– Только не это! – отступая, игриво воскликнул Адам. – Ты же не собираешься снова окунуть меня в ванну. Ты уже пыталась утопить меня, когда я был беспомощным младенцем, я хорошо помню.
– Я не пыталась утопить тебя! Я просто мыла тебе голову, – возразила Джоанна.
– Держа ее под водой? Мама, скажи, разве она не пыталась утопить меня? Я хочу, чтобы за мной ухаживала Джиллиан. Она не станет нарочно пускать мне мыло в глаза. – Джоанне следовало бы утопить тебя, – строго заметила Элинор, покосившись на побледневшее лицо Джиллиан.– Ты разве не видишь, как устала бедная Джиллиан? Ты, конечно, здоровый бык и думаешь, что, если сам никогда не устаешь, то и никто не должен.
– Я не устала, мадам, – твердо произнесла Джиллиан. Если бы Адам, желая показать своей матери и сестре, кто она есть, публично затащил ее к себе в постель, она согласилась бы даже на это.
Элинор подавила улыбку. Ну, разумеется, Джиллиан скажет, что не устала. Если бы Адам велел ей свернуть башню, глупое дитя попыталось бы сделать и это. Гораздо важнее ей показалось внезапное беспокойство, отразившееся на лице Адама.
– Это была только шутка, Джиллиан, – быстро проговорил Адам. – Я просто дразнил Джоанну. Иди с моей матерью и отдыхай.
Он поспешно отвернулся, словно устыдившись выражения своего лица. Элинор не шелохнулась, наблюдая, каким взглядом Джиллиан смотрела на Адама. Может быть, ей стоило позволить этой женщине пойти с Адамом, подумала она. Она бледна не только от усталости. Но возможность уже упущена. Будет другая, или, может быть, она сумеет выяснить, что тревожит Джиллиан и как ей помочь. Что бы это ни было, это как-то связано с Адамом. Элинор взяла Джиллиан за руку и повела вверх по ступенькам, болтая о пустяках, чтобы это не требовало ответа.
Возможно, проблемам Джиллиан и помочь нельзя. Она любит Адама, но что, если Адам не любит ее? Это вполне могло оказаться просто легким увлечением, которое затем прошло. Если Джиллиан действительно такая скромная и милая, какой кажется, Адам вполне мог пресытиться прелестным личиком, за которым ничего нет. До сих пор он отвергал все предложения о браке, так как все предлагаемые ему девицы были пустоголовыми. Этот заботливый взгляд… Что ж, Адам – действительно очень добрый человек. Если ему показалось, что он был излишне требователен к кому-нибудь, это, конечно, беспокоило его. Элинор задала несколько осторожных вопросов, но ответы ничего не сказали ей. Джиллиан краснела при упоминании об Адаме, но в голосе ее не чувствовалось собственнических интонаций типа он мой мужчина.
Сомнения Элинор насчет чувств ее сына разрешились очень быстро, но ответа на главный вопрос она не получила. Скорее, наоборот, разговор с Адамом и его поведение привели ее в полное замешательство. Он вылез из ванны и уже поджидал мать в зале, когда она спустилась вниз проверить, все ли готово для приема гостей. Он бросился ей навстречу со словами:
– Слава Богу, что ты не привела с собой Джиллиан. Я хочу поговорить с тобой о ней.
– Я велела ей лечь. Может, она поспит хоть немного, – безразличным тоном произнесла Элинор.
– Мама, как ты думаешь, Джиллиан действительно очень хрупкая? – с беспокойством спросил он.
– Очень хрупкая? – переспросила Элинор. – Ты имеешь в виду, что она нездорова?
– Не то чтобы… По крайней мере, она не кашляет, и дыхание нормальное, – сказал Адам, морща лоб, – и она никогда не жалуется, не говорит, что ей больно или она устала, но сэр Ричард всегда настаивает, что она не может сделать то-то и то-то, а он знает ее дольше, чем я.
– Мне понадобится хотя бы день или два, чтобы я смогла ответить на твой вопрос, – заметила Элинор. – Нельзя судить о чьем-то здоровье после получасового знакомства. Кроме того, после долгой дороги и волнений из-за того, что ей предстоит встретиться с твоей матерью… – Элинор умышленно замолчала, но намек, казалось, пролетел мимо ушей Адама, и она спросила напрямик:
– А почему ты спрашиваешь?
