюм, набитый невольниками, не производит на меня впечатления.

— Что может быть хуже работорговли?

— Как-нибудь я расскажу вам историю моей жизни, — сказал Шлюбер, — а пока ограничусь следующим. У меня была хорошая работа в одной из лучших франкфуртских фирм, занимающихся анализом хозяйственной деятельности, хорошенькая подружка, почти новый «Порше-911» и милая квартирка. В конце недели мы с друзьями играли в футбол и потребляли добротную немецкую пищу в приличных ресторанах. Мы пили пиво и время от времени покуривали травку. И я бросил это не без сожаления. Я был мертв. Потому что цивилизация, одаривая благами, ими же и убивала нас. Ставка нулевая. А здесь, — он указал на джунгли, — я по крайней мере чувствую, как бьется мое сердце.

Уилсон отвернулся и начал поднимать грузило, демонстрируя несгибаемой спиной презрение к собеседнику. Шлюбер, не зная, что предпринять, выругался и удалился в октаэдр. Впрочем, по правде говоря, Уилсон слишком хорошо понял немца. Он в свое время испытал такую же скуку. Она взвинтила ему нервы, вырвала его из ласковых объятий Андреа, из комфортабельной, хотя и бедной квартиры, где он беззаботно прожил восемь лет, и бросила в глубь африканского континента в компании самых отвратительных людей в мире.

Несколько секунд спустя по правому борту ровная гладь воды Мвтутси забурлила, и Уилсон заметил мутный взгляд доисторического глаза и покрытый твердой кожей бок. Это всплыл и снова ушел под воду крокодил. Пугающая тишина джунглей восстановилась.

Утреннее солнце осветило унылый ландшафт. Джунгли и болота Улунди остались в ночи. Река текла мимо обуглившейся земли с покореженной боевой техникой. Черная безжизненная местность уходила в грязную даль. Вода воняла жженой резиной.

— Это дело рук анду, — прокомментировал обстановку Пейдж. — Около пяти лет назад они обработали площадь шириной в тридцать миль дефолиартами, оставшимися после вьетнамской войны. Этим анду сразу остановили продвижение бупу в направлении Семе. Операцию задумал и осуществил генерал Атуре из АПП. Это был хитрый негодяй, мать его так. «Единственной целью войны, — сказал он мне однажды, — является победа. Кого интересует прочий результат?»

Уилсон смотрел на берег поверх броневых листов, окружавших штурманскую рубку. Кое-где вопросительными знаками торчали кости.

— Сколько времени уйдет на то, чтобы деревья и трава снова выросли?

Пират рассмеялся, оскалив по-волчьи зубы:

— Римляне посыпали окрестности Карфагена солью, чтобы там больше ничего и никогда не росло. И эта территория останется безжизненной по крайней мере еще тысячу лет.

В полдень они проплыли мимо покинутой деревни бупу, за ней снова начались джунгли. Река сузилась до двадцати ярдов. Заросли были настолько густы, что закрывали небо.

— Следите за джунглями, — сказал Пейдж. Уилсон расценил его слова как приказ, пошел к оружейной комнате и взял бинокль.

— Ничего страшного, — успокоил капитан. — Это просто для удовлетворения вашего любопытства.

Уилсон с глупым видом полчаса смотрел в сторону правого берега, пока не увидел огоньки между деревьями.

— Иво, — ответил пират на вопрос Уилсона. — Примитивная мелюзга поклоняется свету.

— Вы имеете в виду солнце?

— Нет. Они поклоняются свету, точнее, электрическим фонарикам. Никто не знает почему. Возможно, потому, что в глубине джунглей, где они живут, чертовски темно. Они собственную мать готовы продать за пяток фонариков, за пару — любимую бабушку. Знаете, что мы везем в трюме?

— Нет.

— Десять ящиков дешевых фонариков с Тайваня. Батарейки отказывают через пару недель. Для иво фонарики — все равно что наркотик. Они все время хотят больше и больше света.

