до того как их осознавал. При включенной системе ориентации занимался проверкой оборудования и в тоже время пробовал рукой ручку ориентации. «Чисто машинально», – как он потом сам признался.
Работал Леонов самозабвенно. Ему, казалось, не требовалось усилий, чтобы представить себе будто бы он находится в реальном полете. Докладывал он громко, торжественно, дыхание его при этом было учащенным. Уже при повторной тренировке, которая была для каждого и первым зачетом по результатам двух тренировок, он смог устранить подавляющее большинство своих ошибок, общее количество которых уменьшилось в 2,5 раза. Вероятно, этому способствовало и то, что Леонов часами просиживал рядом с инструктором, пытаясь лучше разобраться в происходящих процессах. В итоге он получил даже право вместе с В. Комаровым на самостоятельное проведение тренировок в роли инструктора. Этот результат нужно признать большим успехом Леонова, так как Комаров был в отряде признанным авторитетом в области знания техники.
Не везло В. Комарову лишь с медициной. Уже в первые месяцы в отряде ему сделали операцию, и потом еще полгода он входил в строй. И когда пришло время его основной проверки, высокий уровень его инженерных знаний проявился в полной мере. Правда, как это часто бывает, преимущества его стали по сути дела его же врагами. Желание поточнее, грамотнее обдумать ситуацию, принять верное инженерное решение несколько замедляли темп его работы, и это сразу же отметил инструктор.
Инструкторам особенно нравились разборы тренировок, в которых участвовал и Комаров, так как он всегда очень подробно анализировал прошедшую тренировку, разбирал различные варианты действий в каждой конкретной ситуации, давал им аргументированную оценку. Были у Комарова и конкретные ошибки, причина которых заключалась в излишней напряженности, желании, во что бы то ни стало не ошибиться. Он ведь понимал, что космонавты смотрели на него, сравнивали себя с ним. Он был для них своего рода эталоном, к которому им еще надо было стремиться, чтобы хотя бы приблизиться к его уровню знания техники. Все это создавало для В. Комарова дополнительные трудности, и он
Не совсем четко иногда распределял внимание, оттягивал принятие окончательных решений. Что и приводило в дефиците времени к ошибкам. Ведь в работе космонавтов иногда было достаточно появиться отвлеченной мысли, и программа действий начинала заваливаться. Сначала медленно, потом все быстрее и быстрее. Иногда стоило больших усилий и напряжения, чтобы восстановить режим работы и не допустить повторного срыва.
Борис Волынов сразу же почувствовал себя в корабле достаточно уютно. Пожалуй, он один из немногих, кто работал раскованно и даже позволял себе иногда посмеиваться при удачно выполненной работе. Правда, работал Волынов несколько замедленно и начинал ошибаться при ускорении темпа работы задаваемого инструктором. Это выражалось в том, что он забывал выполнить в строгом, предусмотренном заранее порядке действий, то или иное звено. Ведь очередность функциональных действий по некоторым операциям включали в себя десяток и более пунктов. Все их надо было помнить, так как нарушение любого исходного условия сразу влекло за собой новую ситуацию, из которой необходимо было искать выход. Хорошо если космонавт заметил свою оплошность и продублировал команду. Но ведь не исключался и вариант входа в аварийную ситуацию. Приходилось космонавтам как истинным шахматистам
Решать сложные многоходовые комбинации, разбирать варианты. И чем быстрее решил, тем выше оценка инструктора.
Вот несколько, отмеченных в тот период инструктором, ошибок Волынова, совершенных им в остром дефиците времени. Включил ориентацию, не закрутив предварительно корабль. Не включил «Глобус» перед стартом. Наверное, если бы не спешка, он не совершил бы таких ошибок.
Кстати. Увеличение темпа работы инструктор осуществлял для всех проверяемых и делал это очень просто. Часы в корабле электрические, и инструктор включал частоту следования импульсов в несколько раз быстрее. В результате стрелки часов начинали бегать в 2–4 раза быстрее. А так как вся программа работы космонавтов распределена по времени, то и темп их работы повышался.
