финской, равно как и над этой депрессивной манерой пить в одиночку.

У моей хорошей подруги Кати есть дача. Дача находится в Зеленогорске, бывших Териоках, на Карельском перешейке. Она стоит на заросшем холме, утопая в яблонях и сливовых деревьях, смородиновых кустах, цветах, которые никто не сажал, и высокой нестриженой траве. Домик выкрашен зеленым, окна с резными рамами, а неровный пол не внушает доверия — как на большинстве русских дач. Вокруг разбросано около пятидесяти других дач, все деревянные, с замысловатыми пристройками, без единого прямого угла, окруженные зелеными садами и маленькими четырехугольными делянками с картошкой и кабачками.

То есть все дачки, кроме новых, возведенных за последние пятнадцать лет. Эти дачи высотой в несколько этажей построены из камня или кирпича и окружены крепкими заборами с колючей проволокой, вместо выросшей сама по себе живой изгороди. За забором вы не найдете ни аккуратных деляночек, засаженных картошкой, кабачками и крыжовником, ни грядок с клубникой или луком. Здесь надлежит находиться бассейну и лужайкам с коротко подстриженной травой.

Катя не имеет ничего против того, чтобы устроить свою дачу так. Но этому не бывать, пока решения принимает ее папа Игорь. Дача — его царство, и здесь он занимается любимым делом — возится с машиной, починяет и ремонтирует.

В сарае, в гараже, в саду, на участке возле дома лежат они. Сокровища Игоря. Два-три десятка оконных стекол, из которых можно соорудить теплицы. Металлические прутья. Жестяные трубы. Обрезки досок. Раковины. Старые двери. Раскладушки. Пластмассовые тазы. Холодильники.

Эти предметы — гордость Игоря. Он сам собрал их в поте лица своего, в том числе роясь по помойкам и в брошенных домах. Особенно удачная находка — железная лестница, обнаруженная на старой военной базе. Лестница оказалась тяжким испытанием — она не влезла в машину, и Игорю пришлось транспортировать ее домой на двух велосипедах при помощи своего в высшей степени недовольного и сопротивляющегося зятя. Происходило все это ночью, так как Катин папа не был уверен, что забрать лестницу с военной базы действительно можно.

Металлолом Катин папа использует для своих строительных проектов. Их много, большинство — неоконченные. Удовольствие — в процессе, а не в результате. Так проводят на даче свои дни многие русские мужчины, то возясь с машиной, то принимаясь за новую полупостроенную теплицу, то за пристройку. Время от времени они заглядывают друг к другу на чашку чаю или на рюмочку водки.

Дача — мир русских мужчин. Здесь, вдали от назойливых баб, которые устанавливают порядки дома, они могут быть собой. В большинстве знакомых мне русских семей мужа редко можно застать дома в выходные, во всяком случае, не с апреля по октябрь. Он на даче. Жена проводит время с подружками или отправляется на юг — у мужа нет ни малейшей потребности мотаться туда-сюда. Он садится в «Волгу», едет на дачу и принимается мастерить что-нибудь в свое удовольствие — тихий, сосредоточенный и счастливый.

К сожалению, собирательство Игоря вредит миру в семье, ибо Катя — современная русская женщина и не желает собирать и хранить все подряд. Она бы предпочла иметь красивую дачу с аккуратно подстриженной лужайкой. Они с мужем и в самом деле построили рядом с дачей новый дом и провели туда водопровод и электричество, чтобы можно было и на даче жить нормально. Но собранное Игорем осталось на месте. «Папа все время притаскивает новый хлам. Этому конца не будет!» — говорит Катя.

Однажды она пригнала на дачу грузовик, чтобы избавиться от металлолома. Когда папа узнал об этом, он в ту же минуту ринулся на поиски своих сокровищ. Кое-что он спас, в том числе лестницу, которая, по счастью, не влезла в кузов.

Теперь почти вся семья перебралась в новый дом. Это замечательно, потому что старый дом можно использовать в качестве склада для собранного Игорем хлама.

