— Это совершенно невозможно! Мы встретили их далеко отсюда, но зато сегодня я видел лис, которые и украли твои лодки.

Лог-а-Лог схватился за рапиру:

— Видел? Где?

— Они проплыли по реке. Уже начало темнеть, когда я увидел лодку с двумя Белолисами и решил проверить, в чем дело. Всего прошло шесть лодок с водяными крысами, но лисы были только в первой.

— А еще что ты видел?

Гром прикрыл глаза. Казалось, ему наскучил этот разговор, но те, кто хорошо его знал, заметили бы, как они блеснули.

— Да что там можно было увидеть? Я подумал, что вряд ли они остановятся поболтать со мной, вот и захватил одного в плен.

Лог-а-Лог подпрыгнул и вновь ухватился за рапиру.

— Захватил в плен? Что ж ты раньше не сказал?! Гром со вздохом встал:

— Потому что ты обозвал меня толстяком и сказал, что я умер три зимы назад. Ну пошли, хватит обижаться! Я отведу тебя к нему.

Пленник уже пришел в себя, но почему-то нисколько не удивился, когда Гром ослабил его путы и спустил с ивы на землю, где его уже поджидал Лог-а-Лог с неизменной рапирой. Землеройка нацелил острие своего грозного оружия на горло крысы.

— А теперь, дружок, тебе придется поговорить с нами. Кто такие Белолисы, сколько их и каким ветром вас всех сюда занесло? Что вам здесь нужно? Говори!

Пленник дрожал не то от страха, не то от ненависти к врагам, захватившим его.

Гром стукнул крысу сильной лапой:

— Откуда вы? Вы пришли оттуда же, что и Белолисы? Я слышал, они живут на неизвестном острове посреди огромного озера. Расскажи нам. Кто там правит?

В ответ ни звука, хотя Лог-а-Лог заметил, что лапы у него задрожали еще сильнее. Землеройка отвел Грома в сторону и шепотом, чтобы не слышал пленник, сказал:

— Что ты с ним сделал? Или, может, он немой?.. Смотри!

Прежде чем кто-либо успел удержать его, крыса подпрыгнула к краю берега и бросилась в воду. Сильное течение тотчас подхватило ее и уволокло. Лог-а-Лог и Гром подбежали, но было уже слишком поздно. Им осталось лишь смотреть, как водяную крысу завертело в водовороте, еще раз мелькнула голова, и река вновь опустела. По ней проносились ветки, какая-то грязь, как всегда бывает после сильного ливня. Тяжело переваливаясь на волнах, проплыло бревно. С таким течением даже водяная крыса не смогла бы справиться. Лог-а-Лог поморщился:

— Всегда жаль, когда кто-то расстается с жизнью понапрасну, даже если это такой мерзавец.

Гром снова пристроил пращу на прежнее место на поясе.

— Не могу сказать, что этот крысюк погиб понапрасну. Теперь невозможно точно узнать, почему он так сделал, но никто бы не выплыл из такого течения, и он отлично это понимал. Должно быть, он и вправду до смерти чего-то боялся, если уж решил, что лучше умереть, чем оказаться предателем.

Лог-а-Лог стоял, глядя туда, где в последний раз мелькнула голова крысы.

— Ты прав, Быстроглаз. Пойдем-ка поспим. Может, мы и поймем что к чему, когда придем в Рэдволл.

Фургончик бродячей труппы Флориана застрял в грязи, провалившись по самые оси колес. Сам Флориан выжимал воду из фалд своего замечательного фрака и мрачно ворчал себе под нос:

— Все беды обрушились на мою несчастную голову! Да-да! Весь свет ополчился против меня! В такую ночь попасть в самый центр урагана, нет, какого там урагана — тайфуна! Настоящий всемирный потоп! А теперь в довершение всего мы тонем в грязи, в какой-то болотистой трясине! Воистину в такие дни и раздается плач и скрежет зубовный! Мужайтесь, друзья мои, ибо больше нам ничего не остается!

Остроигл безуспешно пытался одним из своих многочисленных украшений сколоть прореху в парусине, которая покрывала верх фургона. Украшение было заляпано грязью, впрочем как и все вокруг.

