рядом. Может позвонить ему и сказать, что решила пока переехать в Москву?'.

Взяв телефон, я опять забралась на подоконник. 'Позвоню, и если голос будет равнодушным или недовольным, то не скажу, что в Москве, а если он обрадуется — то скажу'.

Сердце быстро забилось в груди, когда я стала набирать уже заученный на память номер телефона. Глубоко вздохнув, я нажала вызов и, поднеся к уху телефон, закрыла глаза.

— Алло? — раздался в трубке мелодичный женский голос, а где-то рядом я услышала весёлый голос Севы, требующий свой телефон.

Сердце пропустило удар, а потом так защемило, что голова пошла кругом.

— Алло? — ещё раз раздалось в трубке.

— Здравствуйте, а Свету можно? — ляпнула я первое пришедшее на ум женское имя, чтобы просто так не бросать трубку.

— Я вас слушаю, — слегка удивлённо ответили мне, и я сама растерялась.

— Света Медведкова? — спросила я, чтобы хоть как-то выйти из этой дурацкой ситуации.

— Нет, вы ошиблись! — ответили мне.

— Извините, — прошептала я и, нажав отбой, со злостью отбросила телефон.

Я настраивала себя на что угодно, но не на женский голос в трубке и почувствовала, как лицо покрывается красными пятнами. А потом до меня дошло, что это была не Инга. 'Он что сразу с двумя крутит романы? Или он бросил Ингу и нашёл себе Свету? Получается, кто угодно, но только не я?' — из глаз полились слёзы, и мне захотелось умереть.

— Ненавижу! — слезая с подоконника, пробормотала я и, упав на кровать, уткнулась в подушку, чтобы не закричать от злости и обиды.

Плача и проклиная всё и всех на свете, мне казалось, что ещё чуть-чуть и сердце разорвётся на части. Когда сил совсем уже не осталось, я провалилась в тревожный сон и всю ночь мне снились женщины в объятиях Всеволода, и его самодовольная улыбка, когда он у меня на глазах обнимал и целовал очередную девицу.

На следующий день опухшая и несчастная я поехала в клинику. Пришлось сдавать кучу анализов и выдержать не один осмотр, но к моей радости со мной всё было более-менее нормально. Срок беременности был девять недель, и роды ориентировочно назначили на середину апреля. Мне прописали витамины, порекомендовали диету и посоветовали меньше нервничать, после чего отпустили восвояси, назначив следующую дату осмотра.

Семнадцатого сентября я наконец-то смогла переехать в свою квартиру. Полдня я бродила по ней, и не знала куда приткнуться, потому что теперь всё казалось чужим. Казалось, что я, настоящая, никогда здесь не жила, и всё происходящее раньше было не со мной.

Но постепенно жизнь начала налаживаться и стараясь не думать больше о Всеволоде, я занималась обустройством детской, ходила на курсы молодых мам, гуляла, ездила на осмотры к врачу и делала вылазки по магазинам.

К середине октября, на тринадцатой неделе беременности, проснувшись утром и предприняв героическую попытку позавтракать, я с удивлением поняла, что меня не тошнит. Этот день, наверное, был самым радостным после отъезда Севы, потому что врач уже собирался ложить меня в больницу из-за моих постоянных токсикозов и того, что я, не то чтобы не набирала вес, а наоборот по-прежнему его теряла.

В тот вечер, ложась спать, я впервые за три месяца улыбалась и говорила себе, что теперь всё будет хорошо.

(от Всеволода)

Открыв глаза, я уставился в потолок и, вздохнув, задал себе вопрос, которым начинался каждый день: 'Позвонит Айрина или нет?'.

'Сегодня уже четырнадцатое октября и скоро будет три месяца, как мы расстались. Неужели она не хочет меня видеть на самом деле?' — от этой мысли всё неприятно сжималось. ' И как меня вообще угораздило полюбить её?' — ответа на этот вопрос у меня тоже не было.

