воображение.

Несколько раз глубоко вдохнув, она поспешила к телефону, нашла записную книжку в верхнем ящике и стала водить пальцем по странице, на которой номера были стерты и зачеркнуты. Наконец она нашла телефон Бернадетт.

Быстро набирая номер, она пыталась сдержать волну охватывающей ее паники. Бенц сказал, что между ней и убийцей должна быть связь. Что-то в ее генах... неужели это оно? О господи, о господи, о господи.

Связь установилась. Один гудок, второй, третий.

– Да возьми же ты трубку, черт побери!

После четвертого гудка включился автоответчик, и ей было велено оставить сообщение. Что она могла сказать?

– Бернадетт... это Оливия. Не перезвонишь ли мне, когда...

– Ливви? – раздался голос ее матери, и у нее появилась слабость в коленках. Опершись на стол, она взяла себя в руки. – Какой сюрприз.

– Мне нужно с тобой поговорить.

– Конечно, но только если это не очередная нотация насчет моего мужа. Я собиралась было уйти от него, но сейчас мы с Джебом стараемся все уладить.

– Ты с ума... – Оливия прикусила язык и медленно досчитала до десяти. – Ты знаешь, как я к этому отношусь, – сказала она, – но я позвонила не из-за этого.

Повисла долгая напряженная пауза, и Оливия думала, как ей задать следующий вопрос, как она может обвинить свою мать в том, что она лгала ей более тридцати лет.

– Я просматривала Библию, – начала она, – ну, ту, бабушкину.

– Да.

– Очень странно. Я понятия не имела, что в ней есть страница, посвященная всем рождениям, бракам и смертям в семье. – Показалось ли ей, или она услышала как Бернадетт судорожно вдохнула.

– В самом деле?

Она никак не могла подсластить свой вопрос.

– Я нашла запись о нас с Чандрой как о твоих детях но мы не единственные. Имеется упоминание еще об одном ребенке. О мальчике. Имени нет, и родился он примерно за год до меня. Мой старший брат.

Никакой реакции.

– Мам?

Пауза и затем долгий вздох.

– Ливви, это тебя совершенно не касается.

– У меня был брат, мне о нем никто и слова не сказал, и это, значит, меня совершенно не касается? – ошеломленно повторила она. – А по-моему, очень даже касается.

– Какое это теперь имеет значение?

– Бернадетт... он мой брат? Он еще жив?

Молчание.

– Жив? – снова спросила Оливия, кровь стучала у нее в висках, а пальцы до боли сжали трубку.

– Я... я не знаю.

– Почему?

– Все очень сложно.

– Ради бога, Бернадетт! Где он? Что, черт возьми, с ним случилось? Кто он?

– Я же сказала, что не знаю, – резко ответила Бернадетт, затем понизила голос. – Я была молода, только-только закончила школу. Не замужем... в те времена было сложно иметь внебрачного ребенка, не то, что сейчас. Мне пришлось сказать маме, и она... она договорилась насчет частного усыновления. Я не знаю его имени, что с ним случилось. Ничего.

– Но... – Оливия прислонилась к стене. От этой лжи голова у нее шла кругом. И сколько еще было таких детей?

– Для меня этот малыш никогда не существовал, – настаивала Бернадетт, но ее голос дрожал от волнения – Я не рассчитываю, что ты поймешь, Ливви, но очень надеюсь, что ты не будешь меня осуждать. Оливия чуть не лишилась дара речи.

– Я не собиралась... Я просто хочу знать правду.

– Правда очень проста и совершенно обычна. Я забеременела, еще учась в школе, и твой отец был... Ну, он вышел в море, и я не была замужем, поэтому я отдала своего ребенка и с тех пор об этом не вспоминаю. Я не хотела. Наверное, в наше время это можно назвать отказом, но такие вот дела.

И это многое объяснило.

– Об этом знали лишь твоя бабушка и я. Это было частное усыновление. Я даже не знаю адвоката, который этим занимался, и имя семьи, которая его усыновила. Я не знала этого тогда и не хочу знать сейчас. Твоему отцу я об этом не говорила.

– Он мне не отец.