— Да-а, сдается мне, такого невезения, как сегодня, я еще не видел. Этот противный дождь скоро смоет с меня все иголки!

Борракуль, который испачкался в грязи чуть ли не по пояс, пытаясь вытащить застрявший фургон, мрачно улыбнулся:

— Ничего страшного. Мы всего лишь заблудились, умираем от голода и наверняка утонем к утру. Одно хорошо — воды у нас теперь вдоволь.

Корнерой фыркнул и сморщил нос:

— Хуррр, благодарю покорно, мне почему-то совершенно не хочется пить. И больше всего меня беспокоит не погода, а Шалопай. Что-то он… это самое… притих, и это мне вовсе не нравится.

Дисум тут же бросилась на защиту своего подопечного:

— Вы совершенно безжалостны, господин Корнерой. Взгляните сами, невинный малыш сладко спит.

Элахим, который пытался заснуть в том же углу фургона, что и мышонок, пробурчал:

— Сладко спит? Как бы не так! Храпит так, что стены дрожат, а еще пытался сжевать мой хвост во сне!

Глинокопка швырнула в выдру тюрбан, который из темно-зеленого превратился в коричнево- черный:

— Бурррр! Снова вы о еде! Прекратите! Это самое… У меня в желудке уже громы и молнии, шторм и гроза! Хуррр!

Флориан в унынии посмотрел на вытащенную из поклажи скрипку, на ней осталась всего одна струна. Он пощелкал по ней:

— О-хо-хо! Из-за этой сырости все струны на скрипке полопались! Да-а…

Запущенный чьей-то меткой лапой мокрый плащ прервал песню Флориана. Возмущенно отфыркиваясь и отплевываясь, тот вытряхнул воду из ушей и с чувством оскорбленного достоинства возопил:

— Какой мерзавец швырнул в меня эту штуку? Признавайтесь немедленно!

Вся труппа смотрела на него невинными глазами. Малыш Шалопай радостно улыбнулся, но только покрепче зажмурил глаза, притворяясь спящим. Для пущей достоверности он даже пару раз всхрапнул. Дисум нежно погладила его по голове, тихонько пробормотав:

— Такой маленький, а такой талантливый! Со временем ты станешь великим актером!

На землю опустилась ночь. С неба на завязший в грязи театральный фургон по-прежнему лил дождь.

Озеро было таким огромным, что, стоя на берегу, никто не видел острова, который находился на самой его середине. Казалось, волны катятся откуда-то из-за горизонта. Даже птицы никогда не решались перелетать через это озеро. Разразившаяся гроза вздыбила волны, всю ночь бушевал настоящий шторм, гремел гром, ветер ревел, как дикий зверь, изо всех сил швырял воду на берег и срывал с валов белые барашки пены. Дождь, вернее, ливень при сильных порывах ветра вцеплялся в поверхность озера тысячами пальцев-капель. То и дело между сизо-багровыми и черными тучами сверкали молнии, их сполохи напоминали дикий танец каких-то диковинных существ, вырвавшихся на свободу после долгого плена.

А в замке Белолисов коричневые водяные крысы, в одночасье превратившиеся в оркестрантов, пытались звуками музыки заглушить бушевавшую за окнами грозу. Они дружно пиликали на скрипках, терзали струны гитар, колотили в маленькие гонги, какие обычно используют для того, чтобы позвать слуг, и выдували невообразимые звуки из флейт, свирелей и дудок. Они обходили весь замок, от подвалов до чердака, в нем не осталось уже ни одной комнаты, которую они не почтили бы своим посещением, ни одной лестницы, по которой не прошагали бы их лапы, ни одного угла и закоулка, в котором не сыграл бы их странный оркестр. Эта странная группа следовала за паланкином с задернутыми занавесками. Паланкин представлял собой длинный ящик, сколоченный из довольно толстых досок, задрапированный шелковыми занавесами. Они со всех сторон закрывали паланкин, так что со стороны не было видно, кто именно сидит в нем. Два десятка крыс несли паланкин со всевозможными предосторожностями, так что тот плыл по воздуху, почти не качаясь, рядом вышагивал Белолис. Как только из паланкина раздался стук, носильщики тотчас же остановились. Из-за шелковых занавесок послышался резкий и грубый голос: