– Служанка уже никого не предупредит, – пробормотал он.

Неужели он убил бедную Кэтрин, подумала Джиллиан, и ненависть в ее глазах сменилась испугом. В страхе за служанку она подняла руки – не для того, чтобы вцепиться в руку Пьера, но лишь, чтобы молитвенно сложить их и протянуть в сторону Осберта. Тот задумчиво посмотрел на нее, а затем гадко ухмыльнулся.

– Отпусти ей рот, – тихо сказал он Пьеру, – но держи крепко. Если она только пикнет, я вышибу из нее мозги.

Когда губы ее освободились, Джиллиан едва слышно прошептала:

– Вы ведь не причинили вреда служанке, правда?

– А что? – спросил Осберт.

Сказать, что она испытывает нежность к Кэтрин, значило бы подписать бедной девушке смертный приговор, если она до сих пор не умерла. Рада видеть Осберта. Джиллиан знала: она должна доказать, что рада видеть Осберта. Может быть, ей удастся сыграть на трусости Осберта и одновременно спасти Кэтрин?

– Сэр Адам будет готов разорвать вас на куски, если со служанкой что-нибудь случится, – торопливо прошептала она. – Он очень высоко ценит ее, и приставил ко мне в качестве надзирательницы, чтобы она следила за каждым моим словом и каждым движением моих глаз.

Осберт нервно оглянулся на Жана.

– Нет, – ответил тот, – я только связал ее и сунул кляп. Я думал, мы сможем поиграть с ней. Она немного старовата, но неплохо сохранилась. На безрыбье и рак рыба.

– Оставим ее здесь, – рявкнул Осберт. – Она все равно не сможет рассказать своему хозяину больше того, что расскажут монахи. Мне не нужна лишняя обуза, – затем он перевел взгляд на Джиллиан. – Хорошо, что ты предупредила меня. Теперь спокойно выходим. Слуги монахов не придут сюда до завтрака. К тому времени мы уже будем далеко, а когда вернется этот голосистый Лемань, мы окажемся в безопасности за стенами Льюиса или так близко к замку, что никто не догонит нас. Даже если он выедет раньше, то все равно направится к Непу, который гораздо ближе.

С этими словами Пьер выпустил Джиллиан. Если эта иллюзорная свобода, предоставленная ей, была лишь искушением, у Джиллиан хватило здравого смысла не поддаться соблазну бежать. Она вообще не пошевелилась, когда Жан протянул Пьеру ее плащ, а тот грубо набросил его на Джиллиан, плотоядно стиснув ей грудь. Даже в коридоре напряженно работавший мозг подсказывал Джиллиан, что побег невозможен. Пытаться бежать к воротам, чтобы позвать на помощь, бессмысленно – ей не дадут сделать этого. Может только, когда мужчины будут садиться на лошадей, но и в такой шанс Джиллиан не верила. Даже если все трое вскочат в седла одновременно, что было бы невероятной беспечностью с их стороны, что толку бежать? Вскачь они настигнут ее задолго до того, как она успеет достигнуть ворот аббатства. В горле у Джиллиан стало сухо и горько, и беспомощность ее положения сковывала мысли. И все-таки она была еще не в такой уж безвыходной ситуации, чтобы потерять всякую надежду на спасение. Джиллиан спокойно стояла, пока Пьер взобрался в седло, и не сопротивлялась, когда Жан поднял ее, чтобы усадить на подушку за спиной Пьера. Осберт уже сидел в седле, но Жан оставался стоять возле Джиллиан, пока она по его приказу не обхватила Пьера за пояс, а тот прижал ее руки локтями, чтобы она не могла вырваться и соскочить с лошади.

– Держись крепче, – сказал он, – не то твоей прелестной заднице будет очень больно.

Никогда в жизни, как бы презрительно не относились к ней, пока Саэр был жив, ни один простолюдин не разговаривал с Джиллиан с подобной фамильярностью. Даже Жан и Пьер в прошлом сохраняли дистанцию и придерживали привычки. После смерти Саэра Осберт освободился от необходимости соблюдать хотя бы видимость приличий, а с его развращенностью росли и вольности слуг. Осберт слышал это, но не подал и вида. Он, по правде говоря, уже сам начинал побаиваться своих приспешников и все-таки не мог обойтись без них. Проще всего было не обращать на все это внимания. Даже если Пьер попользуется Джиллиан, какое до этого дело Осберту? От нее не убудет. А, испытав такого любовника, как Пьер, Джиллиан, возможно, станет более покладистой по отношению к самому Осберту.

К счастью для Джиллиан, она от изумления не смогла ничего сказать. Ободренный ее видимой пассивностью, Пьер надавил на ее руки, заставляя их опуститься с его пояса вниз по животу.

– Чуть пониже, стерва, – пробурчал он, – и ты найдешь, за что подержаться.