Возможен был и такой вариант. При возникновении аварийной ситуации космонавт должен был включить сигнал «Авария передается», и уже потом приступать к анализу сложившейся обстановки. Волынов, как и большинство космонавтов, сразу приступал к анализу, забывая о сигнале в первый момент, а потом забывал о нем вообще. Космонавты считали такие ошибки не серьезными, но инструкторы думали совсем по другому.
Об А. Николаеве инструктор в итоговом отчете написал: «Работает в корабле уверенно, спокойно и настолько основательно, что создается впечатление, что он находится в привычной домашней обстановке». Наверное, уже в силу этой основательности он не терпел отклонений от бортовой документации. Если они все же происходили, невольно заставляя его либо торопиться, либо ждать нужного момента для выдачи команды, в поведении Николаева начинала проявляться раздражительность. И чем больше и серьезнее были отклонения, тем больше раздражался Николаев. Некоторым это обстоятельство может показаться странным, учитывая его знаменитое «Главное – это спокойствие». Однако космонавты знали о том, что это выражение до некоторой степени является результатом литературной находки журналистов. А потом к нему привыкли все, и оно стало штампом. Привык даже сам Николаев.
Николаев нервничал, когда инструктор вводил ему неисправности, давал неожиданные вводные на ручное управление ориентацией. Он нервничал и тогда, когда внезапно обнаруживал, что телеграфный ключ плохо отрегулирован.
После обстоятельного разговора с инструктором в конце первой тренировки Николаев понял, что его «не загоняли в угол», а как более подготовленному специалисту вводили и более тщательно замаскированные отказы систем. Это как строгие учителя дают лучшим ученикам и более трудные задачи. Не стоять же им на месте в своем развитии. Он молча кивнул и ушел. Снова засел за изучение документации по космическому кораблю «Восток». Он верил инструкторам, но еще больше хотел доверять себе, хотел быть готовым к работе в любых сложнейших обстоятельствах.
В действиях Николаева на следующих тренировках вновь появилась истинная уверенность, пришедшая вместе с основательностью знаний и практических навыков. Ошибки и неточности первой тренировки Николаев однозначно исключил. Но факт остается фактом. Ошибки снова были. Он забывал докладывать, не указывал время доклада, не совсем точно в требуемых пределах первый раз сориентировал корабль. Даже перепутал левый разворот с правым, в результате чего ошибка в ориентации увеличилась, а не уменьшилась. Правда он сам и во – время заметил эту ошибку, правильно перестроил свои действия.
Когда подводили итог всех тренировок, то Николаев оказался среди тех, кто допустил минимальное число ошибок в третьем упражнении. А это уже само по себе говорило о его возможностях по усовершенствованию навыков управления кораблем. И это естественно не ускользнуло от внимания инструкторов. Времени до полета оставалось не так много, и для инструкторов главным было не количество самих ошибок, а потенциальная возможность кандидата к их устранению в кратчайший срок. Так что нервничал Николаев напрасно.
Валерий Быковский тоже прошел обучение в первой шестерке. И нужно сказать, что в начальный период формирования отряда, многие как – то несерьезно относились к нему. Уж больно вид у него был задиристым. Частенько он вступал в поединок, поддаваясь скорее эмоциональному чувству, чем логическому рассуждению. Нередко при этом ошибался. А ради чего? Казалось, и шумел он ради того, чтобы о нем не забыли. Значительно позже, вспоминая те дни, космонавты поняли, что такой характеристике в значительной мере способствовали его действительно торопливые, временами неверные, действия и может быть холостяцкий образ жизни.
Прошло всего полтора года жизни в отряде, а Быковский разительно изменился. Самостоятельность, четкость решений – вот характерные черты Быковского к началу тренировочного цикла. Выполняя все упражнения, он действовал надежно, с быстрой реакцией на вводные. В доказательство достаточно привести такой пример. Меньше всего ошибок по общему количеству в этом цикле совершил Хрунов. Быковский был вторым.
Павел Попович тоже рассчитывал стартовать в четвертом полете, но в самом начале тренировок полной уверенности в желаемом исходе у него не было. Казалось бы, предыдущие тренировки в составе первой шестерки позволяли ему спокойно относиться к проверкам, но будущее показало, что и ему труднее всего оказалось преодолеть свой собственный характер, научиться управлять собственными эмоциями.
Больше того. Тренируясь в составе первой шестерки, Попович делал ошибок даже меньше, чем в