– Просто я не хотел бы загубить свою жену по неведению, – ответил Адам. – Я поначалу думал, что у Джиллиан хватит здравого смысла сказать мне «нет», если я попрошу слишком многого, но она, боюсь, излишне добра, и скорее сердце ее разорвется, чем она откажет мне в чем-либо.
Леди Элинор настолько поразила его первая фраза, что в ее голове уже не осталось места для изумления тому, как точно он распознал натуру Джиллиан.
– Твоя жена… – пролепетала она. – Я неправильно поняла Иэна? Но, я уверена, он писал мне, что у Джиллиан жив муж.
Сердитая тень пересекла лицо Адама.
– Ах, да, Осберт де Серей, но жив он только до тех пор, пока я не добрался до него.
–И Джиллиан согласна с этим? – спросила Элинор, стараясь ничего не выражать голосом и гадая, насколько сильно она способна ошибаться в оценке характеров.
– Нет. Она умоляла меня оставить его в покое, – ответил Адам, укрепляя веру матери в правильности собственных суждений, но заставляя ее задуматься, не идиот ли ее сын.
– Адам, – сказала она, пытаясь изгнать из своего голоса отчаяние, – я не собираюсь говорить тебе, что Джиллиан не любит тебя, поскольку я своими собственными глазами видела обратное…
– Так почему, – нетерпеливо прервал ее Адам, – ты смотришь на меня так, словно у меня две головы, когда я говорю тебе, что хочу жениться на ней?
– Потому что можно испытывать нежность к мужчине, жаждать его, чувствовать ужасную вину, если что-то случается с ним, и все-таки не любить.
– Мама, я не понимаю тебя, – сказал Адам, и лоб его беспокойно наморщился. – Ты же только что сказала, что уверена в любви Джиллиан. А теперь говоришь, что она не любит.
– Нет, я говорю, что она может желать добра де Серей и оспаривать твое желание убить его…
– Нет, – снова прервал ее Адам. – Джиллиан очень хочет его смерти. Она не далее как позавчера убила ножом одного из его помощников и скорбела, что это был не сам Осберт.
Это легкое, жизнерадостное заявление изумило Элинор даже больше, чем несколько опережающие реальность слова Адама, что Джиллиан – его жена. Элинор на мгновение уставилась на сына, не в состоянии высказать ни один из двух вопросов, которые она хотела задать.
– Не давай этим нежным невинным глазкам обмануть себя, – заметил Адам. – Джиллиан умна, как ведьма, – и снова тень сомнения коснулась его подвижного лица. – Меня волнует только крепость ее тела, но не духа, – продолжал он, – и если она не хочет сказать мне, до какой степени я могу использовать ее, я вынужден просить совета у кого-то другого.
Но Элинор поняла, что последняя часть сказанного Адамом не имеет отношения к тому, что беспокоит его. А тот факт, что он не хотел говорить о том, что действительно волновало его, придавал этому еще большую значимость. Не могла ли мягкость и заботливость Джиллиан быть лишь подслащенной оболочкой чего-то грязного? Очень похоже, что именно это и тревожило Адама, но он не мог признаться в этом даже самому себе. Не рвалась ли эта оболочка тут и там, выставляя напоказ отвратительное нутро? Очевидно, чтобы раскрыть сознательно замаскированное зло, требуется нечто большее, чем несколько испытующих слов и взглядов.
Элинор твёрдо решила раскрыть, если сможет, все, что вызывало сомнения Адама. И в качестве первого шага напрашивалась эта история с убийством.
– Ум умом, – сказала она, – но нож нельзя вонзить одной лишь силой мысли. Что ты имел в виду, когда сказал, что она заколола слугу своего мужа? Как это случилось?
К удивлению Элинор, лицо Адама тут же очистилось от каких-либо сомнений. Их сменила злоба, но, когда он пересказал ей историю похищения Джиллиан, стало ясно, что злился он на самого себя. Зато он почти сиял от гордости за ее мужество и сообразительность. Элинор, разумеется, тоже от всего сердца одобрила действия Джиллиан в таких обстоятельствах. Единственное, что смущало ее, – это нож. Вопрос о том, как при Джиллиан оказался нож, вызвал отступление к ее жизни в замке Саэра, как она сама об этом рассказывала, и к ее страху перед Осбертом.
– Тогда почему, если она так сильно ненавидела его, она просит тебя оставить его в покое? – поинтересовалась Элинор.
Адам слегка покраснел и почесал голову, словно собирался признаться в чем-то немножко стыдном и странном и в тоже время милом.
– Это бабские глупости. Джиллиан говорит, что он хитрый змей и способен на какую-то подлость, от
