плечи.

– Ладно, пошли, – проговорил он после долгой паузы уже своим обычным голосом. – Погубленное не воротишь. Но у тебя большой долг передо мной, Стайни.

– Почему? – вдруг резко спросила Гончая. – Перед той сидхой… да, признаю. А перед тобой?

– Может, ты и узнаешь. В своё время. – Дхусс уже шагал по тропинке. – А ты не молчи, начала уж – договаривай…

…Оставленный позади «подарочек» действительно сработал как надо. Никакие огненные шары магов, никакие драконы и близко бы с ним не сравнились. Над лесом высоко в ночные небеса поднялся столб пламени, на краткое время осветив всё вокруг не хуже дневного светила. Гончая не думала о гибнущих сейчас жуткой смертью в разож– жённом ею пламени. Ей… ей было хорошо. Словно что-то перестало жечь изнутри, словно тело наконец примирилось с выпитой алхимической отравой.

…Последний сидх выскочил прямо перед ней – страшный, перемазанный копотью, левая щека рассечена до кости, края раны черны от яда (видно, досталось от одного из «химических зверей»), – но на ногах он стоял крепко и лёгкий, узкий меч держал уверенно. Меч странный – там, где полагалось кончаться эфесу и где должен был размещаться противовес, из рукояти выходил ещё один клинок, длиной примерно в пол-локтя, прямой, трёхгранный, словно специально предназначенный пробивать в ближнем бою пластины доспехов.

Гончая к тому моменту уже устала, очень устала. Слишком туго натянуто всё внутри, слишком много она выпила того, чего пить не следовало, слишком далеко зашла по этой дороге. Рука в перчатке дрогнула, меч прошёл не косо, чтобы, едва задев шею сидха, вспороть её, а прямо, да ещё и медленно; сидх успел закрыться. Железо столкнулось, разлетелось, а сидх вдруг оказался совсем рядом, мокрой от собственной крови рукой хватая Гончую за кисть, сжимающую эфес. От раны не щеке шёл резкий кислый запах разъедающего плоть яда; сидху оставалось жить совсем недолго, он это, похоже, знал и спасать себя не собирался.

Выворачиваясь, Гончая пнула сидха в колено, рванулась в сторону, крутясь вокруг себя, однако противник держался крепко. Не расцепляясь, они ударились о дерево, Гончая выпустила свою ношу, освобождая вторую руку, но поздно. Очень некстати подвернулся покрытый мхом камень, мечи столкнулись раз, другой, а потом клинок Гончей в какой-то момент оказался внизу, сидх взвизгнул, ударил. Стайни уклонилась, мечи столкнулись прямо на камне, оба вырвавшись из мокрых от пота и крови ладоней. Сидх хрипя, ткнул Гончую прямо в грудь трёхгранным шипом, острие оцарапало кожу, но Стайни уже успела выхватить короткое, всего в палец длиной, тонкое лезвие и всадила его сидху в горло.

…Уже никто не мешал ей выбраться из чащи. Все ловушки разом словно умерли. Без всяких приключений измученная Гончая вынесла свою добычу под чистое ночное небо. Как следует связала – но мягко, чтобы не затекли руки и ноги пленной.

До самого места, где Гончую ждал закрытый возок с парой бреоннов в ливреях Шкуродёрни, сидха так и не пришла в себя. Это было хорошо; оставалось лишь время от времени прикладывать к лицу пленницы смоченную дурманящим настоем тряпицу. Слуги-бреонны Гончую боялись до судорог и повиновались не то что её слову, а взгляду или просто движению глаз. И всё шло хорошо – вплоть до самого Таэнгского хребта. Как сидхе удалось развязаться, как удалось перебить действие усыпляющего снадобья – Гончая так и не узнала. Она тоже поддалась усталости – эликсиры Некрополиса выходили с кровавой рвотой – и на какой-то момент действительно расслабилась. Схваченная лежала тихо, не шевелясь, и Стайни привалилась спиной к стенке возка, отяжелевшие веки сомкнулись сами собой и…

И следующее, что она помнила, была только боль.

– Ты прав, Тёрн. Некрополис не прощает неудач. С меня содрали бы шкуру, в прямом смысле этого слова. А если я сама не вернусь почему-то – они всё равно пустят за мной следом трёх или даже четырёх Гончих, из тех, кому уже снадобий не надо. Ну, кроме ядов, конечно же, или там поджечь что-то.