За час до наступления темноты рядом с «Ужасом» появился иво в маленькой, не больше кухонной раковины, лодке, выдолбленной из цельного куска дерева. В волосах у него торчали длинные черные перья, потускневшие от грязи. Грудь и руки пересекали белые полосы, такой же краской были обведены глаза. На шее на куске шпагата висел красный пластиковый фонарик. Иво поднес его к подбородку и несколько раз включил и выключил. На фоне зеленой мглы высвеченное лицо напоминало череп. Иво щелкал фонариком до тех пор, пока течение не унесло его от корабля.

Озеро Цуванга в послеполуденном солнце сверкало сусальным золотом. Острый пик горы Мосумбава виднелся над ближайшими холмами, дул прохладный ветерок. Стоя на носу яхты, Уилсон наполнял грудь свежим воздухом, смотрел, как ветер шевелит заросли рогоза И как над ними кружатся ярко-красные птицы. По поверхности озера пробегала легкая зыбь. Летающие рыбки, выскакивая из воды, были похожи на россыпь серебряных монеток. Уилсон видел пеликанов и бакланов, ныряющих за рыбой или ссорящихся между собой, грациозно покачиваясь на волнах. В туманной дали желтел парус рыбацкой лодки бупу, которая направлялась к берегу.

Озеро было знаменито не только своей красотой, но и мрачной историей. Мало кто из белых людей, посетив его, оставался в трезвом уме и твердой памяти. И это за 150 лет исследования Африки европейцами. Уилсон читал в «Нэшнл джиографик» статью об открытии Цуванги. Сэр Олвин Кэйрю искал исток Нигера, бывший в то время великой географической загадкой, в 1830 году. После полутора лет, проведенных в Центральной Африке, еле живой и голодный, Кэйрю добрался до залитых солнцем берегов Цуванги. Это событие как он потом писал, было чем-то вроде светлого пробуждения от темных ужасов джунглей.

«Кэйрю прав, — думал Уилсон, — свет здесь и вправду радует глаз». Однако час спустя он почувствовал присутствие чего-то тревожного, непонятного. Вызывающий беспокойство оттенок туманил голубизну солнечного неба над палубой. Красота, царившая вокруг, не нуждалась в человеческом созерцании. Озеро просто дышало отчужденностью. Пристально вглядываясь в голубые воды, Уилсон понимал, что случилось с Кэйрю, — избыток света свел его с ума. Во вторую свою экспедицию на английском барке «Александер Поуп» он взял, помимо обычного снаряжения, сто пятьдесят почтовых голубей. Две преданные птицы, достигнув британской прибрежной фактории в Вильямспорте, доставили неразборчивые послания о гигантских змеях, лилипутах и бабочках величиной с детского воздушного змея. После этого Кэйрю исчез навсегда.

В 1882 году на базаре в Бонголе чиновник Западноафриканской компании выменял у вождя бупу на охотничий нож английское издание комедий Гольдони в кожаном переплете. С удивлением он спросил у вождя, откуда у него этот томик. Вождь ответил, что давным-давно, когда еще был жив его дед, белый человек подарил эту книгу племени иво и нырнул в озеро, чтобы жить среди рыб. На форзаце книги темнели слова, написанные, похоже, кровью: «Бойся восходящего».

Небо окрасилось в лавандовый цвет, гора и волны сделались неописуемо красивыми. И Уилсон подумал, что кости великого Кэйрю, возможно, сейчас покоятся как раз под килем. Отмытые добела холодными течениями, они лежат среди безымянных моллюсков и странных анемонов, кости англичанина, поглощенного Африкой.

«Ужас» на малом ходу вошел в небольшую бухту в западной части озера. Вдоль воды на участке длиной примерно в полмили зазубринами на ровном месте возвышались строения. В сумеречном освещении Уилсон различил военные палатки и сборные дома из гофрированной жести рядом с традиционными конусообразными хижинами бупу из просмоленного тростника. В северной части деревни, на насыпном холме, стояли клетки высотой около четырех футов, обнесенные забором, и колья, увенчанные человеческими головами. Ветер гнал тучи москитов и трупных мух.