в домике отца Батти. Хотя не знаю, она хотела прийти оплакать Ореховое Крылышко.

Мать Песенки взяла дело в свои лапы.

Гром вышел в сад и уселся под старым деревом груши рядом с Рузвелом.

— Ну, старина, ты все еще думаешь, что твой сын позорит имя Регуб?

Рузвел всматривался в тени сада.

— А ты что думаешь? Потянувшись, Гром сорвал грушу.

— Что бы там ни было, я считаю, что ты — великий воин, сильный и храбрый. Мы с тобой немало побродили в юности вместе, мы до сих пор друзья и, надеюсь, таковыми и останемся. Но позволь сказать, Рузвел Регуб, никогда до сегодняшней ночи я бы не подумал, что ты можешь свалять такого дурака. Наши малыши — наше будущее. Им надо помогать, а не унижать! Не требуется много храбрости назвать Позднецвета трусом, он слишком тебя любит, чтобы ответить в том же духе. Единственно, чего ты добьешься, так того, что тебя все будут стыдить за обращение с сыном. Не спорь, просто подумай об этом.

Сказав это, Гром встал и ушел, оставив Рузвела бороться с собственным упрямством.

Три друга лежали на большом диване Крегги, все они думали об Ореховом Крылышке. И мысли эти были самыми печальными. Хуже всех чувствовал себя Позднецвет — слова отца глубоко его ранили. Он сел, глядя на меч Мартина Воителя, который висел на стене, и внезапно воскликнул:

— Я вспомнил!

Дипплер подскочил, зажав уши:

— Зачем так кричать-то? Что вспомнил? Позднецвет встал и подошел к мечу, который притягивал его взор, словно магнит:

— Когда я был без памяти, со мной говорил Мартин Воитель!

Песенка с любопытством посмотрела на него:

— Не говори с мечом, а то ты бормочешь что-то, а нам не слышно! Что ты говоришь?

Позднецвет словно завороженный процитировал:

Дипплер уставился на друзей:

— Замечательно, но что все это значит?

Песенка покачала головой, удивленная непониманием землеройки:

— Ну неужели непонятно, Дипп! Это значит, что мы трое туда отправимся и вернем гобелен.

Дипплер подумал минутку и заявил:

— Но ведь мы не четверо вождей. Белочка пожала плечами:

— Ну, здесь я ничего не могу поделать. Но если Мартин говорит, надо повиноваться. Но ты прав, Дипп, тут есть кое-что мне непонятное. Например, тут говорится о цветах, но что это за цветок?

— Не кричи, все аббатство разбудишь! Это про меня. Песенка фыркнула:

— С чего это?

Позднецвет смущенно пояснил:

— Отец хотел назвать меня Подсолнух, но мама и слышать об этом не хотела и настояла, чтобы меня назвали Позднецветом. А у тебя, Песенка, — зеленая палка. Дипп, у тебя есть рапира, а это и есть короткий меч. Так что нас трое, хотя мы и не вожди. Кто знает, кто этот четвертый, живущий в мокром месте? Ясно, что мы трое должны идти!Дипплер начал понимать смысл стихотворения.

— Значит, сердце Рэдволла — гобелен, понятно. И нам придется уйти из аббатства до рассвета.

Позднецвет усмехнулся:

— Само собой понятно — они же нам запретят! Ты только подумай, мой отец считает это все глупыми играми. А думаешь, твои мама и папа и бабуля Эллайо тебя отпустят бродить по лесу, где полным-полно водяных крыс, Белолисов и неизвестно кого еще?

Песенка согласно кивнула:

— Конечно, они сразу нас остановят! Позднецвет осторожно снял меч со стены. Оружие Мартина Воителя сверкало в его лапах, как холодное пламя. Песенка и Дипплер тоже дотронулись до меча. Голос Позднецвета прозвучал строго и решительно:

— Мы вернем гобелен в аббатство. Дипплер посмотрел на друзей:

— И если удастся, я отомщу за Лог-а-Лога! Песенка улыбнулась:

— Я пойду с вами, ведь мы — друзья.

Позднецвет достал с полки широкий пояс с заплечными ножнами и надел его через плечо. Когда он пристегнул к поясу меч, тот лег ему за спину, лишь гарда возвышалась над плечом.

— Чего мы ждем, друзья? Скоро рассветет — вперед!

Почти незаметный в ветвях конского каштана, Моккан прислушивался к тому, о чем говорилось внизу. Он был хитрым и самым умным из Белолисов, поэтому считал, что за братьями и сестрами необходимо приглядывать. Вернувшись в лагерь первым, Моккан решил притаиться на дереве и послушать тех, кто возвращался позже. Первыми появились Эскрод и Вэннана в сопровождении крыс Билу и Дакла. Они развесили гобелен на кустах и уселись поесть возле своей добычи. Потом явилась Предак со своей группой крыс и Гельтор со своей. Разожгли костры, на которых начали готовить пищу, раненые занялись своими ранами. К тому времени как встало солнце, подошли отставшие крысы. Эскрод и Вэннана были героями дня, они с гордостью демонстрировали чудесный гобелен.

— Как это вам досталась такая добыча?

— Ну, мы пробрались в аббатство, там ранили троих, одного убили и стащили эту красоту!

— Жаль, что не было времени осмотреть все как следует. Могу поспорить, Рэдволл просто набит сокровищами.

— Они совершенно не умеют драться. Я убил большую сову — глупейшее создание.

— Ха, эти трое, наверное, до сих пор так и валяются на полу. Я так шмякнул эту землеройку, что у меня на топоре зарубка осталась.

Эскрод стоял возле Гельтора, хитро улыбаясь:

— А как прошла ваша атака? Глядя на вас, не скажешь, что попытка была успешной.

Гельтор дотронулся до раненого плеча и мрачно сплюнул в костер:

— Эллаг, сколько осталось воинов? От реки донесся ответ водяной крысы.

— Сто семьдесят три, сэр. Я только что пересчитал раненых.

Гельтор откинулся на спину, всматриваясь в голубоватый дым костра.

— Мы потеряли больше двадцати крыс. И Зирал! Вэннана отшвырнула недоеденный кусок:

— Что? Наша сестра мертва?

— Мертвее некуда. Я собственными глазами видел, как ее голова покатилась по земле. И отрубила ее здоровенная белка. Его называли Громом, и уж я запомню это имя!

Эскрод задумчиво дотронулся до краешка гобелена:

— Убит Белолис, думаю, королеве Сильф такая новость придется не по душе. А где наш великий вождь Моккан, который и придумал этот гениальный план?

Гельтор пнул ветку, выпавшую из костра, в небо взлетел сноп искр.

— Моккан! Не говорите мне о нем! Он слишком долго болтал с рэдволльцами, так что внезапной атаки не получилось. Как раз наоборот, они нас атаковали, теперь-то ясно, у них есть сильные воины. Какое-то время мы думали, что победим, но потом сзади накинулась банда землероек, не знаю уж, откуда они взялись. Тогда мы потеряли преимущество, а тут Моккан заорал, чтобы мы отступали, ну мы и побежали, словно и драться не умеем. Неудивительно, что он и носа в лагерь не кажет. Банглер!

Как только Гельтор закончил рассказ, в лагере появился Моккан: он прихрамывал, шатался, на его морде была гримаса боли. Он поднял лапу, призывая к молчанию, и заговорил: