слов нет, джентльмен, мне, его сестре, об этом не надобно напоминать. Но неужели он полагает, что ему ничего не стоит жениться на любой девушке – на любой, какая ему приглянется? Слов нет, он джентльмен, только, смею сказать, в жизни – да, да, в жизни – не встречала человека, у которого было бы столько претензий. А на чем они основаны – не знаю. Я ему родная сестра и уж, поверьте, знала бы, если было бы что знать. Кто он такой, позвольте спросить? Что такого совершил? Будь он отпрыском знаменитого рода – теки в его жилах голубая кровь, – мне, я полагаю, было бы об этом известно. Если бы наша семья прославилась подвигами или как-нибудь иначе отличилась. я бы первая кричала об этом на всех углах: такие вещи весьма по мне. Но ведь ничего же не было – ровным счетом ничего. Слов нет – наши родители были прелестные люди, но такими же, без сомнения, были и ваши. Нынче все – прелестные люди. Даже я попала в это число; не смейтесь – мне недавно буквально так и сказали. Что же до Озмонда, он всю жизнь ходит с таким видом, будто он прямой потомок богов.

– Говорите, что хотите, – возразила мадам Мерль, которая внимала этому потоку красноречия с достаточным вниманием, хотя глаза ее глядели в сторону, а руки оправляли оборки на платье, – но вы, Озмонды, – благородный род, и кровь ваша, должно быть, течет из очень чистого источника. И ваш брат – человек незаурядного ума – убежден, что это так, хотя и нет тому доказательств. Пусть из скромности вы не хотите это признать, но вы и сами очень аристократичны. А ваша племянница? Это же маленькая принцесса! И тем не менее, – заключила мадам Мерль, – Озмонду будет не просто добиться руки мисс Арчер. Но его право попробовать.

– Надеюсь, она ему откажет. Это немного собьет с него спесь.

– Не будем забывать, что ваш брат – один из глубочайших людей на свете.

– Вы мне это уже не раз говорили, но я так и не обнаружила, что он все-таки сделал.

– Что он сделал? Он не сделал ничего, что пришлось бы переделывать. И умел ждать.

– Ждать денег мисс Арчер? Кстати, сколько у нее на счету?

– Я не это имела в виду, – возразила мадам Мерль. – А на счету у мисс Арчер семьдесят тысяч фунтов.

– Жаль, что она так мила, – заявила графиня. – Для этой жертвы сгодилась бы любая девица. А она на голову выше других.

– Не будь она выше других, ваш брат и не взглянул бы на нее. Он должен иметь все самое лучшее.

– О да, – подтвердила графиня, когда они уже шли навстречу приближающейся группе. – Ему нелегко угодить. Оттого-то я и трепещу за счастье вашей протеже.

