отделанное сероватым металлом. Нечто среднее между почтовым сортировочным пунктом и отделением службы социальной защиты. В городе невозможно было найти более гнетущий фасад, чем этот, за которым собирались масонские послушания. Однако прохожие совершенно не подозревали, что внутри этого здания нашли прибежище самые разные масонские храмы, проводившие весьма любопытные для непосвященных церемонии.
2
Шум усилился, когда Никола Фламель вышел из своей мастерской. Зеваки бежали на гул толпы, приближающейся с берегов Сены. Казалось, весь Париж был наэлектризован, словно на город обрушилась гроза. На улицах раздавались крики и завывания; копыта лошадей, мчавшихся по мостовым, высекали снопы искр. Поднялся ветер. Он принес с собой запах смолы, тяжелый и едкий.
На всякий случай Никола запер ставни своей мастерской. Все остальные обитатели улицы Святого Иакова тоже закрывали фасадные окна. Никогда не знаешь… Англичане, стоявшие лагерем в нескольких лье от Парижа, вполне могли пойти на штурм. К тому же не следовало забывать о простонародье. Эти толпы нищих, живших в предместьях, постоянно горели жаждой мятежа, разжигаемой голодом и налогами. И в конце концов, рано или поздно, они с упоением предавались грабежам и устраивали кровавую бойню…
Фламель принялся снимать украшенные миниатюрами пергаментные листы, развевавшиеся на ветру перед его мастерской. Один за другим он аккуратно складывал искусно расписанные образцы. У него можно было найти книги на любой вкус: военные хроники, молитвенники, рыцарские романы, все с отделанными золотом миниатюрами. Каждый день подмастерья Никола старались превзойти друг друга, изображая Деву Марию с ангельской улыбкой, ратников с красными от крови мечами или драконов, изрыгающих огонь в глубине мрачных пещер.
— Что, сосед, боитесь за свою живопись?
Никола обернулся. Мэтр Майар, меховщик, насмешливо смотрел на него из-под бархатной шапочки.
— Уважаемый сосед, мне не нравится воздух, которым нам приходится дышать этим вечером. Но главное, я не люблю подвергать себя опасности. Наш город словно пропах мятежом.
— Да, они зажгли огни слишком рано, — ответил меховщик, — но надо же чем-то развлечь народ в ожидании представления.
Фламель ошеломленно посмотрел на него.
— Сосед, друг мой, я не понимаю, о чем вы говорите. Ваши слова для меня столь же темны, как надвигающаяся ночь.
— Как, разве вы не знаете, что происходит? Но в каком мире вы живете, вечно уткнувшись в ваши книги? Впрочем, вы должны, наконец… — Мэтр Майар заговорил шепотом. — В настоящее время не слишком-то разумно раскрывать книги. Никогда не знаешь, что там внутри. Наша святая мать Церковь не может все проверять. И кто может поручиться, что один из ваших учеников не переписывает сейчас Евангелие от дьявола?
— Мэтр Майар! — воскликнул Фламель.
— Тише, сосед, не так громко! Сейчас не время спорить, тем более стоя посреди улицы. Я просто даю вам совет. От книг не может исходить святость. Слишком много еретиков распространяют свое учение при помощи пергамента, слишком много ведьм доверяют пергаменту свои проклятые обряды. Впрочем, вы скоро увидите, что книги станут сжигать вместе с их авторами.
Мэтр Фламель вновь вернулся к волнующему его вопросу.
— Но я все равно не понимаю, что происходит сегодня вечером.
Меховщик даже покраснел от волнения.
— Вы действительно ничего не знаете?
— Да, конечно же! Я вместе со своими подмастерьями целую неделю переписывал «Физику» Аристотеля для господ из университета. Миниатюры обошлись мне очень дорого. Мне пришлось заказывать голубой порошок, который можно найти только на Востоке. Там живописцы…
Мэтр Майар перекрестился.
— Не говорите мне об этих чудовищах. Об этих сарацинах с черной кожей, об этих душах, продавшихся дьяволу. Разве вы не знаете, что они молятся богу с козлиной головой по имени Бафомет? Впрочем, тамплиеры, да будут они прокляты, заплатили своими жизнями за поклонение этому нечестивому идолу.
3
Антуан Марка убедился в том, что фартук сидит на нем безукоризненно, а шпага с обоюдоострым клинком надежно прикреплена сбоку.
Он был рад, что принимает участие в ритуале посвящения новообращенного. Надпись на плоском экране, установленном рядом с лифтом, гласила, что собрание состоится в храме Лафайет ровно в 21 час.
«Как телевизионный экран в аэропорту, показывающий расписание рейсов», — подумал Марка.
Больше никаких церемоний на этот вечер не запланировали. Остальные семнадцать храмов были закрыты. Марка посмотрел на часы. До начала церемонии оставалось чуть более пяти минут. Вот уже около года Марка не посещал резиденцию послушаний, и этот экран, оповещавший о названиях и часах открытия храмов, действующих в здании, снова ошеломил его.
— Ну, брат мой, вижу, что вы преклоняетесь перед торжествующей современностью. Жидкокристаллический телевизор… А вскоре мы получим возможность проводить виртуальные собрания по Интернету. Как бы там ни было…
Немного удивленный, Марка обернулся. Он опустил голову и посмотрел на человека, сидящего в кресле на колесиках и не сводящего с него насмешливого взгляда.
— Поль! Сколько лет, сколько зим!
Марка, улыбаясь, смотрел на Поля. Поль де Ламбр, врач, вынужденный уйти на пенсию после автомобильный аварии и вдобавок один из последних потомков знаменитого маркиза де Лафайета, выдающегося «сына вдовы».[3]
— Перед вами одно из достижений прогресса. Благодаря углеродным волокнам и встроенной электронике инвалидные кресла больше не издают скрежета. Очень рекомендую эту новую модель, — сказал Ламбр, скорчив гримасу и похлопывая по кожаному подлокотнику.
— Ты ворчишь, а это хороший знак, брат мой.
Темное облачко пробежало по лицу калеки. Его взгляд стал более серьезным.
— Знаки сейчас вовсе не хорошие. А ты-то как? По-прежнему полицейский?
Антуан удивленно посмотрел на Поля, почувствовав в его голосе нотку опасения.
— Теоретически да, но я в отпуске. Никаких забот до сентября…
Марка машинально взглянул на экран телевизора. Пришло время приступить к работе.
— Пора идти в храм твоего славного предка. Должно быть, для тебя это по-прежнему волнующие минуты? Не так ли?
Поль де Ламбр сморщился и решительным жестом нажал на кнопку своего кресла. — Ну ты и загнул!
Человек в капюшоне ждал, стоя в маленькой темной прихожей. Его пальцы теребили карман
