Торак задумчиво смотрел вдаль. Потом сказал:

— Единственное, что я нашел, это ее корзинку. Пустую. Она там своих змей держала. — Он снова немного помолчал. — Знаешь, они мне не казались такими уж злыми, змейки эти. Я думаю, им понравится жить на свободе.

Ренн промолчала, потом сорвала лист папоротника и принялась его общипывать.

«Почему ты не можешь просто сказать то, что для тебя важно! — сердито думала она. — И почему я не могу сказать: Торак, мне очень жаль, что я вовремя тебе обо всем не рассказала! Хотя… это ведь ничего не меняет, правда? Ну, почти ничего?»

Но Торак так ничего и не сказал, бросил на ходу, что должен помочь Бейлу в поисках разбитой лодки, и исчез.

И Ренн в очередной раз пожалела, что не воспользовалась представившейся возможностью и не поговорила с ним по душам.

Подошел Фин-Кединн, уселся рядом, и Ренн сказала ему:

— Он все знает. О Повелительнице Змей. Вернее, обо мне.

— Да, он мне говорил.

— Говорил? И что же он тебе сказал?

— Просто, что знает об этом.

Ренн растерзала очередной лист папоротника и отбросила его общипанный остов в сторону.

Фин-Кединн спросил у нее, кому еще это известно. Ренн сообщила, что только Бейлу, а Фин-Кединн заметил, что, похоже, кое-кто из стариков все же узнал Сешру несмотря на то, что лицо и руки ее были обмазаны зеленой глиной. И посоветовал Ренн все рассказать своим соплеменникам, когда волнение несколько уляжется. Она пообещала, что непременно расскажет, и Фин-Кединн спросил:

— А тебе не жаль, что она умерла?

— Нет. Не знаю… — Ренн нахмурилась. — Я так долго ее ненавидела! А теперь ее нет на свете. И мне отчего-то стало еще хуже.

Фин-Кединн понимающе кивнул.

Он выглядел усталым. Ренн заметила седину в его темно-рыжей бороде и морщинки в уголках глаз, и ей вдруг стало страшно: а ведь Фин-Кединн стареет! Она прекрасно знала, что умирают и куда более молодые люди, чем он. Но ведь это Фин-Кединн! Он не может умереть! И Ренн вдруг заплакала.

— Ну почему, почему все не может оставаться, как было? — с детским отчаянием выкрикнула она.

Фин-Кединн следил за полетом озерной стрекозы, метавшейся над самой водой.

— Потому что таков порядок вещей, — ответил он. — Все на свете меняется. Постоянно меняется. Просто мы чаще всего этого даже не замечаем. — Он повернулся к Ренн. — Нужно вот что запомнить, Ренн: перемены — это не так уж и плохо.

Она вздохнула, точнее, судорожно всхлипнула, а Фин-Кединн прибавил:

— Торак был изгнанником, но теперь перестал им быть. Это же хорошая перемена, правда? Но ему потребуется некоторое время, чтобы заново привыкнуть к своему положению в племени. — Тяжело опираясь на посох, Фин-Кединн поднялся. — Пойдем-ка на стоянку. Ты выглядишь совершенно измученной.

— Но я совсем не устала, — солгала Ренн.

Он фыркнул:

— Ну-ка скажи мне, когда ты в последний раз как следует ела?

В ту ночь лесные племена устроили пир, чтобы возблагодарить Великого Духа за то, что все выжили во время страшного наводнения.

Рыба загадочным образом вернулась в Озеро, и уродцы среди озерных рыб попадались все реже. Люди из племени Выдры ничего по этому поводу не говорили, опасаясь, что могут спугнуть удачу, но прямо-таки светились от счастья и старательно помогали готовиться к пиру.

Торак и Бейл тоже участвовали в этих приготовлениях, а вот Ренн, все еще считавшуюся нечистой, к этой работе не допустили, и она слонялась по стоянке, стараясь казаться нужной, но потом все же ушла в Лес — искать Волка. Самого Волка она так и не нашла, но слышала его вой, и вой этот звучал весьма печально. Ренн догадывалась, что Волк тоскует по своей стае, и решила, когда он придет, немного приласкать его и развеселить.

