Геннадий Иваныч Перепелкин пришел в себя…
Асотль очнулся…
…С удивлением обозревая храм.
Где это он? Ах да… Ага, так сейчас же придут жрецы! За ним, за Тескатлипокой…
А вот фиг вам!
Геннадий Иваныч – Асотль – незаметно протиснулся к поддерживающим своды храма колоннам: где-то ведь должен был быть запасной выход… Или черный ход – черт его знает, как тут у них это называется?
Ага… Вот какой-то лаз…
– Эй!
Черт! Какой-то жрец – ну и морда! Заглянул, принесла нелегкая…
– Ты готов?
– Да что-то живот схватило…
– Хватит, уже некогда! Идешь сам или мне кликнуть воинов?
– Сам… Подожди… Что-то с ногой… Подвернул… Помоги-ка!
Жрец подошел, с некоторой озабоченностью взирая на согнувшегося парня… А тот вдруг выпрямился! Резко, как пущенная стрела! И, ударив жреца ногой в пах, бросился к лазу…
Он пришел в себя, наверное, более чем через час, в густых зарослях на берегу озера Шочимилько. Сердце колотилось так бешено, что, казалось, вот-вот выскочит из груди…
Ага – и само собой поскачет к жертвеннику, точнее, к священному сосуду для сердец – вот оно я, возьмите.
Геннадий Иваныч наклонился к озеру – смыть пот… Из воды, как из зеркала, на него смотрел красивый юноша, длинноволосый брюнет с тонкими чертами лица и золотисто-карими, каким-то даже девичьими глазами.
– Да вы, кажется, красавец, господин Перепелкин! Да еще и юный. Ну надо же, кто бы мог подумать… Кто бы… А что вообще такое творится-то?
До этого момента Геннадий Иваныч воспринимал все случившееся как сон – из череды тех самых почти реальных сновидений, что в последнее время у него случались. Ну, вот… Ударил, побежал… Спрятался… И что дальше? Вообще-то пора бы проснуться…
А никак! А ущипнуть себя за руку? Ого… боль вполне ощутимая. Да и не похоже все это на сон – это сверкающее озеро, теплые порывы ветра, пьянящий аромат цветов… Все можно ощутить, потрогать… А вон там, вдали – пирамида. Пирамида Тлалока. А рядом – еще выше – Тескатлипоки.
Геннадий Иваныч все представлял четко – даже припомнил, как звали некоторых жрецов. И ясно при этом ощутил – то была вовсе не его память! Того мальчика, Асотля… Так, собственно, он, Геннадий Иваныч, сейчас и был – Асотль. Внешне… Что же касается остального… То прекрасно помнилось и другое: не только кальмекак и военные игры, но и неприятный разговор с любовницей… И выборы, и предательство друга! Хм… подействовали, значит, таблетки? Наверное, да… И что же теперь? Нет, не так надо вопрос ставить. Если это не сон, – а на то очень похоже, – тогда кто же он сам? Кандидат в депутаты Геннадий Иванович Перепелкин, человек не бедный и много чего в жизни добившийся, при этом преданный теми, кому доверял… Или… Или – вот этот юный красавчик, Асотль, едва не принесенный в жертву индейский парень с непонятным прошлым и не более понятным будущим.
Немного пораскинув мозгами, Геннадий Иваныч все же пришел к выводу, что он – Перепелкин и есть. Окружающий мир именно так и воспринимался, через взгляд человека двадцать первого столетия… Но, с другой стороны, все понятия, умения, даже какие-то первобытные знания, несомненно, принадлежали Асотлю. Грубо говоря – ум, рассудок оставались прежними, перепелкинскими, а вот душа… Или что там еще?
Где-то поблизости послышались голоса, и беглец пригнулся, затаился у самой воды, настороженно вслушался.
– Я же говорил, клянусь жезлом великого Тескатлипоки, – мы с тобой принесли слишком мало жертв отцу рыб! – продолжали начатую беседу идущие, судя по всему – рыбаки, жители этого вот индейского города, Колуакана.
И Геннадий Иваныч прекрасно понимал их язык! Мало того – отлично себе представлял, о чем идет речь: отцом рыб, их повелителем, местные индейцы почему-то считали лягушку, о ней сейчас и шла речь. Все вполне логично: мало жертв – плохой улов.
