из машины. А Дима снова посмотрел на памятник. На лицо героя. На бронзовых злобных вояк, которые подбираются к самолету. На живых людей, которые молили безмолвную статую о прощении, но знали, что они никогда его не получат. Прощения за убийство своего спасителя не дано никому. И тут Дима почувствовал злость на самого себя, ведь он однажды смог усомниться в подвиге Качиньского. Как можно простить себе эту секундную слабость? Выйти из машины, хлопнуть дверью. Прижать лоб к асфальту в нижайшем поклоне и твердить: 'Прости, прости, прости!' Или… да есть другой вариант — надо убедиться самому и потом всю оставшуюся жизнь продолжать убеждать окружающих в том, что господин Лех на самом деле великий человек. Благо, и первое и второе позволяла воплотить Димина работа. Его машина, резко тронувшись, ввинтилась в транспортный поток.

— Ой, я вас умоляю на коленях, прекратите делать мне щекотку! — Задыхаясь, кричал Самуил Яковлевич Кац. — Я хотел быть красивым, но живым. А ваша адская машинка делает первое, но упорно не хочет делать второе.

Эти вопли и визги продолжались уже в течение получаса. И уже ни персонал клуба красоты 'Алджео', ни посетители не обращали на них никакого внимания. Только время от времени в кабинку заглядывала с сомнением на лице Роза Натановна Кац, жена визжавшей жертвы. Совсем уж много было в воплях скрытого удовольствия. Убеждаясь, что все происходит в соответствии с нормами приличия, Роза Натановна прикрывала дверь и Олеся продолжала мучиться с довольно объемным телом Самуила Яковлевича.

Обычно процедура 'полного преображения' занимала не более часа, но клиентом Самуил Яковлевич был непростым, впрочем, как и человеком. Только Олеся начинала аэрографом наносить краску на область довольно объемной талии клиента, как Кац устраивал фееричную истерику — щекотно! И начинал брыкаться так, что кушетка, на которой лежало его оголенное тело, тоскливо скрипела и предупреждала о недопустимой нагрузке на ее конструкцию. А закончить бодиарт № 17 'Белый принц' без полного окрашивания пуза было невозможно.

— Самуил Яковлевич, ну родненький, ну потерпите еще чуть-чуть. — Увещевала Олеся. — Зато потом будете красавцем всем на зависть!

— Зачем мне зависть? Я за равноправие. И вообще не понимаю, что за дурацкая мода — наносить себе картины на тело. Вот скажите, как я объясню моему сыну, зачем папа прокрасился в 'Белого принца'? Причем еще и деньги за это заплатил. Деточка, да мне же придется по собственному дому ходить в плаще до пят, черных очках и шляпе. Кот Клары Абрамовны опять будет нервничать.

— Самуил Яковлевич, так для чего тогда вы сами мучаетесь и весь наш салон по уши подняли?!

— Деточка, у нас с женой завтра годовщина. А вчера я опрометчиво пообещал ей одно желание. Лучше бы она у меня в долг большую сумму денег попросила! Так нет же, у нее, оказывается, есть давняя мечта. Провести романтический вечер в обществе прекрасного белого принца!

— Ну, это на самом деле так романтично, ваша жена — умница!

— Да нет же. Скажите деточка, кому вообще нужны принцы? Они же нищие! Вон посмотрите сказки, у них их всего имущества конь и честь! Причем кому нужно второе… вам!? Деточка, таки я готов вам отдать свою. Забирайте все, что осталось от моей чести и делайте меня красивым бесплатно! Нет? Ну, я так таки и знал.

— И как вашей жене удалось вас уговорить?

— О, моя Розочка умеет быть убедительной. Собственно поэтому я на ней и стал женат. Вы бы знали деточка, как она вместе со своим папой, убедили меня сделать Розочке предложение. Вы еще слишком юная, чтобы знать, как они этого добились. Но знайте, что я плакал всего два раза в своей взрослой обозримой жизни. И один раз таки тогда, когда они меня 'уговаривали'. Второй раз был вообще ужасным, мне в 10 лет родители сказали, что я уже взрослый и должен начинать им покупать подарки на дни рожденья и, о ужас, на Новый Год! Кошмар, правда?

— И в этот раз ваша супруга тоже привела папу?