Прежде чем начинать пир, в тростниковую лодку положили самые лучшие куски, поставили плошки с угощениями, и все это передали в дар Духам Озера. Лишь после этого люди наконец уселись и принялись за еду. Ночь была тихая, холодная, и все расселись вдоль долгого костра из целых стволов деревьев — люди из племен Выдры и Кабана, Волка и Ворона. И только Ренн разожгла себе отдельный маленький костерок на дальнем краю стоянки.

Угощение было приготовлено на славу. Фин-Кединн оказался прав: Ренн наконец почувствовала, как чудовищно она голодна, и с наслаждением уплетала и рагу из лосятины, и сочного леща, зажаренного на угольях, и хрустящие, подрумяненные «щечки» форели, и золотистые лепешки из семян тростника, смешанных с мучнистой сладковатой сердцевиной его стеблей. Впрочем, вонючий жир, который в племени Выдры добывают из спинки рыбы-колюшки и ценят более любых других угощений, Ренн есть не стала и, сдерживая смех, смотрела, как Торак, ни о чем не подозревая, сунул в рот кусок этого «замечательного лакомства» и теперь не знал, как ему быть — все-таки проглотить эту гадость или незаметно выплюнуть.

Сегодня Торак сидел на почетном месте, рядом с вождями племен, и в лучах всеобщего внимания чувствовал себя чрезвычайно неловко. Ренн заметила, что он то и дело невольно подносит руку ко лбу, касаясь своего знака изгнанника. Ее он либо не замечал, либо и впрямь старался избегать, но она уговаривала себя, что раньше времени волноваться не стоит.

Неподалеку от Торака сидел Бейл. Он перехватил взгляд Ренн и хотел уже ей улыбнуться, но сдержался. Они так и не успели поговорить о том, что он сделал, перехватив ее лук и выстрелив в Сешру. Ренн догадывалась, что Бейлу не по себе, что он опасается, как бы она теперь не стала иначе к нему относиться, и, желая его подбодрить, она быстро ему улыбнулась и прочла по его глазам явное облегчение.

Когда с едой было покончено, люди из племени Выдры собрали все рыбьи кости, которые оказались слишком малы, чтобы их можно было использовать, и бросили в воду — впоследствии эти косточки должны были возродиться в виде новых косяков озерной рыбы. Затем встали близнецы — колдуны племени — и запели.

Их голоса лились, точно серебристый ручеек с чистейшей водой, и эти дивные звуки падали в воцарившейся тишине, как капли воды в бездонные озерные глубины. Перед мысленным взором Ренн предстала великая тьма Начала Начал, те темные воды, которые некогда покрывали собою весь мир, пока гагара не нырнула на самое дно и не принесла в своем клюве немного земли, создав сушу.

Потом близнецы запели другую песню. На этот раз Ренн видела перед собой гадюку, которая украла священную глину и наслала на Озеро болезнь. Озеро стало искать помощи у Великого Духа, и тот, освободив воды, сдерживаемые ледяной стеной, смыл все совершенное зло. Он мог бы смыть и всех лесных обитателей, если бы их вовремя не предупредил Лишенный Племени Скиталец. А потом юноша из морского племени убил ту гадюку, и мир был восстановлен.

Когда песня закончилась, все стали кланяться Тораку, а он покраснел до ушей от смущения. Впрочем, вождь племени Кабана лишь сердито ему кивнул, зато Аки поклонился низко и с самой искренней благодарностью. То, что Аки все-таки сумел выступить против своего властного отца, придало ему уверенности и самоуважения, и теперь он чувствовал себя гораздо свободнее. Но ниже всех Тораку кланялись Махиган и другие люди из племени Волка.

Близился рассвет. «Скоро закончится пир, — думала Ренн, — и, пока не поздно, нужно просто встать, подойти к Тораку и сказать ему все то, что давно уже сказать следовало». Поев, она явно почувствовала себя гораздо смелее.

Однако ей снова пришлось подождать, ибо Ананда, вождь племени Выдры, принялась раздавать подарки.