Пролежал он здесь уже долго. Ягарек дошел с ним до воды, они больше часа крались по объятому беспокойным сном городу, по знакомым улицам Барсучьей топи, через Гидд, под рельсами, мимо милицейских башен, и наконец достигли южной окраины поймы Ржавчины. До центра города меньше двух миль, а уже совсем иной мир. Тихие улочки, скромные дома-невелички, крошечные парки – даже не парки, а одно название. Запущенные церкви и общественные здания, конторы с фальшивыми фронтонами, самое нелепое смешение архитектурных стилей. Ничего общего с широкими, обсаженными баньянами магистралями Пряной долины или Хвойной улицей в Корабельной пустоши, украшенной величавыми древними соснами. Впрочем, на окраинах поймы Ржавчины попадались обкорнанные дубы, частично скрывавшие огрехи архитектуры.
Айзек и Ягарек, снова обмотавший лохмотьями ноги, прячущий голову под капюшоном недавно украденного плаща, рады были и этой скудной листве, худо-бедно прикрывавшей их по пути к реке.
Вдоль Ржавчины не было плотных жилых застроек, не было промышленных предприятий. Фабрики, мастерские, склады и доки по бокам медленного Вара и соединенного с ним когда-то Большого Вара. Только на последней миле своего русла, где он проходил через Барсучью топь и тысячу лабораторных стоков, Ржавчина становилась грязной и опасной.
В северной части города, в Гидде и Риме, и здесь, в пойме Ржавчины, жители могли без опаски совершать прогулки на весельных лодках. Южнее такое времяпрепровождение было просто немыслимым. Потому-то Айзек и пробирался туда, где воды пустынны, Ткач дал дельный совет.
Они с Ягареком нашли переулочек между двумя рядами домов, тонкую полоску земли, спускавшуюся к покрытой рябью реке. Обнаружить пустую лодку оказалось несложно, хоть и не шла она ни в какое сравнение с теми, что стояли на приколе или бороздили реку в промышленных районах.
Айзек оставил Ягарека (тот, похожий на обыкновенного бродягу, сидел неподвижно, глядел из-под рваного капюшона) и приблизился к воде. Там его ожидала полоска вязкого ила, за ней кайма водорослей. По пути он раздевался, снятое нес под мышкой.
Когда достиг в тающих сумерках Ржавчины, был уже совсем голым. Не медля, он набрался решимости и вошел в воду.
Та была холодна. Но он быстро привык, к тому же черная река смывала грязь клоаки и свалки. И это было приятно. Он тянул за собой одежду по воде, надеясь, что она тоже станет почище. Подплыл к лодке, перебрался через борт и сразу покрылся гусиной кожей. На берегу смутно был виден Ягарек, он не шевелился, наблюдал. Айзек лег, накрылся одеждой, над собой растянул парусину, спрятался в ее тени.
Он смотрел, как появляется на востоке свет, и дрожал от холода; свежий ветер прокладывал на нем дорожки гусиной кожи.
– Я пришел, – зашептал Айзек. – На заре, голый как покойник. Все как ты сказал.
Он не мог сказать наверняка, что слова Ткача, прозвучавшие у него в голове минувшей призрачной ночью, были не мороком. Но подумал: а чем я рискую, если приду? Может быть, от этого изменится узор мировой паутины и новые вплетения в нее придутся Ткачу по вкусу?
Надо встретиться с могущественным пауком. Нужна его помощь.
В середине минувшей ночи Айзек и его товарищи вдруг осознали, что вернулось знакомое напряжение, снова воздух насытился муторной тревогой. Это вернулись кошмары. Как и предсказывал Ткач, он не одержал победы. Мотыльки остались живы.
Айзек запоздало спохватился, что твари знают запах его мыслей. Способны опознать того, кто уничтожил кладку яиц. Что же теперь, цепенеть от ужаса? Страха он не испытывал. «А может, это они меня боятся?» – подумал он.
Баржа покачивалась на воде. Прошел час, и вокруг зазвучали голоса пробуждающегося города. Айзек вздрогнул, услышав бульканье воздушных пузырьков.
Осторожно приподнялся, опираясь локтем. Рассеянное полудремой сознание быстро сосредоточилось. Он осторожно приподнял голову над бортом...
Ягарек виден, поза его ничуть не изменилась. Но позади него появилось несколько прохожих, они не обращают внимания на укутанного плащом дурно пахнущего бродягу.
Возле баржи из глубины воды прорывались пузырьки, лопались на поверхности, рождая трехфутового диаметра круги. У Айзека глаза полезли на лоб, когда он заметил, что они абсолютно круглые и, что еще более странно, каждый из них, разбежавшись, исчезает резко, ничуть не потревожив воду за пределом своего кратчайшего существования.
Айзек чуть отклонился назад, но все же успел заметить, как над водой возникла черная дуга. Река отшатнулась от того, кто поднимался из ее пучины, оставила для него небольшой круг, и мелкая волна с плеском билась в границу этого круга.
Айзек глядел прямо в лицо Ткачу.
Он отпрянул, сердце неистово забилось. Ткач глядел на него снизу вверх. Голова была запрокинута, только она и высовывалась из воды, гигантское же тело оставалось невидимым.
Ткач напевал, и напев этот звучал у Айзека в черепе.
...ТЫ МОЛОДЕЦ ТЫ УМНИЦА ТАЛАНТЛИВЫЙ ПАУЧОК О ЧЕТЫРЕХ КОНЕЧНОСТЯХ ПРИШЕЛ ГОЛЫМ КАК МЕРТВЕЦ ПО МОЕЙ ПРОСЬБЕ... – продолжался бесконечный напевный монолог. – РЕКА И ЗАРЯ ТЫ И Я МЫ КОЕ-ЧТО СМОЖЕМ...
Слова вибрировали в голове не умолкая, до тех пор, пока Айзек не смог понять каждое из них. А когда отзвучали, он рискнул заговорить:
– Ткач, я рад тебя видеть. Ты назначил мне встречу. – Он набрал полные легкие воздуха. – Надо поговорить.
Ткач снова запел-забормотал. Айзек силился понять, перевести чарующий набор звуков в нечто осмысленное, услышать ответ паука. Это напоминало диалог со спящим или безумцем. Было трудно. Даже выматывало, но надо было через это пройти.
Ягарек слушал негромкую болтовню идущих в школу детей. Они прошагали невдалеке по короткой тропке, протоптанной на травянистом берегу. Гаруда скользнул взглядом по воде и дальше, туда, где лес и
