Обнаженный человек ее открыл, нагнулся, рассматривая трубки и стекла, позволив Айзеку, совсем того не желавшему, заглянуть в страшную полость черепа. Затем подобрал сумку и подошел к Совету, опустил ее на землю, перед огромным животом.
– Значит, ты ее у себя подержишь, на тот случай, если наше логово найдут. Хорошая мысль. Я вернусь за ней завтра. – Он посмотрел аватаре в глаза: – Кто пойдет с нами? Помощь для нас лишней не будет.
– Я не могу рисковать, дер Гримнебулин, – ответила аватара. – Если отправлю вместе с тобой свои тайные «я», конструкции, что работают днем в больших жилых домах, на стройках и в банковских подвалах, а они вернутся побитыми и поломанными, а то и вовсе не вернутся, то возникнет угроза моего разоблачения. К такому я еще не готов.
Айзек медленно кивнул.
– Поэтому, – продолжала аватара, – с тобой пойдут те мои тела, которые я не боюсь потерять. Это может вызвать удивление и растерянность, но не подозрения.
За спиной у Айзека задвигался мусор.
Из груд выброшенных вещей поднимались обособленные скопления хлама. Эти конструкции, как и Совет, были собраны из чего попало. При ходьбе они лязгали и громыхали; были и другие звуки, непривычные для человеческого уха, и они вызывали тревогу. Каждая из импровизированных конструкций не походила на другие. Головами служили чайники и абажуры, руки – зловещего вида клещи – изготовлены из лабораторных инструментов и строительной арматуры. У них были доспехи – большие куски металлического листа, грубо сваренные или приклепанные. Механические существа двигались жутковато и напоминали обезьян. Их создатель имел представления об эстетике, но эти представления не имели ничего общего с человеческими. Будет такая конструкция лежать неподвижно, ее нипочем не заметишь – просто груда случайно оказавшихся вместе металлических вещей.
Айзек зачарованно глядел на этих механических шимпанзе. Они качались и подпрыгивали, брызгались водой и маслом, щелкали часовыми механизмами.
– У них аналитические машины, я загрузился в каждую, – сказала аватара, – сколько хватило объема памяти. Эти части моего «я» будут тебе подчиняться, они способны понимать важность ставящихся задач. Я им дал вирусный разум, они запрограммированы на узнавание мотыльков, и не только на узнавание – на уничтожение. У каждого автомата в туловище находится сосуд с едким веществом или флогистоном.
Айзек кивнул, размышляя о том, с какой легкостью Совет создал эти смертоносные машины.
– У тебя уже есть оптимальный план?
– Да как сказать... – пробормотал Айзек. – Будем ночью готовиться. Придумаем... то бишь высчитаем алгоритм действий, с применением твоего контингента. Завтра в шесть вечера мы здесь встретимся с Ягом, если этого несчастного тупицу еще не прикончили, и пойдем в гетто Речная шкура. Проводник у нас опытный – Лемюэль. Там мы и будем охотиться на мотыльков, – жестко, отрывисто проговорил Айзек. – Главное – разделить их. С одним, наверное, мы справимся. Но если двое или больше, то один сможет обойти нас и показать крылья. Так что мы начнем с разведки. Пока что-нибудь задумывать сложно. Возьмем усилитель-преобразователь, который ты на мне испытал. Может, с его помощью приманим мотылька. Поднимем над фоновым шумом чей-нибудь ментальный сигнал. Можно соединить наши шлемы с одним мотором? Запасные моторы у тебя найдутся?
Аватара кивнула.
– Тогда давай их мне. И объясни другие их функции. Я попрошу Танселла переделать шлемы, добавить зеркал... Дело в том, – задумчиво продолжал Айзек, – что наверняка мотыльков притягивает не одна лишь сила сигнала, иначе бы они набрасывались на пророков и коммуникаторов. Я думаю, им нравятся особенные запахи, потому-то и явился за мной тот уродец. Не потому, что над городом остался большой манящий след – мой старый след, – а потому, что мотылек опознал конкретный разум и захотел до него добраться. А может, и другие способны опознать. Ночью они наверняка меня чуяли. – Он задумчиво глядел на аватару. – Узнают след, оставшийся после того, как погиб их брат или сестра. Уж не знаю, хорошо ли это для нас закончится...
– Дер Гримнебулин, – перебил мертвец, – ты должен привести назад по меньшей мере одно мое «я». Чтобы оно перегрузило увиденное в Совет, то есть в меня. Таким образом я смогу очень многое узнать об Оранжерее. Для нас это будет полезно. Что бы ни случилось, одна конструкция должна возвратиться.
Несколько секунд стояла тишина. Совет ждал. Айзек думал, искал ответ и не находил. Он посмотрел в глаза аватары:
– Завтра я вернусь. Подготовь своих обезьянок.
Город тонул в необычайной ночной жаре. Лето достигло своей критической точки. В грязном небе танцевали мотыльки. Они головокружительно порхали над минаретами и уступами вокзала на Затерянной улице. Они сокращали, растягивали, изгибали крылья, придавая им самые различные формы, воспаряя в потоках теплого воздуха. Они выделывали курбеты, оставляя за собой зыбкие и тонкие следы эмоций.
Мотыльки ухаживали друг за другом, не скупясь на безмолвные уговоры и ласки.
Раны, уже полуисцеленные, были забыты. Сейчас из всех чувств на первое место вышло бурное, лихорадочное возбуждение.
Здесь, на этой некогда зеленой равнине у края Господского моря, лето началось на полтора месяца раньше, чем для живущих на другом берегу братьев и сестер мотыльков. Среднесуточная температура неуклонно повышалась – и вот она достигла высшей отметки за последние двадцать лет.
В чреслах мотыльков начались термотоксические реакции. Вместе с волнами ихора по телам разносились гормоны. Уникальные сочетания органических и химических веществ подтолкнули яичники и гонады к досрочному производству потомства. Мотыльки вдруг стали плодородными, поэтому выросла их агрессивность. Асписы, летучие мыши и птицы в ужасе метались в разные стороны, застигнутые врасплох, опаленные этими безумными желаниями.
Флирт мотыльков выглядел как призрачный и распутный воздушный балет. Они соприкасались усиками и конечностями. Они раскрывали части тел, которых не показывали раньше. Три менее пострадавших мотылька буксировали своего брата, жертву Ткача, в течениях дымного воздуха. Наконец самый изъязвленный перестал лизать свои многочисленные раны дрожащим языком и тоже начал прикасаться к родичам. Их эротический азарт был крайне заразителен.
Четырехстороннее ухаживание стало напряженным, в нем появилась состязательность. Поглаживания,