солидными томами по психологии и стопками книг в мягких обложках, но он, быстро ознакомившись с научными трудами, спрыгнул оттуда на письменный стол, где аккуратно была разложена рассортированная почта и выписываемая Самантой периодика.

Мелани, помощница Саманты, не только наблюдала за домом и заботилась о Хароне, но и прекрасно справлялась с секретарскими обязанностями, а также вела радиобеседы в ее отсутствие.

Саманта с удовольствием заняла привычное место за письменным столом и огляделась. Комната выглядела как-то иначе, но определить, в чем дело, Саманта затруднялась. Может быть, причина в том, что ее не было здесь около двух недель – достаточно долгое время. Или, возможно, она не отошла еще от воздушной болтанки в самолете, да и сказывались последствия нескольких бессонных ночей. Нервы ее были на пределе.

Начиная с приземления на аэродроме Мехико все пошло наперекосяк. И не только из-за того, что они с Дэвидом еще по дороге ввязались в старый, уже смертельно надоевший им обоим спор о том, нужно ли ей бросать свою работу и перебираться в Хьюстон, но и из-за мелких неурядиц, всегда нервирующих усталых и раздраженных людей, рассчитывающих спокойно и с комфортом отдохнуть.

А закончилось все грандиозным идиотским кораблекрушением, досадным происшествием на море, в результате которого Саманту и ее сумочку поглотили волны Тихого океана. Саманту вытащили, сумочку – нет. Она так и сгинула в океанских глубинах. Саманта отделалась растяжением связок на левой ноге, но лишилась паспорта и всех прочих документов.

Попытки выбраться из страны обошлись ей дорого. Она была уже на грани отчаяния, когда ей наконец удалось убедить власти выпустить ее обратно в Штаты. Она осыпала проклятиями все и всех, а себя в первую очередь. За то, что согласилась провести отпуск вдали от дома.

«Такие вещи случаются, – в утешение говорил ей Дэвид. – И ничего нельзя поделать. Мы находимся в чужой стране, здесь свои порядки». Он позволял себе даже улыбаться в ответ на всплески ее эмоций. Он был прав, разумеется, но это никак не снижало градус ее возмущения.

Саманта подозревала, и вполне резонно, что капитан рыбачьего баркаса, на котором они путешествовали, был пьян или находился под воздействием каких-то наркотиков, а сумки и бумажники ее и других членов туристической группы благополучно подняты со дна местными ныряльщиками. Кредитные карточки использованы, наличное деньги потрачены, имеющие ценность вещи перепроданы, и в результате нескольку жителей западного побережья Мексики немножко обогатились.

По заверениям капитана, его жалкое суденышко дало слишком большой крен при попытке обогнуть внезапно появившийся перед носом риф. Смехотворное утверждение в устах человека, который изо дня в день бороздит залив Масатлан и должен был бы изучить его вдоль и поперек.

Саманта не купилась на эти объяснения и потребовала хоть какой-то, пусть минимальной, компенсации за нанесенный ущерб. Однако не последовало даже словесного извинения за допущенную ошибку, а ее саму засунули в захудалую, жутко грязную местную больницу, отдав на попечение врача-соотечественника, старикана лет восьмидесяти. По всем признакам он когда-то, давным-давно, сбежал сюда во избежание ареста за преступную халатность, повлекшую смерть пациента или за противозаконную практику.

Теперь, слава богу, весь этот кошмар был позади, но, чтобы окончательно прийти в себя, Саманте потребуется не один день.

Освобождая себе пространство для работы, она попыталась отодвинуть кота на край стола, но он словно застыл на месте, уставясь напряженным взглядом в окно за ее спиной. Казалось, он что-то увидел или почуял.

Саманта повернула голову, пристально всмотрелась, но ничего не разглядела в темноте. Она нажала кнопку прослушивания на автоответчике и одновременно ножом для разрезания бумаги вскрыла верхний конверт из стопки скопившейся за время ее отсутствия корреспонденции. Оттуда выпал счет. Первый и, несомненно, не последний.

После обычных звуковых сигналов и щелчков на автоответчике пошло воспроизведение записи. Первый звонок оказался ошибочным. Трубку повесили сразу.

«Великолепно!» – мысленно прокомментировала она. Второй звонок был от агента автосервиса с вопросом, не надо ли ей сменить стеклоочистители. «Нет, не надо. Спасибо».

Счета сыпались один за другим, но так бывает всегда после продолжительного отсутствия. Беспокоиться было не о чем. Счастье, что Мелани по ее просьбе успела вовремя заблокировать все ее кредитные карточки. Восстановить их будет совсем несложно.

Саманта улыбнулась, услышав родной голос: «Привет, Сэмми. Это папа. Я не сразу вспомнил, что тебя нет в городе... Позвони мне, когда вернешься». «Непременно», – мысленно пообещала она. Затем прорезался голос Элеонор, ее босса: «Сэмми! Я знаю, что ты еще не вернулась, но, как только войдешь в дом, немедленно звони мне. В ту же минуту! Повторяю: в ту же минуту! Только предупреждаю заранее – не вешай мне лапшу на уши, что ты, мол, не можешь выйти на работу из-за своей ноги. У тебя этот номер не пройдет.

Я получила твое послание из больницы, но раз ты не подключена к аппарату искусственного дыхания, не лежишь под капельницей и не засунута в смирительную рубашку, ничто не мешает тебе снова сесть у микрофона. Усекла, о чем я говорю? Мелани здорово потрудилась за тебя – у меня нет к ней претензий, – но рейтинг передачи пополз вниз, а Триш Лабелль из «Антен» норовит занять твою нишу.

Положение не из лучших, Сэмми, если не сказать плохое. Слушатели хотят тебя, а не кого-то другого, как бы он ни был хорош. Так что не приноси мне никаких писулек от врачей – это не поможет. Усаживай свою задницу на стул перед микрофоном и валяй. Жду звонка от тебя с подтверждением. О'кей? Ой, я уронила шампунь в воду! Я говорю из ванной... Ну, пока...»

– Слышал, как, оказывается, меня любят радиослушатели? – обратилась Саманта к коту, но тот не отреагировал. Его взгляд по-прежнему был устремлен на окно.

Саманта ощутила на затылке неприятное покалывание. Такое бывает, когда кто-то сзади внимательно рассматривает тебя. Она обернулась и вновь вгляделась в черный прямоугольник окна. За ним царили ночь и тишина, не нарушаемая ни единым звуком – ни шелестом, ни скрипом, ни шорохом. Оцепеневшие в полной неподвижности столетние дубы, едва различимые в темноте, словно преданные часовые, охраняли дом.

Но что же тогда тревожит Харона и ее саму? Может быть, какое-то неуловимое изменение в атмосфере душной и влажной июльской ночи? Или что-то нематериальное, невидимое и неслышимое витает вокруг дома?