сестра Эльдис, которую он любил несмотря на все ее странности и сумасбродства… Рагна-Гейда, половина его души… Тот мальчик, который у нее родился восемнадцать лет назад и умер уже к вечеру, так что они даже не успели придумать ему имя. У Вигмара несколько раз умирали маленькие дети, но он не очень по ним сокрушался, потому что они не успевали вырасти и стать в его глазах людьми. Но Хлодвиг, их с Рагной- Гейдой сын, красавец, надежда и гордость рода… Это нестерпимо тяжелое звено в цепи потерь. Как ни будь ты богат и могущественен, судьба и с тебя возьмет свою дань. Вигмар не любил и не умел отступать, склонять голову; честолюбие, решительность и стойкость сделали его тем Вигмаром Лисицей, хёвдингом Железного Кольца, слава которого гремела по всему Квиттингу, но бороться с судьбой было не под силу даже ему, и сейчас сознание своего бессилия перед ней многократно усиливало горечь поражения. Отняв одного из трех сыновей Рагны-Гейды, битва в Сприкдалене отняла у него очень много.

Черты его лица как-то заострились, словно высушенные этой внутренней болью, и Вигмар Лисица вдруг показался всем гораздо старше, чем был. Эгиль, Дьярв, Ульвиг, Вальгейр собрались вокруг и молчали. На лицах отражалось скорее недоумение, чем горе. Уши их слышали новость Стампы, но ум ее не принимал. Вигмар окинул взглядом их лица: свежее румяное лицо Ульвига под светлыми кудряшками от удивления казалось еще моложе, а Эгиль рядом с ним, наоборот, посуровел и выглядел старше своих двадцати пяти.

– Вот… зачем… вас так много, – хрипло и сдавленно, с усилием одолевая судорогу в горле, пробормотал Вигмар. Звук собственного голоса как бы прорвал преграду, за которой томилась его боль, ломота в бровях уже грозила выжать в глаза слезы, и он поспешно добавил: – Кто пойдет за ним?

– Я пойду! – Эгиль быстро вскинул голову. – Я…

«Я старше», – хотел он сказать. Этим он уже лет пятнадцать обосновывал свое право первым идти на любое дело. Вигмар поднял на него глаза, рука его невольно сделала слабое движение, будто хотела удержать, но тут же сжалась в кулак. Он очень любил Эгиля, но любил его именно за то, что Эгиль всегда готов был взять на себя самое трудное, не задумываясь, много ли чести оно обещает.

– Иди, – так же хрипло выдохнул Вигмар.

Взяв с собой четверых хирдманов и носилки, по пути срубленные для кого-то из раненых, Эгиль пошел назад, на юг. Рыдающий в три ручья Стампа показывал дорогу. Уже стемнело, но зажигать факелы было опасно. Этот путь через ночной лес казался жутким, невероятным – темнота, шелест веток, горестное, жалкое нытье и всхлипывания тролля… В темноте Стампу совершенно не было видно, и они шли за его плачущим голосом. Казалось, сам дух смертной тоски, обитатель Хель, ведет их на поле смерти. Хмурые хирдманы не раз пытались утихомирить тролля, но Стампа их не слушал. Его маленькое сердце кричало от боли, а сдерживать свои чувства тролли не умеют.

У Эгиля кружилась голова: ему мерещилось, что сам лес плачет по всем погибшим. Ему уже виделось, как они будут возвращаться домой, как по пути из ворот Оленьего Мха или Верескового Холма будут выбегать люди, женщины, дети, как будут искать глазами в рядах дружин, будут спрашивать, нерешительно трогать проходящих за рукава, желать и не сметь спросить, а те будут отводить глаза, чтобы сказал кто-то другой. У Лофта бонда в семье четыре дочери, старшей двадцать лет, младшей тринадцать, и больше ни одного мужчины. Кто теперь будет их кормить и защищать? Осознание собственной потери как-то терялось в этих мыслях – Эгиль не имел привычки много думать о себе, а брат – это ведь тот же самый ты…

К полуночи они дошли до Сприкдалена. Над темной землей медленно бродили огни факелов, но Эгиль не испугался: это не беспокойные духи мертвецов, это люди Бергвида обирают убитых.

– Где он лежит? Показывай скорее! – вполголоса окликнул он Стампу. – Если они его найдут, то мы его не получим, нас тут слишком мало. И тогда его потащат за ноги показывать Бергвиду, чтобы он посмеялся. Кончай рыдать и показывай место.

– Вон там! – Тролль, лапой утирая нос, другую вытянул в сторону опушки. – Там два валуна и много мертвых людей. И он тоже.

Как раз там, куда он показывал, бродили два факела и раздавались сдавленные перекликающиеся голоса. Ходить ночью среди мертвецов было жутко, но жадность одолевала страх.

