– Тогда бери это.

– Я теперь должна идти?

Из-за того, что я не знала, что ответить, я чуть не вышла из себя, но злилась-то я на Бруно, а не на бедную Эдну. Подумав о Бруно, я вдруг вспомнила, что не могла бы раздеваться без чьей-либо помощи. Его помощи? Эта мысль ужаснула меня. И я быстро сказала, сама тогда не зная почему (позже я это поняла):

– Нет, оставайся здесь. Ты можешь понадобиться мне ночью. А пока потренируйся шить. Подруби этот кусок ткани, там где отрезано. Шитье – полезное занятие.

Она так трогательно поблагодарила меня, что я подумала: а может быть, ей некуда идти? Но она была слишком чистенькой. Вряд ли Бруно привел ее совсем уж с улицы. Потом я вспомнила промелькнувшие синяки у нее на ногах. Когда я увидела, что под верхними лохмотьями на ней ничего нет, я отвернулась, чтобы дать ей переодеться, и больше ничего не заметила. Должно быть, подумала я, с ней плохо обращались там, где она жила. Мне захотелось спросить, хочет ли она остаться со мной и быть моей служанкой, но я сдержалась. Я не скажу ей ничего до тех пор, пока не пойму, почему Бруно выбрал для меня такую служанку.

За оставшиеся полдня не произошло ничего, что бы прояснило мне хоть что-нибудь, и я уже думала ограничиться тем, чтобы пристыдить Бруно, хотя, должна признаться, кое в чем Эдна умела очень хорошо прислуживать, и я опять подумала оставить ее у себя. Она, например, нашла какую-то веревку и продернула ее в мои жакет и блузку таким образом, что смогла потом повесить их перед окном проветриться. И она расчесала мои волосы, как никто другой: так безболезненно и тщательно, как раз, чтобы и голова, и волосы были чистыми и свежими, и так ритмично поглаживая их, что я чуть не заснула на табуретке.

Похоже, события дня меня утомили. Я вспомнила только, что надо сказать Эдне оставить балдахин открытым. И потом, видимо, я, как только легла в кровать, сразу уснула. Но все же я не была теперь настолько потрясена и измучена, чтобы не смочь легко проснуться. Глухой удар напротив кровати разбудил меня.

– Эдна, если ты не можешь вести себя тихо, – начала я с раздражением, но поняла, что удар был с другой стороны. Эдны не было. Я села и злобно посмотрела на Бруно, наткнувшегося на что-то напротив кровати.

– Извини, – сказал он. – Я только что потушил свечи и ничего не вижу.

– Ну ты можешь их опять зажечь и поискать где-нибудь еще место, чтобы поспать, – огрызнулась я. – Как ты смеешь посылать свою шлюху прислуживать мне?

Он замер там, где стоял. Он был раздетым. Рукой он все еще держался за угол кровати, чтобы обойти ее. В прошлую ночь я увидела только то, что у него очень мускулистая, сильная фигура. Теперь я могла различить детали – треугольник черных волос у него на груди, бледные шрамы на плече, руке и бедре, которые выделялись на коже, смуглой даже в таком тусклом свете. Я смогла разглядеть такие подробности, потому что фитиль ночника был высоким, да и глаза мои после пробуждения уже привыкли к темноте. Вглядываясь в него, я снова почувствовала тот странный страх, что охватил меня раньше, когда я представила, как он раздевал меня, но это был какой-то незнакомый страх, который я никогда не испытывала прежде. Мне стало не холодно, а, наоборот, слишком жарко, и у меня как-то все задрожало внутри.

Значит, ты знала, кем была Эдна, – сказал Бруно, опять двинувшись вперед. – Когда я пришел утром и обнаружил, что она все еще здесь, я подумал, что ты не будешь надоедать с расспросами.

Он забрался в постель, как будто я ему только что и не предлагала найти место где-нибудь еще и я не смогла говорить, потому что поняла, что голос мой дрогнет.

– И не надо прикидываться со мной злючкой, после того, как ты была такой доброй с ней, – продолжал он, поворачиваясь ко мне и улыбаясь.

– А почему я должна быть недоброй к девочке? – произнесла я, хотя с трудом могла говорить ровным голосом. – Она не может изменить того, что есть. Вряд ли она счастлива своей работой и вряд ли в состоянии ответить отказом на любое приказание, которое ей дали. Это не она, а ты оскорбил меня тем, что поставил свою любовницу прислуживать мне.

