Младший лейтенант не выдержал. Он выхватил пистолет и, размахивая им, заорал:

– Молчать, суки! Волки позорные! Мыши лабораторные! Кто посмел ставить на командира, шаг ко мне!

Все, как один, сделали этот роковой шаг, кроме генерал-майора Чичвакина, который как назло зацепился кителем за пульт управления и никак не мог отцепиться, хоть очень и очень старался.

Младший лейтенант Нежный был внебрачным ребенком командира бронепоезда. Он только что стал бакалавром и служил в адвокатской коллегии. Поэтому он не терпел несправедливости и был максималистом. Командир Березин взял его покататься на бронепоезде, а чтобы он не путался под ногами и его не пинали, как щенка, присвоил ему офицерское звание и отдал под его команду взвод охраны и впередсмотрящих.

– Ну все! – мертвея от злобы, заявил младший лейтенант Нежный. – На колени! Сейчас я вас, суки, убивать буду! – И выстрелил в бритую макушку старшины Русанова.

– Большое спасибо! – отдал честь Русанов. – Честное слово! – и умер с прекрасной, свежей улыбкой на устах, разгладив напоследок свои буденовские усы.

А потом младший лейтенант по фамилии Нежный по очереди убил мичмана – балагура и весельчака, и сержанта – мрачного и угрюмого, который мечтал посадить весь мир в тюрьму. Кого бы еще убить? – подумал младший лейтенант, оглядываясь и поводя пистолетом из стороны в сторону. Генерал-майор Чичвакин слегка опозорился – из-под него потекла моча.

– Не бзди, генерал, – пожалел его младший лейтенант Нежный. – Ты нам еще нужен.

– За-за-зачем?.. – выдавил из себя генерал, решив, что его участь предрешена.

– А кто в разведку будет ходить, сука генеральская? Отец, что ли, мой? Или я? А ну живо!..

– Слушаюсь! – обрадовался генерал-майор Чичвакин, вытягиваясь в струну. – Разрешите выполнять?

– Выполняйте!

Быстрее пули генерал выскочил из вагона и понесся на помощь отважному командиру Березину:

– Федор Дмитриевич! Федор Дмитриевич! А меня к вам ваш сынок подослал! Будем вместе хабар искать. Вы на тот бугор не ходите, там может притаиться всякая нечисть.

При этом он совершенно забыл, что правая нога у него, между прочим, плохо гнулась, а левую он обычно подволакивал. Он, как птичка, радовался жизни и свободе.

– Пора сваливать, – прошептал Бараско, боком протискиваясь в тамбур. Сквозь неплотно пригнанные стальные листы пробивался яркий свет.

– Ты думаешь, нас подорвали? – спросил Костя.

– Кто? – удивился Бараско, разглядывая что-то в щель. – Кому мы нужны в этих песках?! Тьфу ты! – он от досады сплюнул и потрогал лицо.

Под правым глазом у него наливался огромный синяк. У самого же Кости, как всегда, пострадал нос – на пол капала кровь, но Костя мало обращал на это внимания. Привык, что ли? Или стал бесчувственным?

– Что случилось? – встревожено спросил Костя, прикладывая к носу заскорузлый от крови платок.

– Сам посмотри, – ответил Бараско.

Костя припал к щели. Он увидел часть железнодорожного пути, ровную поверхность с какими-то сухими растениями и склон бархана, сплошь усыпанный какими-то камнями, кажется, хабаром.

– Пойдем… – тихо сказал Бараско.

– Куда?

– Воды надо достать.

– Мы что уходим?

– Вот именно.

– Почему?

– Да не туда попали. Зря я понадеялся на твой «анцитаур».

Костя вопросительно уставился на него. Ему стало обидно за «анцитаур».

– Да-да-да! – признался Бараско. – Я сразу понял, что ты везучий парень, «анцитаур» только подтвердил мою догадку. А он возьми да затащи нас в пустыню.

– Ты что, здесь бывал?

– Конечно, бывал. Место называется «Речной кордон». Только рекой здесь и не пахнет. Скорее всего, это тупик. Все высохло. Водохранилище давно испарилось. Деревья умерли. Камыш рассыпался в прах. Цивилизация загнулась еще при… как ее там… м-м-м… дай бог памяти… еще до «самостийной Украины».

– А что это такое?

– Это самая нежизнеспособная страна в мире. Была.

– Так мы в Дыре или не в Дыре!

– В Дыре! А толку?! – отвечал Бараско мимоходом, заглядывая во все закутки. – Пусть меня Зона сожрет, если вру!

Костя понял, что Дыра – это не то место, которое приводит человека в восторг, и поумерил свой пыл. Но все равно ему хотелось выскочить наружу и все-все разглядеть собственными глазами.

– Что ж делать-то? – спросил оторопело он.

– Бежать, конечно!

Они бесшумно проникли в вагон-камбуз. Повара были занятые тем, что тоже следили в окна за славным командиром Березиным, который ходил и рассматривал землю под ногами. Все ждали, что его убьет какой-нибудь экзотический хабар или ловушка. Хотел Бараско сказать, что место здесь вполне безопасное, да передумал.

– Они сейчас этот хабар нагрузят и двинут в обратный путь, – прошептал он.

– А мы? – с надеждой спросил Костя. – А он?

Ему вдруг захотелось вернуться домой на бронепоезде.

– А он вернется уже не в наше время, – все понял и усмехнулся Бараско.

– А куда?

– Да в свой коммунизм и вернется.

– Хм… – недоверчиво хмыкнул Костя. – Так не бывает.

– В Зоне все бывает.

– А мы?

– А мы? – переспросил Бараско загружаясь бутылками с «минералкой». – Мы пойдем другим путем. Помнишь, классик научного коммунизма говорил?

– Не помню, я научный коммунизм не изучал.

– Но цитировал. Ладно, горе мое, – вздохнул Бараско, заметив, что Костя злится. – Тогда делай вид, что собираешь хабар.

Никем не замеченные они и выскочили из бронепоезда, и Костя аж подпрыгнул – под ногами ковром лежал этот самый разнообразный хабар. Костя тут же забыл все свои страхи и сомнения. Здесь был самый настоящий хабар, который почти вечно давал воду, хабар, который был способен зажигать костер – хоть сто тысяч раз, съедобный хабар, который, правда, надо было молоть, хабар-попрыгунчик и даже – хабар-ветер. И еще множество всякого добра, свойства которого он попросту не знал.

– Это все примитивный хабар, – объяснил Бараско. – Так называемый, природный. А нам нужен хабар современный, технологический. Так что ты можешь смело все выбросить.

Действительно, пока они шли до бархана, Костя успел забить их камнями и песком. Ему стало тяжело идти, ноги вязли в почве, а по шее побежали струйки пота.

– Ничего… – кряхтел Костя, – пригодится…

Уж очень ему не хотелось расставаться с этими очень полезными вещами. Он даже прихватил какой-то полосатый камень. Хорошо хоть Бараско не заметил – камень и так едва уместился за пазухой.

Они поднялись на бархан. Паровоз отчаянно свистнул, из бронепоезда, пушки и пулеметы которого угрожающе зашевелились и ощупывали все окрест, высыпали команды и торопливо стали сгребать в вагоны тонны хабара.