Гилберт Озмонд стал бывать у Изабеллы, иными словами, в палаццо Кресчентини. У него имелись там и другие знакомые, которым – как миссис Тачит, так и мадам Мерль – он всегда оказывал должное внимание; но первая из поименованных дам не преминула отметить, что за истекшие две недели сей джентльмен наведывался в ее дом пять раз, и тотчас сравнила этот факт с другими, вспомнить каковые ей не составило труда. До сей поры дань, которую Озмонд платил достоинствам миссис Тачит, не превышала двух визитов в год, к тому же они никогда не падали на те, регулярно повторявшиеся, периоды, когда под ее кровом гостила мадам Мерль. Стало быть, он бывал не ради мадам Мерль: эти двое были давними знакомыми, и ради нее он не стал бы себя утруждать. К Ральфу он не питал приязни – это ей сказал сам Ральф, – и трудно было предположить, что Озмонд вдруг воспылал нежностью к ее сыну. Ральф оставался невозмутим: он прикрывался какой-то мешковатой учтивостью, болтавшейся на нем, как сшитое не по мерке пальто, которое он тем не менее носил, не снимая; он считал Озмонда человеком превосходно воспитанным и изъявлял готовность в любое время оказывать ему гостеприимство. Однако он не льстил себя мыслью, что визитами этого гостя обязан его желанию загладить прежнюю несправедливость; он читал сложившуюся ситуацию с достаточной четкостью. Озмонда привлекла Изабелла, и, по совести говоря, с полным основанием. Он был знатоком, любителем всего изысканного, и столь редкостное явление, естественно, его заинтересовало Поэтому, когда миссис Тачит поведала сыну, что ей ясно, о чем думает мистер Озмонд, Ральф ответил, что придерживается одного с ней мнения Миссис Тачит уже давно отвела этому джентльмену место в скудном списке своих знакомств, хотя и смутно удивлялась, с помощью каких ходов и уловок, разумеется неприметных и обдуманных, он всюду успешно проникает. Частыми посещениями он ее не утомлял и, значит, не грозил превратиться в обузу, но более всего к нему располагало то, что он так же явно мог обходиться без нее, как и она без него, – а это, неведомо почему, всегда казалось миссис Тачит достаточным основанием, дабы позволить свести с собою знакомство. Однако ее вовсе не тешило, что сей джентльмен взял себе в голову жениться на ее племяннице. Для Изабеллы такой брак был бы просто чудовищной глупостью! Миссис Тачит не забыла, как эта юная особа отказала пэру Англии; и вот теперь девушка, которую не смог завоевать лорд Уорбертон, удовлетворится неким безвестным американским дилетантом, вдовцом средних лет с нелепой дочкой и сомнительным доходом! Нет, это не укладывалось в представлении миссис Тачит о том, что такое успех. Напомним, кстати, эта леди смотрела на брак не с чувствительной, а с деловой стороны – точка зрения, в пользу которой многое что говорит. «Надеюсь, ей не придет в голову блажь его слушать», – сказала она сыну. Но Ральф ответил, что слушать для Изабеллы – одно дело, а отвечать другое, и насколько ему известно, она уже дважды выслушивала, как сказал бы отец, другую договаривающуюся сторону, но, в свою очередь, заставила и ту кое-что выслушать. Ральф упивался мыслью, что знает Изабеллу всего несколько месяцев и вот опять станет свидетелем того, как очередной поклонник будет дожидаться милости у ее ворот. Она хотела узнать жизнь, и судьба шла ей в этом навстречу: вереница блестящих джентльменов, один за другим преклонявших пред ней колени, предоставляла не худшие возможности удовлетворить ее желание. Ральф предвкушал удовольствие увидеть четвертого, пятого, десятого рыцаря, штурмовавшего эту твердыню; он отнюдь не думал, что она остановится на третьем. Она откроет ворота и снизойдет до переговоров, но, конечно же, не позволит номеру третьему переступить порог. Примерно в подобном стиле он изложил свои соображения миссис Тачит, которая смотрела на него во все глаза, словно сын танцевал перед ней джигу. Он говорил столь образно и витиевато, что с тем же успехом мог бы обратиться к ней на языке жестов, на котором общаются между собой глухонемые.

– Не понимаю, что ты хочешь сказать, – заявила миссис Тачит. – Ты употребляешь слишком много образных выражений, а с аллегориями я всегда была не в ладу. Я больше всего уважаю два слова – «да» и «нет». Если Изабелла захочет выйти за Озмонда, твои сравнения ее не остановят. Пусть уж сама подберет себе подходящие для этого случая. О молодом американце я мало что знаю, но вряд ли она день и ночь вспоминает о нем, да и он, подозреваю, давно устал ее ждать. Ничего не помешает Изабелле выйти за Озмонда, если ей заблагорассудится взглянуть на него с определенной точки зрения. Ну и пускай: я первая считаю – пусть каждый делает то, что ему по вкусу. Но у нее странный вкус – она способна выйти замуж за Озмонда ради его прекрасных речей или потому, что ему принадлежит автограф Микеланджело. Она, видите и, не хочет быть корыстной; можно подумать, опасность впасть в этот грех грозит ей одной. Посмотрим, насколько бескорыстным будет он, когда получит возможность тратить ее денежки. Она носилась с этой мыслью еще до смерти твоего отца, а сейчас совсем на ней помешалась. Ей следует выйти замуж за человека, чье бескорыстие несомненно, а рассеять все сомнения здесь может только то обстоятельство, что у ее избранника будут собственные средства.