свою на святом Гробе Господнем от всей Русской земли, и за всех князей наших, и за всех христиан Русской земли“. Князь с радостию повелел мне поставить лампаду и послал со мною своего лучшего слугу к иконому храма святого Воскресения и к ключарю Гроба Господня. Оба они велели мне принести кандило мое с маслом. Поклонившись им, я пошел на торжище с великою радостию, купил большую стеклянную лампаду, налил в нее чистого деревянного масла без примеси воды и уже вечером принес к Гробу Господню, где застал одного только ключаря. Он отпер мне двери к Гробу Господню, велел разуться и босого ввел меня одного ко Гробу Господню. Здесь велел мне поставить лампаду мою моими грешными руками в ногах, а в головах стояла лампада греческая, а на персях Гроба стояла от всех монастырей, а на средине поставил я, грешный, русскую лампаду. Благодатию же Божиею все те три лампады зажглись сами собою, а фряжские лампады, висевшие вверху, не возгорелись ни одна. Поставив лампаду мою на святом Гробе Господа нашего Иисуса Христа, я поклонился честному Гробу тому и, облобызав с любовию и со слезами святое место, где лежало пречистое Тело Господа Иисуса, вышел из Гроба с великою радостию...»

Нельзя, наконец, не остановиться на послесловии, которым оканчивает Даниил свою книгу, так оно простосердечно и трогательно: «Я ходил туда (в Иерусалим), – говорит он, – в княжение русского великого князя Святополка Изяславича, внука Ярослава Владимировича киевского. Бог свидетель и святой Гроб Господень, что во всех тех святых местах я не забыл князей русских, и княгинь их, и детей их, не забыл ни епископов, ни игуменов, ни бояр, ни детей моих духовных, ни всех христиан, но везде поминал их. Благодарю благого Бога за то, что Он сподобилменя, худого, записать имена князей русских в лавре святого Саввы, где они и ныне поминаются на ектений. Эти имена: Михаил – Святополк, Василий – Владимир, Давид Всеславич, Михаил – Олег, Панкратий – Ярослав Святославич, Андрей – Мстислав Всеволодович, Борис Всеславич, Глеб Минский. Только я припомнил имен и все то вписал у Гроба Господня, кроме вообще князей и бояр русских. Во всех святых местах я отслужил 90 литургий за князей, и за бояр, и за детей моих духовных, и за всех христиан, живых и мертвых. Да будет же всякому, кто прочтет это писание мое с верою и любовию, благословение от Бога, и от святого Гроба, и от всех святых мест и да приимет таковой мзду от Бога наравне с ходившими до святого града Иерусалима и видевшими святые места сии: блаженны не видевшие и веровавшие; верою вошел Авраам в землю обетованную – поистине вера равна добрым делам. Но Бога ради братие, и отцы, и господие мои, не зазрите моему худоумию и моей грубости, и да не будет в похулении писание сие не ради меня, грубого, но ради святых мест. Читайте его с любовию, да приимете мзду от Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, и Бог мира да будет со всеми вами».

После игумена Даниила остается упомянуть еще об одном русском писателе первой половины XII в., иеродиаконе и доместике Антониева Новгородского монастыря Кирике, который в 1137 г., будучи 26 лет, составил небольшое сочинение касательно хронологии и пасхалии, сохранившееся до настоящего времени.

Кроме сочинений, принадлежащих известным нашим писателям рассматриваемого нами периода, встречаются или только упоминаются в рукописях еще некоторые сочинения русских писателей того времени, неизвестных по имени. Таково описание жизни и чудес святого Николая, Мирликийского чудотворца, начинающееся словами: «Во дни прежняя благоволи Бог взыскати писанья от пророк», и разделенное на 40 глав. В главе 33-й автор описывает одно чудо святого Николая, совершившееся в Царьграде при патриархе Михаиле Керулларии (1043–1059), когда сам автор находился в Царьграде; в главе 34-й рассказывает о другом чуде того же угодника, бывшем при императоре Константине – или Мономахе (1042–1055), или Дуке (1059–1067); наконец, в 40-й главе повествует о событии киевском – о спасении святым Николаем младенца, упавшего в Днепр, которое случилось к концу XI в. Таково же Слово на перенесение честных мощей святого Николая из Мир Ликийских в город Бар, начинающееся словами: «Присно убо должны есмы, братие, праздникы Божия, творяще, дръжати!» Здесь сочинитель прямо говорит, что это чудесное перенесение последовало «в нынешняя времена, в нашу память, наши дни-лета, в тысящное лето и 95 от воплощениа самаго Бога, при цари гречестем и самодръжци Констянтина града Алексеи Комнине и патриарсе его Николе, а в лето рускых наших князей, христолюбиваго и великаго князя нашего Всеволода в Киеве и благороднаго сына его Володимера в Чернигове». Потом излагает самую историю перенесения мощей святого Николая, подробно исчисляет совершенные им при перенесении чудеса, повествует о новой церкви, в честь его устроенной, куда поставлены были его святые мощи, и о новом в честь его празднестве. Это русское сочинение несомненно относится к концу XI или к самому началу XII столетия. Таково, наконец, житие преподобного Антония Киево-Печерского, составленное неизвестным в XI в. и существовавшее еще в XIII столетии, но, к сожалению, до нас не дошедшее; в нем заключались, кроме драгоценных сказаний о самом Антонии, и «вся жития» других печерских подвижников, «аще и вкратце речена». Потеря для нашей церковной истории невознаградимая!

