больше ничего нет! Они меня замучают до смерти! Нет уж, пусть берут, если им надо! Белый щит! Подать белый щит! – закричал он во весь голос. – Вириль! Гальнир! В оружейную! Белый щит!

Кое-кто из челяди побежал назад в усадьбу, а Эндель с Логмелем поспешили назад, к площадке, где стояли корабельные сараи и где всегда причаливали корабли. Оттуда уже видна была сама усадьба Эйнер –  Можжевельник – знаменитая усадьба, родовое гнездо Дрекингов, потомков древнего Хёгни по прозвищу Дреки – Дракон. В память о том даже бронзовое кольцо на воротах усадьбы было отлито в виде дракона, держащего в зубах собственный хвост. Последний живший здесь потомок Хёгни Дракона, Вальгаут Кукушка, погиб в воротах, возле бронзового дракона, в самом начале войны двадцать семь лет назад. Тот жестокий бой фьялли хорошо запомнили, и Эндель не надеялся, что они минуют усадьбу на этот раз. Хотя теперь все, все иначе!

Прежде всего, Эндель вовсе не собирался погибать в воротах. Он не принадлежал к роду Дрекингов: его отец, Финнульв Расторопный, захватил опустошенную усадьбу Можжевельник, когда фьялли ушли оттуда дальше на юг. Конечно, от дома остались только стены, но зато Финнульв, пересидевший у себя в глуши время первых, самых ожесточенных схваток, сохранил дружину и сумел постепенно подчинить себе округу Можжевельник – Эйнеркрет – и целиком унаследовать права Дрекингов. А сыну его досталась нелегкая обязанность захваченное сохранить.

Энделю недавно исполнилось сорок лет; даже внешне он ничем не напоминал сухощавых, длиннолицых, светловолосых Дрекингов. У него лицо было округлое, полное, с розовыми щеками и небольшой темной бородкой. Глаза его, большие и серые, слегка косили внутрь; иногда, если он молчал, это придавало Энделю вид глубокомысленной сосредоточенности, хотя на самом деле он вовсе не отличался мудростью. Как и склонностью к подвигам, хотя его рослая фигура, широкие плечи, выпуклая грудь и длинные руки наводили на мысль, что перед вами грозный боец. Для поддержания этого впечатления Эндель носил за спиной длинный двуручный меч, который привез из своего единственного похода к уладам лет пятнадцать назад. О том походе Логмель Сноп, признаваемый лучшим в ближней округе скальдом, сложил длинную песню: она изобиловала громкими словами, вроде «ливень лютой стали» или «храбро бились рати», но из нее было очень трудно понять, как же протекал поход и что в нем случилось.

Вооружившись этим мечом, который он гордо нарек Уладским Змеем, обрядившись в черную кожаную рубаху со множеством бронзовых бляшек на груди, плечах и рукавах, с таким же поясом и с широкой бронзовой гривной на шее, Эндель хёвдинг сам себе казался похожим на грозного дракона, и это помогало ему поддерживать бодрость духа. (Правда, собственная его сестра, ехидная Арнехильд, заметила однажды, что похож он скорее на жертвенного быка, украшенного к Торовой Ночи, из-за чего Эндель оскорбился и до сих пор с ней не разговаривал.)

А подбадривать свой дух внешними средствами Энделю приходилось потому, что по своему складу он был суетлив, боязлив и жадноват. Он вырос при таком положении дел, когда постоянно требовалось защищать свое от посягательств и притом зорко следить, не появится ли возможность урвать кусочек чужого. Эндель был из тех, про кого говорят «себе на уме» – он никогда не вмешивался в чужие дела, ни хорошие, ни дурные, но своего старался не упускать и ради этого иногда обнаруживал расторопность и даже некоторую отвагу.

Но сегодня выдался неподходящий день для того, чтобы проявлять это качество. Переминаясь с ноги на ногу в ожидании того жуткого мгновения, когда из-за мыса выйдут корабли фьяллей, Эндель то вглядывался во фьорд, то оборачивался к усадьбе – не несут ли белый щит, знак мира и покорности.

– Это самое умное, что мы можем сделать! – убеждал он стоявшего рядом Логмеля, хотя тот вовсе не спорил. – Хорошо им было, тридцать лет назад! Тогда и конунг был, и хёвдинг правил целой четвертью страны, не то что теперь – три двора! Тогда у людей были дружины, а не по пять рыбаков с дубинами! И мокрыми штанами от страха! Ты видел тут хоть одного человека с мечом? С таким трусливым людом что мне остается делать?

– Но ведь Бергвид конунг предлагал тебе… – пытался напомнить Логмель, толстоватый мужчина лет пятидесяти, среднего роста, с длинными густыми волосами и бородой, вместе похожими на ржаной сноп, из которого выглядывало его толстощекое лицо.

