Кентерберийским….

Граф продолжал говорить, но я больше его не слушал. Я онемел, оглох и ослеп от шока. Теобальд уже был выбран архиепископом Кентерберийским, и это уже было одобрено Стефаном?! Кто он, черт возьми, такой? Кто еще, кроме Генриха Винчестерского, мог быть выбран и одобрен Стефаном на пост архиепископа? Генрих был братом Стефана и он сделал больше, чем кто-либо, для того, чтобы Стефан взошел на трон.

Когда старый архиепископ умер вскоре после коронации Стефана, все считали, что новым станет Генрих Винчестерский. А поскольку он не был избран немедленно, некоторые стали говорить, что каноники Кентербери, ответственные за избрание архиепископа, противились воле короля, потому что интересы Генриха были слишком светские. Были и такие, кто утверждал, что король сам откладывал избрание архиепископа, потому что пока нет архиепископа, богатые доходы епархии поступают в королевскую казну. Я думал, что частично правы и те и другие, когда услышал, как король объявил, что ждет папского посла. Это была отличная причина, чтобы откладывать выборы, пока епархия не наполнит кошелек Стефана. К тому же послу легче повлиять на каноников Кентербери, а в этом случае Стефан мог быть уверен, что его брат станет архиепископом. Но чем бы ни была вызвана эта задержка, я думаю, никому не приходило в голову, что Генрих Винчестерский не будет избран архиепископом.

Спустя некоторое время шок прошел, уступив место грусти. Неужели Стефан оказался таким мелочным, что отказал своему брату из-за прошлогодней ссоры? Я не видел иной причины, по которой Стефан мог бы одобрить избрание другого человека, даже если он (я как-то это слышал) – выдающийся деятель церкви. Я, конечно, не мог оценивать достоинства епископа и знал, что Винчестер отнюдь не святой, но тем не менее он не хуже любого другого, кто занимал этот пост. Он не лентяй и не тупица. Он осторожен и умеет вести переговоры, что очень важно в управлении викарными епископами. Винчестер не был фанатичным верующим, но любил церковь и сделал бы все для гладких отношений между церковью и королем, а это бы пошло на пользу и церкви, и королю, и всему королевству.

Я не слушал, что говорил Честер, поэтому не знал была ли его просьба настоящей целью или только предлогом, чтобы прощупать почву для каких-то невысказанных им мыслей. И я винил себя за то, что не вник в суть дела. Возможно, будь я более бдительным, то уловил бы какой-нибудь намек. Впрочем, сомневаюсь в этом. Я не уверен, что Честер был опытным интриганом. Думаю, что мое высказанное в гневе мнение о том, что Честер приехал проверить силы короля, было близко к правде (как и все, сказанное в гневе), и он, возможно, решил, что должен умерить свои требования и жить в мире со Стефаном, а иначе придется вступить в борьбу без всякой уверенности в победе.

Удивительно, как годы службы приучают человека к тому, чтобы какая-то часть его сознания реагировала на приказы хозяина, независимо от того, как далеко витают его мысли. Поэтому я быстро отреагировал на просьбу короля. Мне бросилось в глаза, что Честер не выглядел разочарованным, а король был просто доволен. Они выпили по бокалу вина и сердечно попрощались перед тем, как мне было приказано открыть дверь и пригласить остальных в королевскую спальню.

Я не удивился, когда первым был приглашен Валеран де Мюлан, и вместе с его появлением в голову пришла новая мысль о причине, по которой Генрих Винчестерский не получил место архиепископа. Валеран ненавидел брата короля, но не из-за каких-нибудь личных счетов, а только из-за влияния на Стефана. Несомненно: получи Генрих место архиепископа, и его влияние значительно возрастет, потому что в этом случае он станет говорить с королем не от своего имени, а от имени церкви Англии. Внезапно я понял какое основное преимущество имел Теобальд, по мнению Валерана, – он не был Генрихом Винчестерским.

Пока я пробирался между беседующими в большом зале придворными в поисках тех, кого король хотел видеть в своей спальне, и решал, приглашать ли их вместе, или подождать, когда смогу переговорить с каждым в отдельности, меня не оставляли мысли об утонченной борьбе между Валераном и Генрихом. Мне казалось, что колесо Госпожи Удачи надолго подняло Валерана. Отчасти любовь короля к Валерану была истинной (они были очень похожи во вкусах и шутках), однако при этом Валерану крупно повезло, что он отсутствовал, когда Генрих обвинил короля в сдаче границ Редверсу и когда попытка Вильяма Ипрского поставить ловушку Роберту Глостерскому привела к провалу Нормандской кампании.