Эгиль ущипнул себя за подбородок: ввязываться в драку сейчас совсем некстати.

– Ты можешь меня спрятать? – спросил он у тролля. – Чтобы они не увидели?

Стампа кивнул и сквозь рыдания принялся бормотать, делая длинными пальцами движения, будто плетет что-то. Вскоре между его ладонями замерцало маленькое серое облачко. В ночной темноте его было хорошо видно, видно и дырки, прожженные там, куда упали едкие троллиные слезы. Чары получались дырявыми, но спасибо и на том. Стампа бормотал, растягивал облачко, оно росло и вот уже стало размером с человека. Подпрыгнув, тролль набросил облачко на Эгиля. И Эгиль исчез. Накрыв его, «плащ слепоты» из серого стал черным и слился с темнотой, только дырки засветились сероватыми пятнышками. Сам Эгиль прекрасно видел все вокруг, но его больше не видел никто, кроме тролля.

– Показывай, – шепнул Эгиль.

Оставив четверых хирдманов с носилками на дальнем краю долины, Эгиль и Стампа пошли к обгорелой опушке леса. Оттуда еще несло душным дымом, под ногами скрипели головешки и трещали обгорелые сучья. Остывающие угли вспыхивали мириадами алых, багровых, золотых искр. Этими красными вспышками на черном был покрыт весь склон горы, и издалека казалось, будто расплавленная лава медленно ползет вниз по склону. Эгиль вспомнил, как они шли через этот склон, вспомнил едкий дым и жгучую резь в глазах, и удивился, что никто во всем войске потом не жаловался на ожоги. Даже башмаки у всех остались целы. Грюла знала, кого ей обжигать, а кого нет. Еще бы! За такую жертву… Ведь это она говорила о Хлодвиге. Он и стал той «кровью Вигмара», которая придала духу-покровителю столько сил… Невольно Вигмар повторил «подвиг» того древнего конунга, который во время битвы своими руками принес в жертву собственного сына, чтобы Один даровал ему победу…

Эгиль старался идти осторожнее, чтобы не наступить на мертвых, но получалось плохо, потому что тела лежали везде. Эгиль не боялся, что кто-то схватит его за ногу, он не хотел наступать на своих, которых невозможно было в темноте отличить от чужих. То и дело его слуха касался чей-то глухой стон, но он не мог задерживаться и искать живого среди мертвых.

Шагов за десять до опушки Стампа остановился и вытянул длинную лапу к земле:

– Вон там!

Там, куда он показывал, было темно, и Эгиль с большим трудом разглядел очертания нескольких наваленных друг на друга тел.

– Где там? – шепнул он. – Подойди поближе, полено ты ушастое, покажи толком!

Вместо ответа Стампа горестно заныл и снова принялся всхлипывать. Можно подумать, что это его брат! Эгиль сделал шаг вперед, и вдруг в груди у него резко похолодело: до него дошло, что сейчас он увидит Хлодвига мертвым. Пока он шел сюда, он это знал, но как-то не чувствовал; сейчас он осознал, что случилось, и дрогнул. Ноги не шли, дыхание замерло, все существо стремилось как-то отодвинуть миг страшного открытия…

Два факела приближались, и Эгиль уже видел, как держащие их мужчины наклоняются на ходу и разглядывают лежащие тела. Третий в шаге позади нес небольшой, но тяжелый мешок, в который шли шейные гривны, обручья, серьги, перстни, пояса и все прочее, что можно найти на трупах. Вздыхать некогда.

Эгиль наклонился и стал осматривать тела. Приходилось торопиться, пока грабители сюда не добрались. Впрочем, он их видит, а они его нет: если на одного из них обрушится удар из темного воздуха, двое других решат, что напал мертвый дух, и бросятся бежать.

На земле мелькнуло что-то светлое; Эгиль протянул руку и коснулся россыпи длинных, мягких волос. «Сокровище Стролингов», как смеясь говорил отец. Светло-золотистые, мелко вьющиеся густые кудри издавна были украшением Хлодвиговой родни по матери: ими мог похвастаться и Гейр Длинный, брат Рагны-Гейды, и его сыновья, и сами Хроар с Хлодвигом, получившие их в наследство от нее… Совсем остывшие, холодные, как трава, теперь эти кудри лежали под пальцами Эгиля и уже казались волосами самой земли…

Высвободив тело из-под упавших сверху, Эгиль поднял его. Тело уже остыло, казалось неповоротливым и тяжелым. Часть волос слиплась от крови и присохла к груди. На горле Хлодвига виднелась широкая рана: видно, острие копья вошло прямо под челюсть. Эгиль хотел взвалить тело к себе на плечи, но вдруг рядом раздались истошные вопли, и он быстро обернулся. Трое южан, что шли сюда с факелами, застыли с