В этом Перепелкин, со всей очевидностью, разбирался, словно и в самом деле был местным уроженцем, Асотлем… И, тем не менее, полностью оставался тем, кто есть. Такой вот парадокс.
Впрочем, времени для самокопания, похоже, сейчас не имелось – нужно было поскорей выбираться отсюда. Куда? Ммм… для начала хотя бы на тот берег, а там посмотрим. Будет погоня? Гм… Лучше так сказать – несомненно, беглеца будут искать. Но искать осторожно, силами, собственно, жречества Тескатлипоки. Орать на весь город – мол, сбежал приготовленный в жертву товарищ – явно не будут, не дураки… Вообще, в жрецах дураков не держат. И наверняка жертвоприношение состоялось… Только вместо Асотля по-быстрому вырвали сердце другому – кому-нибудь из пленников или рабов, кто из посторонних будет особенно разбираться? Бегство будущей жертвы – скандал, и, естественно, жрецы его тут же замяли. Но искать будут, будут… Интересно, в первую очередь – где?
А у друзей, у знакомых… Или в храмах, у проституток в «квартале любви»…
Вот в этих местах и будут искать и, можно не сомневаться – очень даже тщательно, ведь Асотль не только обманул жрецов, он совершил святотатство – оскорбил бога!
Найдут. Если останется в городе – рано или поздно найдут. И тогда…
Ладно! Пока еще не поймали. И вряд ли поймают, если бежать из города в горы, на равнину, куда- нибудь в сельву… На верную смерть! Одному в этом мире не выжить, был убежден Асотль… Но не г-н Перепелкин. Кстати, и великого Тескатлипоку – дурацкого, алчущего кровушки истукана, – кинул именно он, а вовсе не мальчишка-индеец, для которого и представить-то себе подобное было просто немыслимо! Обмануть, оскорбить великое, почитаемое многими народами божество. Эка!
Геннадий Иваныч – теперь он предпочитал называть себя Асотлем, слова «Геннадий Иванович Перепелкин» язык отказывался выговаривать – посмотрел в воду и с неожиданной веселостью сам себе улыбнулся, впервые за все это время.
Еще поборемся! Надо сделать то, чего не ожидают жрецы и вообще никто, – убежать, уйти… Лучше всего – переправиться на тот берег, во-он он синеет в зыбкой знойной дымке. Переплыть?
Асотль плавал хорошо (в отличие от Геннадия Иваныча), но и для него расстояние все-таки было великовато. Украсть бы лодку! Нет, не украсть – позаимствовать. Зайти в воду, нырнуть, тайно подобраться к пристани… Впрочем, а почему тайно? Уж там-то, в столь приметном месте, его сейчас вряд ли кто-нибудь ищет, к тому же мистерия на пирамиде Тескатлипоки, кажется, еще не завершилась. Ну конечно, не завершилась – колотить в бубны, петь и плясать будут до самого вечера. Надо же достойно восславить бога!
Юноша… Перепелкин впервые только подумал таким образом о себе… о своей ипостаси – и ему очень понравилось. Ну да, ну да… Сколько раз и скольким людям в зрелом возрасте хотелось хотя бы на минутку, на один миг вернуться в детство? В юность? И вот оно – сбылась мечта идиота. Что же вы, уважаемый Геннадий Иваныч, не очень радуетесь? Обратно хотите? А не получится обратно! Никак не получится, если, конечно, все это не сон… А это не сон, не может сон быть столь непостижимо реальным… Так радоваться надо! Не умер… Точней, там, в своем мире, наверное, умер – но возродился вновь… Молодым и красивым! И сердце не болит, и ноги быстры, и полно сил, да и внешностью не обидели боги… Чего бы не жить-то?
Лодку… Побыстрей экспроприировать лодку.
Зайдя в воду, Асотль тщательно смыл с плеч и груди синюю краску – символ смерти, провел илом на лбу и щеках несколько линий, типа навел красоту для-ради праздника, и, выбравшись из кустов, быстро зашагал к пристани. Ноги, казалось, сами несли – дорогу знали.
Редкие прохожие – почти все находились сейчас у пирамиды – на молодого человека, конечно, поглядывали – чего это он тут один шляется? – но особенно не косились. Идет себе и идет – может, надо чего? Может, жрецы послали?
Выглядел Асотль, надо сказать, обычно – все длинные дорогие одежки давно сбросил, оставшись в