книгохранилища министерство денег все равно не найдет и надо отдать здание его компаньонам. Проблема с переоформлением документов пусть не беспокоит меня. Компаньоны вице-президента согласно покивали головами и добавили: за это в мою личную собственность перейдет новый трехэтажный особняк в Серебряном бору, на берегу Москвы-реки.

Напор был прямо-таки гусарский. У Александра Владимировича усы топорщились от возбуждения. Я ответил, что это пустой разговор, министерство здание никому не отдаст и попросил Руцкого вьнйти со мной в коридор.

— Саша, не лезь в дерьмо, — сказал я ему там. — Возле тебя стало крутиться много всяких ханыг. Ты компрометируешь президента.

Сел в машину и уехал.

После этого, завидев меня, Александр Владимирович делал свирепые глаза, а я перестал заходить к нему в кабинет. Между нами образовался провал.

Уже тогда, многократно обиженный Ельциным, Руцкой за спиной президента тайно братался с Хасбулатовым. И вместе они открыли охоту на недругов Руслана Имрановича.

Позвонили мне из транспортной службы: пришли люди от Руцкого и Хасбулатова, учинили допрос — какими спецрейсами я летал в командировки и во что это обошлось государству. А я как рядовой гражданин всегда добирался только рейсовыми самолетами, через стойки многолюдных аэропортов. Не поверили. Перетряхнули все бумаги. Ушли ни с чем.

Заинтересовались моим жильем. Хасбулатов к тому времени уже занял квартиру генсека Брежнева, ненамного отстал от него Руцкой, неужели я не воспользовался моментом? Не воспользовался. Жил в старой квартире, полученной по строгим жилищным нормам еще в советские времена.

А мои сыновья — они-то должны были получить что-то от отцовского положения? Тоже облом. Старший сын оттрубил два года в спецбригаде ВДВ — в забайкальской Могоче («Бог создал Сочи, а черт — Могочу»), работал литературным сотрудником частного издательства, а младший служил на глухом объекте в космических войсках. И жена, как назло, оставалась врачом-инфекционистом в обычной городской больнице.

Что-то найти в министерстве? Но у нас люди еще не оправились от испуга. Мы бесплатно распределяли типографскую бумагу для независимых изданий — соблазнов у чиновников хоть отбавляй. Я собрал предварительно коллектив управления и предупредил: получу информацию о вымогательствах, отвечать будут один за всех и все за одного. Но сначала первый редактор, потом второй пожаловались мне, что работники управления потребовали с них мзду. Кто конкретно?

Редакторы мялись — мялись, но фамилии назвать отказались, побаиваясь навлечь на себя гнев распределителей. Но вычислить их не составило труда.

Я вызвал к себе начальника управления, бывшего народного депутата СССР и, кстати, члена Межрегиональной депутатской группы, потребовал выдать на расправу мздоимцев — иначе солидарную ответственность понесет все управление. Не знаю, чем думал бывший народный депутат со товарищи, но вымогателей они выдавать не стали. И тогда я ликвидировал управление, уволив всех 16 сотрудников.

Пользуясь старым знакомством с Ельциным, бывший мой коллега по МГД пришел к нему с жалобой. Борис Николаевич мне позвонил. Я подробно объяснил ситуацию.

— Жестоко, — резюмировал президент. — Но, может быть так и надо делать везде.

В министерстве после этого начали дуть на воду.

Полагаю, что демократия в обществе невозможна без диктатуры порядка в госаппарате. Прежде всего — в исполнительной власти. Если происходит либерализация госаппарата, то в стране устанавливается диктатура хаоса и вседозволенности.

Я посмеивался над бесплодными попытками Руцкого с Хасбулатовым прищучить меня. И над вербовкой ими для этого дела некоторых ребят из гайдаровской братии. Но все-таки повод потоптаться на мне у них нашелся. Я сам его дал по старой журналистской привычке соваться во все дела.

Бывший корреспондент «Правды» по Восточной Германии Сергей Байгаров выпускал при Мининформпечати многотиражную газету для съездов народных депутатов России. Тогда зарубежные корреспонденты центрального органа партии были сотрудниками КГБ — возможно, и он имел какой-нибудь чин. Да только времена изменились. Все начинали с чистого листа.