– Да, предлагал! Хорош бы я был, если бы его слушал! Где бы я был сейчас? Конунг и Лисица, как слышно, перебили друг друга! И сейчас я бы валялся где-нибудь в горах, чтобы меня сожрали волки! Нет уж! Поищите дураков в других местах! Я ведь так и знал, что скоро будут фьялли! Я так и сказал ему, ну, Бергвиду конунгу! Я так и знал: давно не были, значит, будут!

К тому времени как корабли фьяллей приблизились и Торбранд конунг со своей дружиной сошел на землю, Эндель Домосед с Логмелем и кучкой челяди уже ждал его на площадке, с большим белым щитом в руках.

– Приветствую тебя на земле Квиттинга, Торбранд конунг! – торжественно провозгласил он.

По многоголовой толпе фьяллей прокатился смешок: при своем высоком росте и плотном сложении, Эндель говорил неожиданно высоким тонким голосом. А фьяллям было тем более весело, что они ожидали совершенно другой встречи.

– Приветствую и тебя, Эндель хёвдинг! – отозвался Торбранд. За спиной его шумели волны, поднятые десятком кораблей, которые тянули на сушу, берег уже был полон людьми. – Ты вышел меня встретить?

– Может, еще скажешь, что ты очень нам рад? – задорно крикнул Фреймар ярл, сын Хродмара Удачливого. Его корабль еще находился в воде, но он, по привычке и почетному праву всегда быть рядом с конунгом, уже спрыгнул с борта и догнал вожака.

– Какая бы причина ни привела тебя сюда, Торбранд конунг, ты можешь быть уверен, что я… Да, да! –  Эндель глядел то на конунга, то на молодого, красивого и очень самоуверенного ярла рядом с ним и не знал, кому из них отвечать. Уж не конунгов ли это сын? – Я… всегда готов оказать вам гостеприимство, дружбу и помощь, – торопливо говорил он, словно стоял на воде и каждое слово было камешком, из которых надо срочно сложить островок. – Нам нет причин ссориться. Мы столько лет жили в мире! И ты помнишь, конунг, что округа Эйнеркрет всегда вовремя и в полной мере платила дань. Был бы здесь Эрнольв ярл или Асвальд ярл, они бы подтвердили. Или Хродмар ярл… жаль, что он умер, он бы мог сказать, что я всегда был ему другом и принимал его в доме, когда он собирал дань или плыл по своим делам на юг…

– Все это верно! – Торбранд конунг кивнул. – Нынешние хозяева Можжевельника не доставляли нам хлопот.

– Вот видишь! – обрадованно, с явным облегчением подхватил Эндель. – И я готов!

– Что готов? – насмешливо спросил Фреймар ярл, втайне гордясь, что даже здесь имя его покойного отца окружено таким почетом.

– Платить дань! Готов заплатить десятую часть от урожая и скота. Твоя справедливость, конунг, не потребует больше, иначе я не смогу кормить людей и на другой год здесь будет нечего взять.

Тут Эндель испугался, что его последнее утверждение прозвучало дерзко, и заторопился:

– Пойдем же в усадьбу, конунг! Ты устал с дороги… То есть ты не устал, ты ведь отлит из железа, кто же этого не знает, но раз уж ты здесь, ты не откажешься отдохнуть немного в моем доме! И все твои ярлы тоже!

– Хорошо! – Торбранд кивнул, и с души Энделя свалились последние обломки тяготившей их горы. Если уж конунг фьяллей принимает его гостеприимство, то за свою жизнь можно не опасаться. Когда-то Торбранд Тролль бывал суров, но никогда он не был коварен!

Пересмеиваясь, фьялли вытащили все свои корабли на берег и стали сооружать шалаши. Все войско, числом в полторы тысячи человек, не могло разместиться в усадьбе, но конунга и его ярлов гордый Эндель, суетясь и без умолку болтая, повел в дом. Торбранд шел, разговаривая больше с Фреймаром, чем с хозяином. Он, по правде сказать, очень бы удивился, если бы нынешний хозяин Можжевельника пожелал повторить судьбу предыдущего и встретил бы фьяллей с оружием в руках. Не такой он человек, Эндель сын Финнульва, и фьялли об этом знали. Они пришли на Квиттинг, имея в виду совсем другого противника. И никто не испытывал разочарования (ну, кроме разве нескольких юнцов от двенадцати до шестнадцати лет, которых впервые взяли в поход и которые жаждали немедленной ратной славы) от того, что высадка на берег произошла так тихо и мирно, даже под приветственную речь. Нынешний Квиттинг был не тот, что при поколении отцов. Одним ухом слушавший болтовню Энделя Торбранд с удовлетворением отмечал про себя, что поход начинается удачно. Войско не несет потерь, имеет возможность спокойно отдохнуть, а дань, от