Это был ультиматум с издевательским привкусом. Телеграф из Кремля отстукивал: уступать! И Сталин был вынужден принять условия съезда.

Казачьи семьи вышвыривали безжалостно. Без компенсаций, которые вайнахи получали в Казахстане в 1944 году. Это было не трудно делать. А вот как совмещать в одном государстве цивилизованные нормы закона с адатами? Все равно, что в коммунальной квартире поселить богомольную девственницу с дебоширом-насильником.

Как растут на планете реликтовые деревья, так сохранились на ней и реликтовые этносы. Живут с языческих времен по родовому традиционному праву. У одних племен до сих пор считается нормой потчевать желанного гостя теплой печенью свежеукокошенных пленников, у других — бросать со скал жертвенных молодок — красавиц. Но это, слава Богу, где-то там далеко, за морями да за джунглями.

И вайнахи придерживаются древних обычаев предков, строго соблюдая неписанные законы — адаты. У каждого клана, то есть тейпа свой адат. А на вопрос: сколько тейпов у вайнахов, остряки-чеченцы отвечают:

— Сколько в наших горах ущелий или долин, столько у нас и тейпов. У каждого клана своя гора, и чем выше она, тем знатнее тейп. Потому что на склонах высокой горы можно прилепить больше саклей.

Адаты 170 тейпов (а столько их насчитали ученые) диктуют разные стандарты в отношениях с вайнахами соседних родов, в поведении с гостями, в расчетах за причиненный друг другу моральный и материальный ущерб.

Если ты столкнул с вершины горы булыжник, вызвавший камнепад на аул, то по адату Одного Ущелья должен заплатить десять быков, а по адату Другого Ущелья — двадцать. Если ты поджег дом горца из знатного рода, то по адату Третьего Ущелья выложишь намного больше, чем за такой же дом простолюдина. А если вор из знатного рода украл у тебя коня и, упав с него где-то, дал дуба, то по адату Четвертого Ущелья тебя как хозяина скакуна-бедоносца родственники погибшего обязаны тоже отправить на тот свет. Предварительно заплатив небольшой штраф за умыкнутое животное (у знатного рода больше силы). Что называется, полное торжество справедливости по-туземному. И таких «если» очень много. Даже процедуры кровной мести не всегда похожи друг на друга.

И только к государству и инородцам (иноверцам, гяурам) у всех адатов одинаковый подход. Истинному чеченцу не пристало уважать чьи-либо интересы, кроме лично своих и интересов своего племени. Он должен презирать государство и всех инородцев, обворовывать их, грабить, заниматься разбоем. А если кто-то начнет мешать, того разрешается отправлять на тот свет. Адаты учат: «Государство — это ничто, клан — все», «Воровство — доблесть», «Все иноверцы — враги» и т. д.

Вайнахам полагается с раннего возраста приучать своих детей к налетам и разбоям. В этой связи припоминаю одну историю.

В послевоенные годы, когда я еще был юнцом, наша семья в Усть-Каменогорске подружилась с чеченской семьей дяди Хамида. Он был молчаливый спокойный кавказец, всегда думавший о чем-то своем. Я снабжал семью дяди Хамида свежей рыбой с Иртыша, а он шил для нашей семьи кирзовые тапки из голенищ старых сапог. С обувью тогда было чрезвычайно трудно. Детей Хамида привечали в нашей избушке, а меня — в его саманухе.

Потом вайнахи вернулись на Кавказ, я вырос, отучился, пожил еще в Казахстане, а затем перебрался в Москву работать в центральной газете. Друзья-чеченцы меня вычислили по публикациям. В конце 70-х годов они привезли постаревшего дядю Хамида в московскую глазную больницу, и он приказал им найти меня, чтобы я помог ему купить в столице мощный насос. Дом старика выше от речки по склону горы метров на триста — коромыслом воду на огород не натаскаешься. А сильных насосов, да еще не на электричестве, а на бензине, в продаже не было.

Когда мне передали его просьбу, я понял, что тут нужен промышленный агрегат. И пригорюнился: где же его доставать? Но не хотелось терять лицо перед стариком-горцем, и я разбился в лепешку — через знакомого директора завода добыл списанный механизм. Его отреставрировали и подарили дяде Хамиду.