– Нет! – воскликнул Бруно, протянув руку, чтобы взять мою. Я вздрогнула. Он отдернул руку, и тревога промелькнула на его лице. – Клянусь, я не хотел обидеть тебя, Мелюзина, клянусь, не хотел. Слава богу, Эдна не моя женщина. Я, может, однажды и пробыл недолго с ней, но абсолютно все забыл, пока вот ты не напомнила.

Я взглянула на свою руку, до которой дотронулся Бруно, и увидела, что она лежала повернутой ладонью вверх, как будто была готова обнять его руку.

– Тогда почему ты прислал ее? – спросила я, уставившись на свою руку и удивляясь: неужели она лежала вот так все это время? Это невозможно. Это было слишком неудобно. Наверное, я непроизвольно отреагировала так, когда он повернулся ко мне.

– Бели это не самый глупый вопрос из тех, что я когда либо слышал, то где-то около этого, – сказал Бруно с раздражением. – Ты же знаешь, я должен быть при короле на рассвете. Где, черт побери, как ты думала, я бы за час до рассвета нашел женщину, которая могла бы прислуживать тебе, была бы достаточно чистоплотной и говорила по французски? Ты что думаешь, я должен был разбудить королеву или кого- нибудь из ее дам, чтобы попросить у них служанку на часок? И не говори мне, что я должен был бы подумать об этом заранее, – сердито рычал он повышая голос. – У меня было, о чем подумать, помимо того кто же вчера должен был помочь тебе одеться.

Это был логичный ответ, и произнес он его просто, без тени кокетства. У меня не было причины сомневаться в том, что Бруно сказал правду о путане. В конце концов, женщина совсем другого материального положения не посещала бы часто неженатого мужчину.

– Но почему Эдна? – настаивала я. – Почему именно твоя путана, а не другая?

Лучше бы я прикусила язык сразу, как только первые слова вылетели из моих уст. Он мог подумать, что я ревную.

– Я сказал уже, что я с ней не сплю, – Бруно просто все это стало надоедать, может, даже слегка сердить. – Уверяю тебя, какую бы глупость ты про меня ни придумала, я никогда не позволил бы ни одной моей женщине умирать от голода или одеваться в лохмотья. Я пошел в тот дом, потому что он лучший в нашем городе, и женщины там все чистоплотные и понимают французский. А пригласил я Эдну из-за того, что, когда она открыла мне дверь, она попросила у меня что-нибудь поесть. Я пожалел ее и к тому же подумал, что она, скорее всего, не станет тебе перечить и будет гулять с тобой.

– Перечить мне? – повторила я за ним. – Разве такая женщина осмелилась бы?

Бруно улыбнулся.

– Из такого дома, откуда она, это возможно. Некоторые из этих женщин имеют могущественных покровителей. Они считают меня бедным рыцарем – как оно и есть – и не относятся ко мне с большим уважением. Поэтому и с моей женой могли поступить не очень учтиво. – Он вздохнул. – Когда Эдна рассказала мне, что с ней случилось, я подумал, что, может, она останется прислуживать тебе горничной. Конечно, если она не нравится тебе, я должен буду найти другую женщину, но…

– Нет, это не так, – прервала я его, чувствуя, что совсем уж рассердилась, – но у меня не может быть горничной профессиональная проститутка, даже ты это должен понять.

– Но Эдна больше не может заниматься своей профессией, – заявил Бруно. – Именно поэтому она и умирала от голода и холода. Она ничего не рассказывала тебе? Девочка слабоумная. Теперь я понимаю, почему ты так разозлилась на меня.

Я невольно прикрыла рот рукой, но потом, понимая, что этот жест выдал меня, я сказала то, что инстинктивно хотела скрыть:

– Она рассказала мне, я просто не думала пока об этом.

– Мне кажется, это было слишком смешно, – так рассердиться. – Его хитрая улыбочка, которая в прошлый раз заставила меня улыбнуться, не произвела теперь на меня впечатления, и, когда я собралась возразить, Бруно покачал головой: – Ты сама решай вопрос с Эдной, оставлять ее или нет, но надеюсь, ты ее оставишь. Видишь ли, я не хочу, чтобы кто-нибудь из королевских слуг прислуживал тебе. Слуга, преданный кому-либо еще, кроме своей хозяйки, может обмануть в чем-нибудь совершенно как будто невинном, чтобы заслужить похвалы или денег. Я не хочу, чтобы вокруг тебя собирались сплетни и доходили