II

Между тем как русские, едва ознакомившиеся со святою верою и просвещением из Греции, испытывали себя почти во всех родах духовной словесности, бывшие у нас в то время первосвятители-греки составляли писания преимущественно в двух родах – полемическом и каноническом. Первый род сочинений был тогда господствующим на всем Востоке по обстоятельствам времени: блюстители православия чувствовали нужду обличать заблуждения латынян, окончательно отторгшихся в половине XI в. от Вселенской Церкви и употреблявших все средства к совращению православных. Последний род сочинений казался необходимым собственно по обстоятельствам юной Русской Церкви, в которой еще многое надлежало благоустроить и, вообще, открывалось много новых случаев к частнейшему применению общих законов церковных. К писателям того и другого рода принадлежали наши тогдашние митрополиты: Георгий (ок. 1062–1077), Иоанн II (ок. 1077–1088) и Никифор (1104–1121).

Митрополит Георгий оставил после себя какое-то писание каноническое, которое еще существовало в XII в. , но это писание до нас не дошло. Другое сочинение его против латынян до настоящего времени скрывалось в неизвестности, но недавно найдено нами в рукописном сборнике конца XV или начала XVI в. под заглавием «Георгия, митрополита Киевскаго, стязанье с латаною, вин числом 70» . Георгием у нас назывался один только митрополит – современник преподобного Феодосия Печерского. И в самом содержании означенного сочинения не только нет ничего противного тому времени, напротив, что весьма замечательно, некоторые обвинения против латынян выражены почти теми же самыми словами, какими и в подобном сочинении преподобного Феодосия. Не упоминаем уже о древности языка. Предположить, чтобы кто-либо у нас в XV или в XVI в. вздумал сделать подлог этого сочинения и приписать его митрополиту Георгию, нет никакого основания, если и появлялись у нас тогда подложные сочинения, то обыкновенно под именами знаменитейших отцов и учителей Церкви: Григория Богослова, Иоанна Златоуста и под., а не таких безвестных архипастырей, каков Георгий, ничем не отмеченный в летописи. Не надписано ли над сочинением по ошибке имя Георгия митрополита вместо имени митрополита Никифора, так как это сочинение имеет большое сходство с известным посланием последнего к великому князю Владимиру Мономаху? Но, с другой стороны, сочинение, усвояемое Георгию, имеет и отличия от послания Никифора: в первом делаются обращения прямо к латинам, в последнем – к великому князю Владимиру Мономаху; в первом изложено 27 обвинений против латинян, в последнем – только 20; в первом эти обвинения расположены совсем в другом порядке, нежели в последнем. Естественно могло быть, что митрополит Никифор, когда великий князь спросил его о вере латинской, воспользовался в своем ответе сочинением своего предшественника, выбрав оттуда то, что казалось более важным и справедливым, и присовокупив в начале и конце приличные обращения к князю. Особенным поводом к написанию сочинения против латинян мог послужить для митрополита Георгия известный в нашей истории случай, когда папа Григорий VII покушался обратить к своему исповеданию нашего великого князя Изяслава и даже послал к нему (в 1075 г.) свое послание.

«Стязанье с латиною» митрополита Георгия начинается словами: «Когда Великий Константин принял от Христа царство, и вера христианская с того времени начала более расти и распространяться всюду, и царство ветхого Рима преложилось в Константин град, тогда последовали седмь святых Вселенских Соборов. На эти седмь Соборов папы старого Рима или приходили сами, или присылали своих епископов, и святые Церкви имели между собою единство и общение, то же мыслили, то же проповедовали. Потом старым Римом и всею тою землею овладели немцы и спустя немного времени старые мужи правоверные, которые хранили закон Христов и правила святых апостолов и святых отцов, скончались. По смерти их люди молодые и неутвержденные увлеклись прелестию немецкою и впали в вины различные и многие,