Париж, больница Биша, наши дни

Белое. Все было белым: потолок, стены и даже расплывчатая фигура, стоявшая возле него. Он хотел приподняться, но электрический заряд пронзил все тело болью. У него перехватило дыхание, и он рухнул на подушки. Слизистая оболочка рта отдавала желчью и содой. До него донесся спокойный женский голос:

— Не волнуйтесь, мсье. Не шевелитесь. У вас на правой руке капельница.

Постепенно туман стал рассеиваться. Он более четко рассмотрел халат медсестры, брюнетки с темными, почти черными волосами, и небольшой треугольник бейджа, на котором было написано ее имя. Но ему никак не удавалось различить буквы. Он опустил голову и увидел, что лежит на больничной кровати почти голый, в одной тонкой рубашке.

Слева раздался другой, более суровый голос:

— Это отучит тебя бить баклуши в подземельях. В твоем возрасте пора бы перестать заниматься чепухой.

Обращавшийся к нему мужчина впечатляющего телосложения сидел на колченогом стуле. Он бросил на стол иллюстрированный журнал, который читал, знаком велел медсестре выйти и наклонился к Марка.

— Тебе еще повезло. Охлажденный коктейль из сточных вод Парижа вреден для здоровья.

Антуан повернул голову и увидел насмешливое багровое лицо комиссара Одкура по прозвищу Брат Толстяк.

— Тебя напичкали успокоительными. Я коротко расскажу обо всем, что мне известно. Затем ты восполнишь пробелы.

Антуан вновь приподнялся, но боль и на этот раз пронзила его. Он отказался от дальнейших попыток и растянулся на кровати. Брат Толстяк прошептал ему на ухо:

— Я лично уполномочен вести расследование. У меня есть хорошая новость и плохая новость. Первая — и тебе это известно: я, как и ты, «сын вдовы», что упрощает дело. Плохая, хотя, в конце концов, все относительно, — это…

Марка нашел в себе силы прервать его:

— Я знаю, ты не принадлежишь к правильному послушанию. С таким прозвищем, как у тебя, это можно предположить заранее. Его милость по-прежнему является членом ложи «Лоренцо Великолепный» рядом с Ниццей, ложи бывшего краснощекого мэра этого очаровательного города?

Брат Толстяк улыбнулся и похлопал Антуана по руке.

— Вижу, ты уже обрел чувство юмора. В добрый час. Для начала не будем вставать поперек горла некоторым нашим коррумпированным братьям. Я сейчас тебе все объясню. В дипломатическом, как я бы сказал, плане есть договоренность, что мы вместе будем работать над этим делом.

— Я в отпуске, и поэтому об этом нет и речи, — сухо ответил Антуан.

— Успокойся. Я сам всем займусь. Лучше скажи мне, на кого похож твой убийца. Ты единственный, кто видел его вблизи.

Марка наконец удалось оторваться от подушек. Он не хотел, чтобы его поджаривали лежа.

— Хорошо, но прежде расскажи, как меня нашли. Насколько мне помнится, я пил последнюю чашу.

Его коллега удобно устроился на стуле и вытащил небольшой блокнот в коричневой обложке.

— Бригада комиссариата Девятого округа прибыла через десять минут после звонка твоих братишек. Два бригадира вместе с великим секретарем спустились в подземелье и отправились на поиски. Они нашли тебя в отстойнике, который постепенно опорожнялся. Ты едва дышал, зато здорово вонял. Я не стану описывать тебе мужество нашего коллеги, который сделал тебе искусственное дыхание рот в рот, несмотря на зловонный запах, исходящий от тебя.

— Не понимаю. А стена? Та, что разделяла отстойник и подземелье. Ведь именно из-за нее я попал в ловушку. Убийца сохранил мне жизнь?

Комиссар, ведущий следствие, пожал плечами.

— Мне об этом ничего не известно. Стена не выдержала под напором воды. После того как тебя унесли, бригадирам удалось выставить решетку, через которую можно было попасть в отстойники, а потом в хранилище и технические помещения на улице Гранж-Бательер. Кстати, замок решетки был взломан. Убийца мог скрыться незамеченным.

Марка почувствовал, как возвращается безжалостная головная боль. Его желудок извивался, словно в него изнутри кто-то вбивал гвозди. Брат Толстяк посмотрел на часы и улыбнулся.

— Я должен прервать наш разговор. Сейчас ты умчишься в страну сновидений. Медсестра предупредила меня, что через десять минут снотворное начнет петь тебе колыбельную.

— Черт возьми…

— Это ты сказал. В принципе, завтра тебя отпустят домой. Увидимся в резиденции в компании твоих друзей, — сказал полицейский, вставая со стула с легкостью, неожиданной для человека с таким брюшком.

Антуан почувствовал, как тяжелеет его голова. Голос коллеги звучал словно издалека. Он даже не услышал, как за посетителем закрылась дверь.

Париж, остров Сите, 14 марта 1355 года

Камера пыток была тускло освещена. Тяжелая мрачная тень стала длиннее. И только чернильницу освещало колеблющееся пламя свечи. Никола начал писать на пергаменте. Он наизусть знал ритуальные формулировки, с которых начиналось дознание, поскольку не раз переписывал их в своей мастерской. Никто и никогда не пытал от собственного имени, но во имя Господа и короля. Рука, причинявшая страдания, лишь подчинялась приказам свыше. Палач резко бросил кляп на пол.

К величайшему изумлению Фламеля, крик не раздался. Молодая женщина, должно быть, не поняла жеста своего палача.

— Ее зовут Флора, — сказал палач переписчику.

— … де Сеневьер, — добавил голос, который муки еще не полностью заглушили.

Удивленный Фламель обернулся.

— И я знаю, чего вы от меня хотите.

Палач резко остановился, держа в руках секатор. Несмотря на свои заверения, будто он никогда не задает вопросов, он произнес:

— Как тебе может быть известно о том, что нас интересует, женщина?

— Это интересует всех. Церковников, короля. Всех!

Палач засмеялся.

— Жалкая провинциалка, да кто ты такая, чтобы знать, что интересует сильных мира сего?

— Мужчины хотят только одного — власти.