сознание, левую половину тела парализовало. Патрик не издавал ни стона, но тоже страдал ужасно. От каждого движения обломки кости расходились, разрывали кожу. Наступала ночь, температура падала, и вскоре нам предстояло замерзнуть насмерть. Я понимал, что мне не дойти. У Патрика еще оставался шанс. Без меня он мог бы двигаться куда быстрее. Но он не захотел. Вместо этого он разыскал маленькую пещеру и перетащил меня туда. Окруженные кострами, которые он разжег, мы смогли пережить ту ночь. Я то засыпал, то впадал в беспамятство. Патрик не покладая рук поддерживал костры, мастерил носилки, чтобы тащить меня, опираясь на костыли. К утру мне уже было все равно. Забота о нашем спасении легла на его плечи.

Рейф замолчал. Джордана легонько прикоснулась к его руке и, почувствовав его ответное пожатие, поняла, что он благодарен ей за сострадание;

– После того утра я ничего не помню. Осталось только ощущение кошмара. Я благодарю Господа, что он избавил меня от вида мук, какие претерпевал Патрик во время того страшного спуска. Сколько раз он падал…, сколько раз поднимался…

Рейф чуть не расплющил ее ладонь, но Джордана не отдергивала руку. Что значит боль в руке по сравнению со страданиями Патрика?

– Врачи хотели ампутировать ногу. Началось заражение крови, от кости практически ничего не осталось.

Но Патрик им не позволил. Он не хотел ставить на себе крест и не позволял ставить его на мне. – Рейф язвительно, резко рассмеялся. – Хорошенькой мы тогда были парочкой с нашими бинтами и повязками: я – бритый наголо, а он – весь в гипсе. После той истории я оправился совершенно, а вот Патрик не совсем. Он старается не хромать, но нога частенько здорово побаливает.

– Как любую боль, он и эту держит при себе. Джордана с облегчением ощутила, как слабеют тиски, сжимавшие руку, но отнимать ее не спешила. – Ты не зря рассказал мне все это, Рейф.

Он и не подумал отрицать.

– Я хотел, чтобы ты поняла, каким он бывает преданным и самоотверженным. Вовсе он не бездушный, только очень много страдал. Он трудный человек, Джордана, но, если ты полюбишь его, тебе воздается сторицей. Я был с ним в тот раз, когда он впервые увидел тебя, – ты его потрясла, ты затронула его сердце. Ни к одной женщине не был он так внимателен.

Патрик умеет чувствовать сильно и глубоко. И когда он осознает свои чувства, мужчина обретает в нем верного друга, а женщина – верного возлюбленного.

Когда тебе будет с ним очень трудно, помни, что он любит тебя.

– Нет, Рейф, не любит.

– Любит. Я сам не был в этом уверен, но, слушая сначала его, а теперь тебя, зная, на какие он способен чувства… – Рейф покачал головой, изумляясь собственной недогадливости. – Вот он – ответ! Ясный как день.

– Нет! – Джордана отвернулась от него.

– Джордана. – Кончиком пальца он прикоснулся к ее подбородку и повернул ее лицо к себе. На ресницах у нее блестели слезы. – Не нужно бояться. Ты любишь его. Я увидел это на твоем лице, когда ты принимала его дар примирения. Он, хоть и боится в этом признаться, тоже любит тебя. И это дает тебе такую власть над ним, какой не имела ни одна женщина.

Джордане хотелось поверить, что Патрик любит ее. Но власть, о которой говорил Рейф, пугала ее.

– Я не хочу власти над Патриком.

– Я знаю, что не хочешь, но любовь сама по себе уже власть. Она дает силу созидать или разрушать. Ты победишь в тот день, когда Патрик скажет, что любит тебя.

– Это не война, Рейф.

– Нет, война. Твоя война с прошлым – за Патрика.

– И что же мне делать?

С ресницы упала слезинка, и Рейф смахнул ее.

– Просто будь собой, следуй своим желаниям.

– Я не хочу причинить ему боль.

– Любви не бывает без боли, Джордана. – Он взял ее за руку и помог подняться. – Я отнял у тебя слишком много времени. Мне пора.

Джордана, набравшись храбрости, спросила:

– Когда прилетает самолет Патрика?

– Пока не знаю. Нужно будет связаться с ним.

– Мне хотелось бы встретить его. В Атланте у меня есть дом, которым я редко пользуюсь, и если ты мне дашь время сложить сумку…

– У нас есть время до завтрашнего вечера, Джордана.

Патрик размеренным шагом ступил в зал аэропорта. Пассажиры пробегали мимо него, суетливый людской поток торопился к другим местам, другим заботам. За годы, прошедшие с его последнего полета коммерческим рейсом, он успел позабыть, что ночные пассажиры – народ особого сорта: чиновники, изнуренные долгим днем, новички, напуганные черным, ожидающим их небом.

Некоторые переговаривались шепотом. Некоторые дремали в креслах, накинув пиджаки и свитера – вентиляторы навевали прохладу. Над их головами неумолимые лампы светили в полную мощь, растворяя все душевные нюансы и тайны, оставляя одну грубую видимость.

Раздосадованный собственной усталостью, собственными тревогами, он поражался, почему оказался здесь, а не в аэропорту своей компании.

– Или в Лондоне, – прорычал он, – где мне следовало бы сейчас находиться.

Дернув ноющим от боли плечом, он обвел взглядом встречающих в поисках шофера, которого должен был прислать Рейф. Глаза его поймали быстрый взгляд красивой женщины. Она не скрывала своего интереса к рыжеволосому гиганту, чей темперамент легко угадывался под мрачной внешностью. Взгляд Патрика безразлично скользнул мимо, отвергая предложенный аванс.

Его сердце изнывало от тоски по солнечному свету и чистоте.

Пока он прочесывал зал в поисках шофера, его злость все разгоралась. Столько дней он, как раненый зверь, провел в яростной агонии! Ему не добавило хорошего настроения известие, что в самолете его компании забарахлил мотор. Он чуть было даже не нанял другой самолет. Остановила его только необходимость доказать себе самому, если не Джордане, что у него осталась хотя бы жалкая капля самообладания. Ну, и что он доказал, когда взял билет на первый же пассажирский рейс и провел столько часов, скрючившись на сиденье, не рассчитанном на его огромный рост?

Со сдавленным ревом нетерпения Патрик развернулся кругом в поисках ближайшего телефонного автомата – и тут увидел ее. Он остановился как вкопанный и даже не заметил, что господин, на полшага отстававший от него, толкнул его в спину.

– Эй, мистер! Поторапливайтесь! Или вы возомнили себя… – Отметив размеры объекта своего негодования и ощутив арктический холод невидящих глаз, нервный господин проглотил остаток тирады. – Мм… прошу прощения, – буркнул он и ретировался.

Взгляд Патрика вернулся к Джордане, как будто коротышки и не существовало. Ему казалось, что он видит ее в первый раз. Он не был готов к этой золотистой прелести, к обаянию нежности, которых не смогли исказить даже безжалостные прожектора. Он не был готов к жадному, почти адскому спазму внизу живота. К злости и горькой зависти, скрутившим его, когда Рейф наклонился к ней и, что-то прошептав на ухо, прикоснулся кончиками пальцев к ее щеке.

Не сводя с них прищуренных глаз, он следил, как она улыбнулась в ответ и кивнула, рассыпав по плечам золото волос. Ее смех прозвенел серебряным колокольчиком, и Рейф обнял ее, привлек к себе и поцеловал волосы на макушке. В этот миг, уже направляясь к ним, Патрик почти забыл, что Рейф Куртни двадцать пять лет был его другом.