Разумеется Валеран не отдал все в руки Госпоже Удаче. Я всегда подозревал, что прошлогоднее оскорбление, нанесенное Генрихом гордости Стефана, не забывалось королем потому, что Валеран постоянно старался сыпать соль на рану. Должно быть, я ошибался в истинной причине желания Валерана избавиться от меня. Я думал, ему нужно было беспрепятственно собирать сведения о тех людях, которые противостояли возвышению его родственников и захвату ими одного графства за другим. А теперь мне казалось более вероятным, что он хотел устранить меня, чтобы я не мог мешать ему ухудшать отношения между королем и его братом.

Мне нравился Генрих Винчестерский, и я делал все от меня зависящее, чтобы улучшить его отношения с королем, демонстрируя Генриху особую учтивость и требуя того же от младших оруженосцев. Я делал это для того, чтобы Генрих чувствовал, что он желанный гость у короля. А когда Стефан отказывался принять его, я передавал сам или отдавал посланнику письма с извинениями и сожалениями. Но если это выражение знаков внимания прекратилось, то лорд Винчестер, должно быть, разозлился и стал подозрительным, а его подозрительность будет раздражать короля, заставляя говорить безрассудно и резко, что еще больше усилит подозрительность и злость Винчестера, и возникнет порочный круг. Значительный вред отношениям между ними будет нанесен уже месяца за три, особенно если Валеран станет подталкивать оруженосцев демонстрировать неучтивость Генриху.

После поражения и видимой опалы лорда Винчестера (его не было среди придворных в зале) и частичной опалы Вильяма Ипрского (я, правда, видел его и переговорил с ним, когда он стоял в компании своего капитана-наемника и нескольких неродовитых придворных) Валеран остался самым близким к королю человеком. Мне это совсем не нравилось. Валеран, без сомнения, был отличным солдатом и по-своему хитер, но его интересы никогда не выходили за пределы возрастания собственного богатства и влияния. Однако Фортуна изменчива; и Валеран тоже может упасть. Само по себе это не тревожило, но ведь король так крепко связан с ним, что Валеран потащит своего сюзерена вместе с собой.

Я был в плохом настроении, когда пошел спать. То, что услышал в спальне короля, просто удручило меня. Я был раздражен не только тем, что Винчестер не получил место, к которому стремился, но и тем, что у Стефана не нашлось мужества сказать ему об этом. Король тайно созвал каноников Кентербери в Вестминстер двадцать четвертого декабря, в день, когда Генрих должен был участвовать в посвящении дьяконов в соборе Святого Павла в Лондоне, и выборы Теобальда, аббата Бекского, прошли в присутствии Стефана и папского посла Альберика Остинского.

Я расстроился из-за слабости короля, который был добр ко мне и которого я переставал любить. Но сейчас я страстно хотел Мелюзину. Мне нужно было поговорить с ней. Ее особый взгляд на события, имевшие для нее значение только в том случае, если они касались ее лично, иногда забавлял меня. Но часто ее суждения помогали моим мыслям выбраться на правильную дорогу. Разговоры с Мелюзиной стали для меня не менее важны, чем занятия любовью, к которым я привык за эти три месяца, и теперь я хотел ее, как иные люди хотят пить.

На следующее утро у меня появились причины недоумевать: неужели мое желание было такое сильное, что его отголоски ворвались в сны королевы? Я еще не успел уйти к королю, как прибыл паж от королевы и приказал мне быть у нее к завтраку. Я попросил у короля разрешение пойти к королеве и получил его быстро с минимальным числом замечаний. Взгляд короля не встречался с моим, это навело меня на мысль, что он провел ночь со своей женой и она уже говорила обо мне. Такое поведение было для меня предупреждением, что королева не в лучшем расположении духа. Я подозревал это и обрадовался ранней встрече с ней. Я чувствовал, что у меня есть шанс улучшить положение, и надеялся, что смогу воспользоваться им.

Выражение лица Мод не было ободряющим, когда она жестом пригласила меня сесть на край скамьи рядом с ее креслом. Мелюзина стояла с другой стороны; ее темные глаза были широко раскрыты. Я подумал, что Мелюзина держится сзади из-за тревоги и раздражения, но королева приказала ей принести хлеб, сыр, вино, и она тихо вышла.

– Ты обманул меня! – сказала Мод, как только вышла Мелюзина.

– Нет, мадам, – спокойно ответил я. – Я убедился к своему удовлетворению и, надеюсь, к вашему, что Мелюзина вовсе не опасна ни для вас, ни для короля, ни для кого бы то ни было.