Через год я приехал в Грозный по журналистским делам. По велению дяди Хамида друзья-чеченцы вытащили меня прямо из гостиницы и повезли в горы за Ведено посмотреть, как хорошо работает насос. Он действительно тарабанил усердно, проталкивая хрустальную воду к огородам и дяди Хамида, и его соседей. А потом меня привезли в глухое ущелье на шашлык из черного барана. Безлюдное ущелье, покрытое сплошным лесом — на его дне проселочная дорога упиралась в водопад — негласно считалось собственностью Хамидовского рода.

Под шашлык-машлык, как выражались хозяева пикника, да под коньяк-маньяк (чеченский коньяк «Илли» слегка отдавал керосином) пошли откровенные разговоры. Вайнахи признались, что это ущелье их учебный полигон. Здесь они тренировали подростков устраивать засады, совершая налеты на обозы и одиночный транспорт. Оттачивали технику нападения, чтобы не нарываться на ответные пули.

Я спросил: неужели их тейп собирается промышлять набегами? Родственники дяди Хамида — люд образованный, пообтерлись в столичных вузах. И старались объяснить своему гостю все как-то помягче. Аргументированнее. Натаскивают подростков на всякий случай, ответили мне, для соблюдения традиций. По своему адату они должны обучать детей разбойному ремеслу, иначе соседние кланы начнут относиться к их роду как к сборищу отступников от горских обычаев.

В теснинах Кавказа, где все на виду друг у друга, пояснили мне хозяева, важнее даже не быть правоверным чеченцем, а в глазах сородичей и соседей — казаться им. Вайнахи — это нация показных, внешних эффектов, для них ритуал намного важнее самого существа дела. А Чечня — Ярмарка Тщеславия. В ней любят демонстрировать друг перед другом, у кого выше забор, кто больше пленил рабов в набегах на Ставрополье, у кого богаче добыча на грабеже поездов. «Ты не можешь украсть даже барана!» — эти слова бросают в лицо вайнаху, чтобы унизить его.

Я подтвердил, что прошло много времени, но в Восточном Казахстане до сих пор вспоминают воровские набеги чеченцев, а их задиристость вошла в поговорки. Недавно я был в командировке в Лениногорске, сидел ранним утром у директора рудника на планерке. Ночью в подземной выработке случился обвал — примчался директор, срочно стали искать начальника участка Борзенкова. Позвонили домой. «А он на работе, — ответила полусонная жена Борзенкова. — С вечера предупредил, что всю ночь будет на службе». Все ясно стало директору: начальник участка считался у них большим ходоком налево.

«Ходок» явился как раз к планерке — сидел усталый, но довольный. А директор был тоже усталый, но весьма недовольный.

— Борзенков… — сказал он громким простуженным голосом. И помолчал с угрюмым видом. — Ты до каких пор будешь бегать со своим х…, как чечен с кинжалом?

И мы выпили в ущелье за несмываемые впечатления, которые вайнахи оставляют о себе в разных точках планеты.

Образованные чеченцы-хозяева были решительно не согласны с расхожим грузинским мнением, будто Бог слепил их племя из этнического мусора. Но быть в заложниках у аморальных обычаев еще с языческих пор им претило. Надо как-то выкарабкиваться из тенет прошлого. Но как?! На пикнике мы ответа на этот вопрос не нашли.

Из всех кремлевских небожителей Сталин лучше, чем кто-либо знал законы адатов. И тогда, в 1921 году, после Горского съезда он как ярый государственник был встревожен мыслями о перспективах страны. Северный Кавказ официально превращался в зону воровства и разбоя. В рай для кучки потрошителей, именуемой знатью или элитой, и в ад для честных людей. Он становился территорией грызни между кланами за добычу. Черной дырой беспредела, бесправия, куда начнут исчезать материальные и людские ресурсы. Не останови этот процесс, и дыра начнет расширяться, поглощая все новые регионы.

Вождю народов и во сне не могло присниться, что через несколько десятилетий, с приходом к власти Бориса Ельцина вся Россия превратится в Воруй-страну и начнет жить по законам вайнахских адатов.