Джиллиан по-прежнему молчала, но шок миновал. Ее обуяли ненависть и ярость, изгнав свойственную ей мягкость и кротость. В этот момент мчавшаяся на всех парах лошадь перепрыгнула через что-то, Джиллиан бросило вперед, прижав к седлу, и нож, привязанный к ее бедру, больно врезался в кожу. Дикая радость наполнила сердце Джиллиан. Она же совсем забыла про нож. Это был шанс, если не сбежать – куда там! – то хотя бы отомстить. Она огляделась. Лошади выстроились в цепочку, на корпус друг от друга. Осберт ехал впереди, она с Пьером – посредине, а Жан замыкал. Дорога была светлее, чем поля по обе стороны. Они быстро двигались на север, чтобы, как догадывалась Джиллиан, соединиться с отрядом Осберта. Действовать нужно было безотлагательно.

Тихий звук сорвался с губ Джиллиан. Вообще-то это был сдавленный смешок, показывавший, насколько близка она к полному умопомешательству, но Пьер принял его за довольное хихиканье и повернул голову. Лицо Джиллиан было слишком близко, чтобы он мог рассмотреть его выражение, руки ее двигались, но не для того, чтобы высвободиться, а вперед и вниз. Он был слегка удивлен, но с женщинами вообще зарекаться нельзя, а эта охотно совокуплялась даже с безмозглым уродцем. Несомненно, она готова сесть на все, что торчит. Идея обладать благородной дамой прямо здесь возбудила его до предела.

Пьер осторожно ослабил давление на руки Джиллиан, готовый в любую секунду зажать их вновь, если она отстранится. И снова этот смешок. На этот раз звук показался ему немного странным, и Пьер чуть насторожился. Но прежде чем он успел подумать о чем-нибудь, левая рука Джиллиан скользнула в прорезь шитых железом кожаных доспехов Пьера и нежно пощекотала выпиравшую из его штанов плоть. Пьер затаил дыхание. Джиллиан коснулась его еще раз, уже чуть сильнее. Ее вторая рука тоже двигалась, словно в безуспешных поисках входа, потом поползла вверх по его бедру. Отвлеченный спазмами удовольствия, вызванного действиями Джиллиан, Пьер позволил ее правой руке выскользнуть из-под своей. Опасности, что она спрыгнет, не было, поскольку он продолжал удерживать ее левую руку, и, кроме того, она так тесно прижималась грудью к его спине. Он сказал какую-то непристойность, но скорее не для того, чтобы оскорбить Джиллиан, а возбудить.

Слова не произвели на Джиллиан ни малейшего впечатления. Она отдалась своей цели, и ничто уже не могло остановить ее. Пока она левой рукой ласкала плоть Пьера, чувствуя телом его вздохи наслаждения, ее правая рука отчаянно нащупывала путь через тунику, и, наконец, задрав короткую юбку, крепко ухватилась за рукоятку ножа. Вытащить его было довольно легко, но пока она маневрировала лезвием сквозь разрезы платья, левой руке пришлось прибавить в скорости и энергии.

Джиллиан почувствовала, как Пьер приподнялся в седле и подался назад, чтобы дать больше свободы своей разбухшей плоти. Крепко ухватив его большим, безымянным пальцами и мизинцем, Джиллиан вытянула средний и указательный, гладя по кругу обнажившуюся и пульсирующую головку. Сдавленный хрип вырвался из горла Пьера.

– Ш-ш-ш, – прошептала Джиллиан, прижимаясь лицом к его левому плечу.

Пьер инстинктивно повернул голову в ее сторону, и в то же мгновение правая рука Джиллиан поднялась, выпрямилась и затем обрушилась вниз со всей силой ее ярости, ненависти и страха. Нож был длинный и очень острый. Он прошел сквозь кожаный капюшон, как сквозь масло, и погрузился до самой рукоятки, перерезав сонную артерию и яремную вену. Длинное острие прошило Пьера насквозь и, выйдя с другой стороны, порезало щеку Джиллиан. Она дернулась назад, и нож выдернулся тоже. По лезвию и по ее ледяным рукам хлынул поток теплой крови.

Странный глухой хрип вырвался из горла Пьера, когда нож вонзился в него, но затем он захлебнулся собственной кровью и больше не издал ни звука. Тело его напряглось в судороге, и Джиллиан инстинктивно вцепилась в него, совершенно случайно вонзив нож, который был по-прежнему в ее руке, ему в грудь. Что было еще важнее, поскольку Пьер и без того был уже мертв, ее левая рука так же случайно наткнулась на поводья, выпавшие из ослабевших ладоней Пьера. Удары, которые она нанесла, хрип и конвульсии мертвого тела избавили Джиллиан от приступа бешенства, грозившего разрушить ее рассудок. Жизнь внезапно вернулась в ее мозг, если не нормальная, то, по крайней мере, рациональная. Она полностью осознала