Айрина даже не подходила под типаж женщин, которые мне нравились. Характерная кукольная блондинка со стандартно красивым лицом, которое забываешь через пять минут, после расставания. К таким представительницам женского пола я всегда относился с лёгким пренебрежением и предпочитал брюнеток. Плюс, я терпеть не мог язвительных и ироничных девушек, а она относилась именно к этой категории. 'Ну почему она?' — повернувшись на бок, в очередной раз спросил я себя.

Вспоминая всё, я даже не мог понять, когда она меня заинтересовала. Впервые увидев её, пьяную и шатающуюся, я испытал презрение и предупреждённый о её характере, отвечал ей в тон на все уколы, чтобы поставить её на место, а потом, словил себя на мысли, что мне это нравится и удивился.

'Как же это произошло? Может тогда, когда она плакала и цеплялась за меня, рассказывая о том самолёте?' — я задумался. 'Скорее всего, да'.

До этого она была для меня избалованной, язвительной, эгоистичной куклой, а тогда я вдруг понял, что это маска, за которой прячется испуганный ребёнок, который рано остался один и наделал массу ошибок. Она была такой беззащитной и так доверчиво прижималась ко мне, что внутри что-то дрогнуло. 'Получается, у меня ушли сутки на то, чтобы влюбиться?' — удивлённо подумал я. Только тогда я ещё этого не понимал и просто испытывал тягу к ней.

Меня просто стало засасывать, по-другому это назвать нельзя было. Чем ближе я её узнавал, тем больше она мне нравилась, несмотря на все пакости и колкости, которые она мне устраивала или говорила. Они веселили меня и заставляли искренне смеяться, чего уже давно не было.

Я улыбнулся, вспомнив, как она зашила мне все брюки и испортила ботинки. Тогда, выковыривая из них газеты, залитые клеем, я почему-то подумал, что жизнь с ней никогда не будет скучной и рутинной. Если с ней разговаривать нормально, то она становиться чуть ли не ласковой кошечкой, но стоит устроить хоть малейшую провокацию, и она тут же выпускает когти и шипит. Ей было глубоко плевать, что я богатый человек, и это было для меня чуть ли не в новинку.

Здесь, в Москве я уже давно привык что женщины, как правило, ведут себя двумя способами, чтобы привлечь внимание таких, как я. Одни разыгрывали покорность, мягкость и понимание, другие же выказывали лёгкую скуку и пренебрежение, как бы бросая вызов. Но, по сути — и те, и те, играли лишь роли, чтобы получить себе, если не мужа, то хотя бы богатого любовника.

А вот Айрине было на самом деле глубоко плевать на мой статус. Она была настоящей и вела себя хоть и вызывающе, но естественно, без всякой фальши и наигранности. А ещё мне очень нравилось о ней заботиться. После смерти родителей я впервые почувствовал себя по-настоящему кому-то нужным.

По утрам, когда ей начинал сниться кошмар, и я ласково её успокаивал, а она в ответ прижималась ко мне, я понимал, что вот это чувство искреннего доверия я не куплю ни за какие деньги. И мне ужасно нравилось баловать её всякими вкусностями. Она так радовалась, когда я готовил что-то вкусненькое, что я чувствовал себя самым нужным для неё человеком.

День, когда она писала мою судьбу, был переломным в наших отношениях. Я уже тогда понял, что не хочу с ней расставаться, но были некоторые моменты, которые не давали мне покоя. Во-первых, я очень хотел её, и мне важно было знать, что и в постели мы подходим друг другу. Во-вторых — меня волновала её независимость, а вернее упрямство. Айрина терпеть не могла, когда ею командовали, и всегда старалась взять вверх, я же готов был уступать ей только до определённого момента. Я понимал, что если она не признает моего авторитета в семье, наша жизнь превратиться в ад, а я хотел, и для неё и для себя счастья. Надо было как можно скорее показать ей, что её взбалмошность я готов терпеть только до определённого момента и если она будет переступать рамки, то за это может последовать наказание. Надо было заставить её хоть чуть-чуть повзрослеть.

Нет, ломать её характер и подстраивать его под себя я не собирался, потому что именно это мне в ней и нравилось, но здесь я уже боялся, что моё всепрощение может потом пойти во вред нашим отношениям. Айрина была прекрасным, избалованным ребёнком, а дети, как известно, бывают очень