– Посмотрим, Стайни, – голос дхусса звучал стеснённо и глухо. – Посмотрим. Не Некрополис твой главный враг, ты должна понимать.

– А кто ж тогда?

– Ты сама.

– Вот ещё! С чего это ради?

– Сама ведь говорила – от себя не убежишь.

– А я и не стараюсь. Это ж не я все те дела творила. Опоили меня, одурманили, я и не…

– Молчи! – внезапно рявкнул Тёрн. – Молчи. Раскаяться тебе надо, не передо мной, даже не перед Нэисс – перед собой…

– Тьфу! Тёрн, ты точно как говорун странствующий ерунду понёс. Каяться, от себя не убежишь… Словно и не воин.

Дхусс угрюмо усмехнулся:

– Некрополис – он внутри тебя, Стайни. И не только его эликсиры, с ними мы и многоучёный Ксарбирус, сподобь Семь Зверей, справимся. Если ты останешься такой же, как была, – Некрополис тебя найдёт. Потому что ты будешь думать как Мастера, действовать как Мастера, и не надо к прорицателю обращаться, чтобы узнать, что ты предпримешь дальше. А не покаявшись, совесть свою не разбудив, над убитыми тобой не зарыдав – гвоздь Некрополиса тебе из себя не вытянуть. Ты уж мне поверь.

– А что? Ты уже на себе пробовал? Уж не Гильдии ли Мастеров ты…

– Нет, никогда. Никому не служил и служить не буду, – оборвал девушку Тёрн. – Ладно. Идём дальше…

О пропавшей сидхе словно и не вспоминали.

Тёрн и Стайни преодолели горы за два дня пути. Таэнгский хребет остался позади, начался долгий и медленный спуск на равнину. Земля тут казалась свободной от любого и всяческого зла; пустынные каменистые ущелья жили сами по себе, здесь не стучали топоры лесорубов, не скрежетали гружённые камнем повозки гномов, везущих на продажу мраморные глыбы.

– Почему тут так? Богатые ж места, – недоумевала Стайни.

– Людям пока хватает и места, и занятий, – рассудительно заметил Тёрн. – Но вскоре они появятся и здесь. Не поселенцы, не отдельные караваны – грядёт исход, Стайни, исход из городов и старых держав, которые изо всех сил сейчас и стараются захапать как можно больше пока ещё пустой земли – чтоб бежать стало некуда. Этим заняты и Некрополис, и навсинайцы, и свободные королевства, и повстанцы всех мастей, и торговые гильдии: их фактории превращаются в крепости, крепости – в города, города – в полисы. Идёт зарождение новых царств, Стайни, и не могу сказать, что мне это бы очень нравилось. А вдобавок куда приходят люди, то за ними следует и Гниль.

Гончая пожала плечами, растерянно потёрла лоб узкой, совсем не крестьянской ладонью.

– Я никак в толк не возьму, Тёрн… откуда ты всё это знаешь? И это, и ещё множество всякого-разного… И рассуждаешь так странно. Откуда ты всё-таки взялся?

– Неправильный вопрос, Стайни, – отрезал дхусс.

Эти дни они разговаривали мало. Гончая после слов Тёрна о покаянии (явно ей не понравившихся) держалась независимо и отстранённо, мол, и сами не пропадём, как говорится, «плавали – знаем». Дхусса это, казалось, ничуть не задевало, куда больше норова строптивой Гончей его волновали эликсиры Некрополиса: яд никуда не делся и сейчас втихую пытался вновь подчинить взбунтовавшуюся Стайни её грозным Мастерам. Тёрн то и дело заставлял девушку останавливаться, вертел туда-сюда, словно тряпичную куклу: казалось, он отыскивает какие-то особые, одному ему ведомые знаки.

Петлявшая меж диких скал звериная тропа теперь шла под уклон, суровые леса, где деревья щетинились иглами, уступили место светлым и звонким предгорным рощам; тут вовсю распевали птицы, а на ветвях покачивались первые гроздья ранних в этом году орехов.

Неведомо, о чём думала Гончая. Может, о правдивости слов Тёрна, что ядовитая алхимия её Мастеров продолжает работу и вскоре она, Стайни, вновь станет «прежней», то есть предавшей Некрополис Гончей, на коленях ползущей к своим Мастерам и заранее трепещущей в ожидании неминуемой и ужасной участи? Может, освободись она и в самом деле от власти латариусов, ошгренов и прочих силаугов с доминарами,