— Ты ее не теряешь. Ты отдаешь ее на попечение белоруской разведки. О ней будет заботиться целый штат наших агентов! — Даже такой непробиваемый танк как Глеб начал выходить из себя. — А что ты можешь предложить ей сейчас? Перевезти к себе? Начать жить вместе? Да тебя дурака вычислят на следующий день. Тебя тупо запытают, а потом к стенке поставят. А как ты думаешь, сильно о ней потом тысячники заботиться будут?

Дима осел на кресло и уставился в пол. Он молчал. Глеб тоже ничего не говорил, лишь буравил Диму взглядом, сжимая кулаки. Наконец Дима произнес:

— Хорошо. Я напортачил. Признаю. Глеб, но мне нужна гарантия того, что с Олесей ничего больше страшного не случится.

Глеб тоже расслабился. Его глаза из стальных снова стали голубыми.

— Дима, я тебе уже, наверное, в сотый раз повторяю, что идет война. А какие на войне могут быть гарантии? Завтра могут убить тебя, меня, да и всех находящихся в этой квартире. А послезавтра войска НАТО победоносно войдут в Белоруссию. Но я тебе обещаю, что все, что в моих силах я для вас сделаю. Уже сейчас Олесе готовят легенду и новые документы. Кстати, ты хорошо знаешь ее круг общения? Нам надо подготовить и легенду ее исчезновения для близких и знакомых.

— Глеб, я знал ее прошлый круг общения. Но думаю, он очень сильно поменялся. Так что в этом я тебе не помощник.

— Ладно, пойдем поглядим, может чего-то в этом направлении наш психолог добился.

Они прошли в соседнюю комнату, где рядом со спящей на диване Олесей дежурил агент Глеба. Глеб шепотом спросил у психолога:

— Что-то выяснил про ее друзей-знакомых?

— Да. Для нас идеальный случай. Она на протяжении трех месяцев не выходила из квартиры и ни с кем не поддерживала отношений. Кроме того жмура, которого сейчас наши в ванной растворяют.

Диму опять устойчиво замутило, а агент, как ни в чем не бывало, продолжил:

— Единственное про кого она упомянула, это про сестру Ольгу. Но по ее словам, сестра не хочет с ней видеться, не отвечает на телефонные звонки. Так что исчезновения Олеси никто не заметит. Повезло нам с этим духом бестелесным.

Глеб увидел, как набычился при этих словах Дима и поспешил его снова вывести в коридор, где и продолжил разговор:

— Вот и отлично. Время терять не будем. Олесю выведут прямо сейчас. У нас уже подъехала скорая с нашими врачами.

— Глеб, как!? Я должен с нею попрощаться!

— Перестань меня продолжать разочаровывать! У твоей девушки сейчас пограничное состояние! Как ты думаешь, ее психика отреагирует, если бугай с незнакомой мордой ей сейчас будет втолковывать, что он уехавший и вернувшийся из Белоруссии Дима? Да и опасно это слишком! Ты представляешь, если она врачам в клинике на душеспасительных беседах про тебя расскажет? Не из злого умысла, а просто потому, что она сейчас себя вообще не контролирует? Да и потерпи ты немного, мы скоро выполним нашу задачу. И если выполним хорошо, будешь к Олесе каждый день открыто с гостинцами приезжать.

— Ты прав, во всем прав. Но легче мне от этого не становится. Глеб, еще один вопрос. Твой агент про Олю говорил. Мы можем найти ее? Она ребенок еще совсем, мало ли что может случиться.

— Слушай меня внимательно. С сегодняшнего дня, я тебе запрещаю хоть кого-нибудь еще искать или спасать! Хоть щенка из лужи, хоть кошку с дерева! И еще — больше я тебе не друг-приятель Глеб. И не твоя нянька! А твой командир. Еще какую-нибудь глупость выкинешь, будет тебе наказание. Вплоть до расстрела! Я твои душевные переживания понимаю, но ставить под угрозу наше задание не позволю, усек?

Дима подобрался и с вызовов уставился на Глеба. Потом осознав его полную правоту, понуро пожал плечами и коротко по-военному ответил:

— Усек!