«Дом надо снести, на его месте можно устроить газон!» — говорит Катя папе. Папа не отвечает. Он склонился над своей украинской «Таврией» и копается в ней. Машина бастует уже несколько недель, но Игорь отказывается позвать механика. Подобно большинству русских мужчин, он умеет починить автомобиль самостоятельно — ведь это старая советская машина, которую всякий русский старше сорока знает вдоль и поперек.

Возле «Таврии» припаркован «Лексус» зятя, символ той России, по дорогам которой Игорь с несколько насмешливой физиономией следует за своими детьми. Ему неинтересно ни ездить за границу, ни строить удобные дачи, ни покупать дорогие автомобили. А интересно ему собирать всякие пригодные вещи и делать из них что-нибудь полезное.

Конечно, это искусство начинает исчезать, но русские все еще великие мастера сделать что-то из ничего. Из старых пластиковых бутылок можно изготовить ковшики, жестянки обрезают и сажают в них цветы. Отслужившие свой срок отопительные батареи зарывают в землю и используют в качестве коврика возле входной двери. Старые морозилки отлично подходят для того, чтобы держать в них яблоки. Эта изобретательность отчетливо проявляется на дачах, где русские с особой охотой используют все, что попадется под руку.

На одном из российских телеканалов, Первом канале, даже есть передача, которая называется «Полезные советы». В ней рассказывается, какое употребление можно найти разным вещам. «Полезными советами» можно наслаждаться каждое утро перед новостями. Энтузиасты-ведущие объяснят, среди прочего, как утеплить окна при помощи пластиковых пакетов и выкроить из старого шланга ручки для сумки.

Способность смастерить что угодно из чего угодно, безусловно, осталась от социалистических времен, когда тотальный дефицит сделал русских невероятно находчивым и изобретательным народом. Русские вообще страшно практичны. Они практичны не по-фински, практичны в том, чтобы решать проблемы по мере их возникновения, не прибегая к окончательным, постоянным решениям. Русские дачи — хороший тому пример. Их никогда не достраивают до конца, и это дает возможность оформить их с большой фантазией. Всегда бывает забавно показывать русские дачи финским инженерам, которые с раскрытыми ртами инспектируют эти неправдоподобные, в финских глазах совершенно поразительные постройки — с безумными пропорциями и своеобразными пристройками.

Другой пример как раз автомобили. Лучшее свойство машины «Жигули», предмета всеобщего глумления, — это то, что любой нормальный российский мужик сумеет устранить обычные неполадки самостоятельно. Ведь автомобиль полностью механический, там нет никаких электронных тонкостей. У русских вообще редко опускаются руки, когда что-нибудь ломается, — они привыкли к неработающим вещам. Время от времени все приходится ремонтировать. Очень редко вещи ремонтируют основательно — например, в русской ванной может быть полно временных приспособлений, изобретенных хозяином.

Я часто думаю: в чем причина этого русского нежелания решить что-то окончательно? Оно проявляется во множестве ситуаций. Например, мои русские друзья не склонны назначать встречи заранее. Вместо того чтобы решить «встречаемся завтра в восемь вечера в „Пропаганде'», мы договариваемся «созвониться завтра после обеда и решить, где и когда мы встречаемся». Если о чем-то уже договорились, надо обязательно перезвонить в день встречи и еще раз уточнить, что договор в силе. Иначе может вдруг оказаться, что планы изменились, и тогда пеняй на себя, если явишься на встречу, не удостоверившись, что твой приятель или приятельница действительно свободны.

Это я могу объяснить себе только тем, что русские веками жили в обществе, где ни в чем нельзя быть уверенным и где резкие повороты есть часть повседневной жизни. Зачем основательно ремонтировать дом, если тебя в любой момент могут выкинуть из него? Зачем договариваться о встрече за целые сутки, если я могу завтра умереть?

Русский фатализм делает жизнь гораздо более гибкой и оставляет больше пространства для маневров. В общем и целом это практично: поскольку случиться может что угодно, не стоит ничего планировать заранее.

Русские даже путешествовать любят без какого-либо проработанного плана. Выражение «мы решим