Только оказавшись на борту рыбацкого судна, я впервые задумался о том, что буду делать в Кадисе. Конечно, мне хотелось вернуться в колонию. Война между Наполеоном и испанскими повстанцами была слишком опасна для бедного колониального изгнанника. Кадис оставался единственным крупным городом Испании, еще не захваченным французами, да и кто знает, какое новое задание придумает мне полковник Рамирес? В последний раз он не только возложил на меня крайне опасную миссию, но еще вдобавок приказал меня потом убить. Я просто чудом остался в живых.
Правда, Касио уверял, что теперь все изменилось и меня встретят в Кадисе как героя, даруют полное прощение и с почетом отправят в Новую Испанию. Дай-то бог. И я наконец-то воссоединюсь со своей ненаглядной Изабеллой.
Я до сих пор заботливо хранил подаренные ею сапоги.
Все мои иллюзии мигом развеялись, когда я увидел на пристани Кадиса инквизитора Балтара. Неужели этот тип жив? А ведь я думал, что убил его, сбросив вниз головой с балкона Серены. Теперь, когда он, стоя на причале, указал на меня полковнику Рамиресу и взводу солдат, я понял, что хотя святоша и побывал на краю могилы, в лучшую сторону это его явно не изменило.
– Он в сговоре с самим дьяволом, – сказал я Рамиресу. – Или же у него девять жизней, как у кошки.
Балтар громко требовал передать меня в руки палача и немедленно казнить.
Полковник заверил священника, что обойдется со мной, как я того заслуживаю, и объявил, что я арестован. Но затем посадил меня в экипаж и, когда мы остались наедине, подмигнул мне.
– Здесь, в Кадисе, ваши заслуги перед Испанией оценили по достоинству. И не стоит волноваться из- за этого идиота священника. Я просто сделал вид, будто арестовываю вас, потому что иначе он дошел бы со своей кляузой до кардинала. Однако вы как-никак пытались убить служителя церкви – хуже того, служителя инквизиции, – так что, сами понимаете, это делает ваше дальнейшее пребывание в Кадисе затруднительным.
Боюсь, я должен отправить вас обратно в Новую Испанию. Депеша, объявляющая вас героем Войны за независимость, равно как и указ о полном прощении и снятии всех обвинений уже на пути в колонию. Уверен, сойдя на берег в Веракрусе, вы будете встречены со всем почетом, подобающим такому герою.
Рамирес пристально посмотрел на меня и заключил:
– Разумеется, я понимаю, что сами вы предпочти бы остаться здесь и продолжить борьбу против захватчиков.
Я приложил руку к сердцу и поклонился:
– Вне всякого сомнения, полковник.
70
На маленьком быстром почтово-пассажирском судне мы пересекли безбрежный океан меньше чем за месяц. Однообразие пути мне скрашивало общество некоей женщины, плывшей к своему мужу, богатому торговцу зерном из Пуэблы. Уверен, проведя месяц в постели со мной, она теперь и смотреть не захочет на других мужчин.
Когда корабль из Кадиса бросил якорь на рейде в Веракрусе, я на сей раз уже не сомневался, что могу сойти на берег, не опасаясь ареста и казни. Жизнь была хороша, я был счастлив, как оно и подобает богачу и герою. Полковник направил вице-королю Новой Испании не только копию указа о полном снятии с меня всех обвинений, но и официальный документ, в котором перечислялись и восхвалялись мои героические подвиги в войне против Наполеона.
Мы встали на якорь в заливе, в виду могучего форта, защищавшего город вот уже почти три столетия и называвшегося крепость Сан-Хуан-де-Улуа. Перед тем как разрешить пассажирам сойти на берег, весельная шлюпка доставила на борт таможенника и
– Хуан де Завала, вам следует немедленно доложить о своем прибытии губернатору, – сказал служащий таможни.
По веревочному трапу я спустился в шлюпку, команда которой получила приказ доставить меня на пристань. Ухмыляясь, как довольная обезьяна, я смотрел на приближающийся берег, на котором, похоже, уже собралась толпа встречающих. Интересно, какой сюрприз подготовил мне губернатор? Торжественное уличное шествие, прославляющее героя Испании? Возможно, в мою честь будет дан пышный бал, на котором кабальеро станут завидовать моей смелости, а дамы мечтать о моем garrancha. Уж не сам ли вице- король прибыл, чтобы воздать мне честь за службу короне? Неужто и прекрасная Изабелла явится на пристань и бросится в мои объятия?
Едва я поднялся по трапу на причал, как чиновник выступил вперед:
– Хуан де Завала, вы арестованы.
* * *
Ночь я провел в смрадной тюрьме, по сравнению с которой и каталажка в Гуанахуато показалась бы чуть ли не дворцом, а поутру меня повели к его превосходительству губернатору.
Стража отобрала у меня шпагу и кинжал, и, хотя я был разодет в шелка, словно принц, после проведенной в грязной темнице ночи весь мой наряд перепачкался и порядком провонял. Хорошо еще, что большую часть денег я привез не в звонкой монете, а в виде кредитного письма в банк Мехико, которое вдобавок как следует припрятал.
– С какой это стати вы позволяете себе так обращаться с героем Испании? – требовательно вопросил я, едва оказавшись на пороге губернаторского кабинета, решив сразу перейти в наступление. – Вы что, не извещены о моих подвигах и полном прощении былых прегрешений?
Губернатор скривился и брезгливо, словно то было конское яблоко, отодвинул лежавшую на столе бумагу, явно свидетельство о моем прощении.
– Ты мог одурачить власти в Кадисе, но мы-то в колонии знаем, что ты жестокий bandido, хладнокровный убийца.
– Все мои преступления прощены, в том числе и ложные, упомянутые вами.
– Не сметь говорить со мной таким тоном! – возмутился губернатор. – Здесь, в Веракрусе, я представляю высшую власть, и надо мною – только вице-король. А тебе было бы лучше остаться в Испании, где твои преступления неизвестны. Явившись в шелках туда, куда тебя не звали, ты обнаружишь, что рады тебе здесь не больше, чем в былые времена, когда Бруто де Завала вывел тебя на чистую воду, сообщив всем, что его лжеплемянничек является отродьем, lepero. Прими это как предупреждение: мы будем следить за тобой – и светские власти, и архиепископ. Церковь осведомлена о том, что ты еретик. Имей в виду, если вздумаешь взяться за старое, тебя быстро отправят куда надо: или альгвазилы на виселицу, или инквизиторы на костер.
Губернатор повернулся к сержанту, который меня привел, и приказал:
– Верни ему пожитки и гони в шею. Да, и пришли слугу, чтобы проветрил помещение.
Я тщательно проверил свой багаж: все на месте. Отсутствовали лишь шпага и кинжал, что были при мне, когда я сошел на берег. Я спросил сержанта, где они.
– Закон не разрешает вам носить оружие, – ответил тот.
Пока он провожал меня к выходу, я пригляделся к нему. Парень явно был метисом.
– Это потому, что власти считают меня пеоном?
Сержант покосился на меня уголком глаза, но промолчал. Я знал, что попал в точку. Будь я чистокровным испанцем, мне устроили бы самый пышный и грандиозный прием, какой только можно представить. Но я вернулся в мир, где чистота испанской крови ценилась выше чистоты души и прочих достоинств... Собственно говоря, на этом зиждилась вся здешняя политическая и экономическая система.
Одно то, что пеона невесть сколько времени принимали за гачупино и кабальеро, уже представляло