Кац стандартно не заметил, как заработался до позднего вечера. Вроде бы его цели и задачи были просты — собирай информацию через разветвленную сеть больших и маленьких предателей, отправляй на Запад, получай оттуда четкие указания, которые надо доводить до руководства ЛЕР. Контролируй выполнение этих указаний, направляя заблудших доброй отеческой рукой. Этой же заботливой рукой сжимай глотки тем, кто не внимал отеческим наставлениям. То есть шпионствуй на здоровье и не забивай себе голову ничем другим.

Для обеспечения социального статуса Самуилу Яковлевичу шефами была создана легенда ресторатора. Ему был передан неплохой, но для Москвы абсолютно средний ресторан 'Звезда Бориса'. Кац оказался не только отличным резидентом, но и замечательным ресторатором. Всего через пару лет 'Звезда Бориса' стал лучшим рестораном в городе. Местом, где каждый вечер собирались политики высокого полета, кичливые звезды шоу-бизнеса и надувающие щеки крупные бизнесмены.

Шпионская деятельность процветала, ресторан тоже и Самуил Яковлевич заскучал. Но его деятельная натура нашла выход — Кац услышал зов крови и открыл ювелирную мастерскую. Так как золото и бриллианты были в леровском обществе не в чести (их 'шефы' вывозили за бугор мешками и бочками), эта мастерская выпускала бижутерию. Но какую! Певица, появившаяся на ТВ не в колье от 'Кацовсски', вызывала всеобщую жалость и воспринималась как не понятно каким образом попавшая на сцену чернушка-пастушка. Или, в крайнем случае, белошвейка. Модельеры стояли на коленях, выпрашивая у Каца разрешения украсить свои показы его бижутерией. И Кац им милостиво разрешал. При этом делая на стали и стекле, приправленных модой и маркетингом, столько денег, сколько немногие делали на бриллиантах.

Но чем большего успеха достигали его предприятия, тем Самуил Яковлевич становился скучнее. Хандра его достигла небывалых высот, когда к нему в голову заскочила мыслишка о запуске нового проекта. А почему бы всеми уважаемому ресторатору, шпиону и ювелиру не завести еще и адвокатскую контору? Задумано — сделано.

И вот Самуил Яковлевич, в тиши собственного кабинета, старательно и по старинке выводит на бумаге свои мысли, как из ничего, только из воздуха начать делать сумасшедшие деньги. Ему уже пригрезилась вывеска 'Kaclex', дубовые кабинеты, заваленные книгами с золочеными переплетами. Полумрак, снующие клерки и богатые, очень богатые клиенты. Все это быстрым почерком появлялось на бумаге — надо нанять этих, для раскрутки подключить тех и…

Стук в дверь прервал искрящийся поток идей в голове Каца.

— Я заранее дико извиняюсь, но если у вас что-то не очень важное, то шесть раз подумайте, прежде чем открыть дверь. — Недовольно пробурчал Кац.

Вообще дома характер у Самуила Яковлевича был если не золотой, то уж серебряный точно. Но домочадцы знали, что когда Кац трудится, его лучше не отвлекать всякой ерундой. Дверь открылась. На пороге стоял маленький Сема.

Правила правилами, но ради сына Кац забросил бы далеко не только свои проекты, но даже и основную деятельность. Сема был поздним и не совсем запланированным ребенком. И в тот день, когда раздался первый Семин вопль на всю квартиру, Кац понял, что этот малец и есть его самое важное и нужное дело в жизни.

Кац закрыл папку с набросками идей и нарочито серьезно спросил:

— Семочка, твои мама и бабушка, обе очень умные женщины кстати, не говорили тебе, что нельзя мешать папе, когда он пытается накормить нашу семью?

Сема принял отцовский укор в серьез, потупился, насупился и тихим голосом ответил:

— Да папа. Но мама и бабушка, сами меня к тебе отправили.

— Мда, Сема, ну ты же умный мальчик и понимаешь то, чего не могут понять твои мама и бабушка. Если меня дергать каждые пять минут, то нам нечего будет кушать.