Предложил тем двоим угоститься. Те отказались без улыбки. Для них он был всего лишь огромным мужчиной в белых одеждах. Они ушли. Задержались ненадолго за спинами у четырех английских туристов. Один из двоих охранников обменялся с ними несколькими скупыми словами. Вернулись к двери. Сделали знак шефу: Арле может выходить.
Арле шел медленно, с трудом. Монторси стоял неподвижно, наклонясь над перилами. Он наблюдал, как растворяются в воздухе кольца голубоватого дыма «папье маис». Вдыхал дым, чувствовал, как тот пощипывает ему ноздри. Он ни о чем не думал. У него не получалось ни о чем думать.
Он ждал девять лет. Он снова готов был приблизиться к Ишмаэлю. Он собирался взять его. Собирался взять Ишмаэля.
Арле приближался короткими шажками, очень медленно. Трое охранников разговаривали между собой на ступеньках лестницы возле стеклянной двери. Арле разглядывал священные каменные украшения в виде шишек, наблюдал, как стремительно закрываются крокусы, как неправдоподобно пульсируют ночецветы, раскрывающиеся легкими живыми толчками. Он будто наслаждался. Далек от каких-либо мыслей. И все же лицо его сохранило глубокую тень сосредоточенности. Он, казалось, все еще был сосредоточен на какой-то внутренней точке, которая ускользала от чьего бы то ни было взгляда.
Монторси приготовился.
Прошло девять лет. Светящаяся фигура Мауры не оставляла его никогда. Он помнил этот ряд белоснежных зубов, превратившихся в осколки.
Он тихонько повернулся, не поднимая головы.
Арле был в нескольких метрах от него.
Охранники тихо переговаривались. Один из них бросил взгляд на согнутую спину Арле. Увидел, как огромный мужчина в белом отворачивается от перил. Он не успел протянуть руки. Он не успел закричать.
Монторси достал пистолет. Он ощущал тянущий книзу вес глушителя, который навинтил накануне вечером. Арле его узнал. Оцепенение, предшествующее всему. Застывший взгляд узнавания. Это было одно мгновение. Монторси увидел, как один из охранников бросился к ним, протягивая руки и собираясь закричать.
Он выстрелил трижды. Три выстрела с близкого расстояния. Он выбрал пули, которые разрывались при контакте с мягкой материей. Эти пули разорвали Арле изнутри. Он целился в живот.
Арле умрет в муках. Он не оставил Монторси выбора.
Повернувшись, он бросился вниз, перепрыгнув через перила. Он изучил карты и схемы. Двое охранников оказались над телом Арле несколько секунд спустя. Третий высунулся вперед над перилами. Начал стрелять наугад. Шесть выстрелов наугад, в густую листву.
Давид Монторси уже бежал по широкой улице. Он дважды сворачивал в сырые переулки. Видел свисающее с карнизов белье. Он добрался до улицы, ведущей на юг, к воротам, противоположным тем, через которые въехал Арле, и где была припаркована приготовленная для него машина.
Завел мотор. Включил фары. От горячей глинистой земли поднимался голубоватый туман. С каждой минутой становилось заметно темнее. Он врубил заднюю. Увидел, как растворились в синих сумерках очертания обрубков трех голов на арке этрусского портала, и помчался прочь, в наступающую тьму.
На следующий день он много часов просидел под деревом без листьев с узловатым стволом, среди высохших полей из красной глины, — согбенный, одетый в белое.
Гвидо Лопес
МИЛАН
9 АПРЕЛЯ 2001 ГОДА
18:20
Он долго занимался любовью с Лаурой. Она царапала его до крови, Лопесу нравилось: ему казалось, что он возвращается к жизни. Возможно, Лаура права. В том, как они занимались любовью, таилась
Он целовал размытые следы от ран на ее руках, на груди. Он вылизал ей все раны.
Они остались в постели. Она заснула.
Он думал о Монторси.
Накануне сообщили о пропаже Инженера. Труп был найден в местечке Рескальдина спустя несколько часов. Анонимный звонок. Местечко Рескальдино — то же самое место, где в 1962 году нашли труп жены Монторси.
В Черноббио — никаких проблем, если не считать Сантовито. Калимани позвонил Лопесу домой, сказал ему, что перевод в Рим сорвался: никакого повышения, тот остался в миланском отделе Расследований. Сантовито вернется из Черноббио в ярости.
Никаких следов Боба. Никаких следов Ишмаэля. Он продолжал повторять про себя слова Монторси: «Ишмаэль не существует. Не существует».
Он увидел себя в туалете ISPES с вытянутой рукой, увидел, как разлетается голова Американца. Что он делает? Куда он идет? Он поглядел на спящую Лауру: ее рот был полуоткрыт — нежное создание.
Подумал о жене Монторси. Подумал о Монторси.
Ему удалось выйти на контакт с Вунцамом. Они поняли друг друга, не сказав ничего определенного. Вунцам сообщил ему, что подал в отставку, и Лопес никак это не прокомментировал. Он уже знал о том, где в ближайшее время будет служить Вунцам: Европейское агентство.
За окном, во дворе, орал какой-то сумасшедший. Лил отвратительный дождь. Милан был отвратителен.
Снова слова Монторси: Америка
Он подумал об имени Ишмаэля.
Вспомнил синюшное лицо ребенка на Джуриати, его полуоткрытый рот. Встряхнулся: так был зачарован полуоткрытым ртом Лауры.
Он приподнял плечо. Увидел там царапины. Облизал одну, самую глубокую. Металлический вкус крови вызвал новый поток мыслей. Брызги крови на светлом кафеле в туалете: раздробленная голова Американца. Синяки на теле человека с улицы Падуи. Француз, изрешеченный выстрелами.
Он сосчитал мертвых: Клемансо, Терцани, Ребекка, Карл М., Американец. Ребенок. А раньше? Убитые Американцем. Убитые Киссинджером. Убитые Монторси.
Столько смертей.
Он встал, напился воды из-под крана, пошарил в кошельке, вытащил визитку. Позвонил Монторси.
Он уехал два дня спустя. Об увольнении из отдела расследований позаботился Монторси. Лауре он не сказал ни слова. Он сказал ей только, что уезжает. Она ответила ему, что их история — даже не история. Он перенес эту тяжелую тишину. Она ушла.
Он не стал заходить в управление. Не попрощался с Сантовито, с Калимани, с остальными.