— О нет. — Кац печально потупил глаза. — Он уже давно не с нами. Просто Розочка поставила мне ультиматум: я раскрашиваюсь либо в 'Белого принца' либо в 'Черного раввина'. Вы же понимаете, что я, как и все мы, законченный атеист. Поэтому я поначалу хотел вырядиться раввином. Но потом я поговорил с богом, и он запретил мне это делать! Иначе он отберет у меня мою небольшую мастерскую по изготовлению бижутерии. И заставит заниматься настоящей ювелиркой. И это у нас, где днем с ярким огнем серебро-то не найти. Не говоря про золото и камни. Все уходит к этим… к нашим друзьям и благодетелям на Запад.

Самуил Яковлевич вдруг замолчал и начал ерзать на кушетке. Потом, прокашлявшись и повысив голос, продолжил:

— Кстати, с этим я полностью согласен и поддерживаю. Золото, как и любой тяжелый металл, крайне токсично. А бриллианты с сапфирами вообще могут привести к волчанке. Поэтому чем больше этого барахла вывозят из ЛЕР, тем лучше.

— Самуил Яковлевич, поменьше волнуйтесь и не двигайтесь, пожалуйста. Я вам шпагу рисую, очень тонкая работа.

Олеся слушала Каца в пол-уха. Она торопилась быстрее закончить роспись, пока Каца отвлекли от щекотки такие животрепещущие темы. Казалось, что его от разглагольствований не отвлек бы и утюг, поставленный на живот, а не то, что легкие прикосновения струи аэрографа. Шедевр был почти закончен, и сейчас Олеся наносила на тело Самуила Яковлевича флуоресцентный контур, который светился в темноте. И придавал особую пикантность романтическим вечерам и ночам. Флуоресцентные краски считались довольно токсичными и даже чуточку радиоактивными, и наносить их на тело не рекомендовалось чаще, чем на сутки в месяц. Но были люди, которые предпочитали светиться круглый год, сегодня, к примеру, желтым, завтра синим. Красота во все времена требовала жертв.

— Хорошо-хорошо, деточка, я недвижим как конь на памятнике Ельцину. Вы можете сидеть на мне и бить меня пятками в брюхо. Я даже не всхлипну. Вот смотрите, я даже перестал дышать. Только учтите, надолго меня может не хватить. Ну, таки вот деточка, поэтому я тут, и вы красите меня в белого нищего принца. Чтобы я мог и дальше заниматься милыми моему сердцу стекляшками. Ведь вы согласны, моя милая, что каждый должен заниматься своим делом? Вот, к примеру, если я буду продавать одно золотое колечко в год какому-нибудь смертнику, то у меня не будет денег, чтобы вы делали меня красивым. А я не могу допустить, чтобы такая милая девочка как ты, в чем-то себе отказывала. Поэтому я и вырядился как белый идиот. И после всей этой заботы о вашем доходе, заведующая вашей богадельней дает мне скидку всего в 20 %! Люди уже не умеют быть благодарными, деточка!

— Уф, Самуил Яковлевич все, я закончила! — перебила его довольная Олеся. — Можете подняться и посмотреть на себя в зеркало.

— Как закончили? Уже совсем все? — Кац был явно расстроен. Он совсем мало успел порассуждать о жизни, а нотаций этой молоденькой девушке так вообще ни одной не прочитал. Со вздохом разочарования он поднялся и подошел к ростовому зеркалу. Отражение добило его настроение. Нет, Олеся была мастером, но годы это не шутка. Да и полное отсутствие физической активности тоже сказывалось. 'Белый принц' как то больше напоминал грустного 'Белого моржа', на которого натянули зеленые панталоны, белые колготки и алый плащ. Нарисованная на бедре шпага положения не спасала.

— Таки мы неплохо отомстим Розочке! — нашел хоть что-то положительное в свое новом образе Самуил Яковлевич. — В следующий раз она будет брать букетик с розами и не ломаться. Олесенька, огромное вам спасибо. Вот в знак благодарности возьмите дисконтную карточку в мой ресторан 'Звезда Бориса'. Три процента в наше время значительная скидка, приходите сами и приводите какого-нибудь приличного молодого человека. До свидания!

— Спасибо, Самуил Яковлевич, обязательно придем!

Кац глубоко вздохнул и со словами: 'Розочка, моя прелесть, твой престарелый принц уже готов приступить к романтическому вечеру', вышел из кабинки. Потом заглянул снова и сказал:

— Очень рекомендую котлетки из минтая. И вкусно и по бюджету вашего молодого человека не