Однажды Байгаров пришел ко мне с замом Чубайса по Госкомимуществу Петром Мостовым и принес справку спецслужб о положении с Берлинским домом науки и культуры. Дом, как и ряд других наших зарубежных объектов, не был переведен на баланс России, а числился в собственности уже не существующего государства СССР. МИД РФ не предпринимал никаких шагов, и свои права на этот Дом заявили Украина и Казахстан.

А пока в нем окопались дельцы из структуры вице-премьера Александра Шохина и использовали его как собственный коммерческий центр для переправки на продажу автомобилей из Германии в нашу страну. Барыши они там имели немалые, но при этом Россия постоянно выделяла средства и на их содержание, и на арендную плату. А московские покровители получали в ответ из Берлина автомашины.

В этой главе я рассказывал о чиновничьих комбинациях с заграничной собственностью, и справка по Берлину меня в общем-то не удивила (поэтому и не переводили дома в собственность России — а таких по миру было больше сорока, чтобы они оставались бесхозными). Но Байгаров с напарником пришли не просто так, а с идеей. И она была привлекательной.

Везде в большом ходу личные связи. С их помощью здание через Земельный суд Берлина предлагалось перевести в собственность РФ и сделать Российским Домом Прессы (РДП) — для издания в нем на европейских языках газет и журналов, отстаивающих интересы нашего государства. Из Москвы в такую даль возить тиражи не надо, как их возило Агентство печати «Новости» — все страны здесь под боком.

Дом, правда, из-за скверной эксплуатации сильно обветшал, ему требовался большой ремонт. Владелец немецкой фирмы, который брал на себя переговоры с Земельным судом, соглашался сделать этот ремонт, да еще поставить за свой счет новые полиграфические машины, оборудовать залы для пресс- конференций и в дальнейшем взять на себя обслуживание РДП. Но выставлял условие: за это его фирма должна иметь долю прибылей в совместном российско-германском обществе «РДП» и на правах компаньона получить в отремонтированном здании площади под несколько своих магазинов, офисов и ресторан. А полноправным хозяином Дома становилось Российское государство. Но какому ведомству дозволено управлять этой собственностью, а значит и РДП?

Должен признаться, что Мининформпечати к Берлинскому дому никакого отношения не имело. Хоть он и был бесхозным, но все равно как бы находился в компетенции чубайсовского Госкомимущества. А Госкомимущество-то как раз и предложило поделить долю управления фифти-фифти — между их ведомством и нашим министерством.

Перспектива вырвать Дом из рук дельцов, перевести его под юрисдикцию нашего государства, отклонив претензии Украины с Казахстаном, да еще создать там пропагандистский центр для промывания европейских мозгов русской правдой не могла оставить равнодушным меня, бывшего журналиста. Байгаров, при условии, что мы назначим его одним из руководителей РДП, брался вместе с владельцем немецкой фирмы за перевод Дома в собственность России. Я отправил его к своим юристам сочинять совместное с Госкомимуществом распоряжение о наделении этой пары полномочиями для ведения дел в Земельном суде Берлина.

Все было готово, когда мне сообщили, что Госкомимущество вдруг отказалось от участия в этом проекте. Почему? Не его профиль связываться с Домами прессы. Пусть, дескать, Мининформпечати полностью берет на себя управление.

Пусть так пусть! И тем не менее, мне бы насторожиться и плюнуть на ими же придуманную затею. Баба с возу — кобыле легче: забот у меня хватало и без РДП. Но, честно говоря, мы с нашими юристами не почувствовали никакого подвоха: какая разница — между двумя государственными ведомствами распределять управление Домом или оно достанется одному. Я только поручил своим работникам добиться на распоряжении визы Чубайса (ее тут же получили) и выдал документ за своей подписью.

Зачем столько подробностей? Детально останавливаюсь на берлинском эпизоде, поскольку в прессе вокруг него было много неясности и предположений. Акция-то затевалась неординарная: разобраться в частностях со стороны было не просто, а растолковывать публично суть задуманного не имело резона,